Главная тайна горлана-главаря. Ушедший сам - Эдуард Филатьев

2 августа самолёт Чкалова, Байдукова и Белякова взлетел с острова Удд и направился в Хабаровск. Посадки были ещё в Красноярске и Омске.

В это время в Киеве украинский нарком внутренних дел Балицкий и его заместитель Кацнельсон, тщательно проверив документы, которые привёз из Москвы Исаак Штейн, и убедившись в том, что это не фальшивки, показали папку генсеку компартии Украины Станиславу Косиору и командующему войсками Киевского военного округа Ионе Якиру. Те были в ужасе. Якир вместе с папкой тотчас же вылетел в Москву к маршалу Тухачевскому.

А чкаловский АНТ-25 10 августа 1936 года приземлился в Москве.

Встречать лётчиков, совершивших героический перелёт на Дальний Восток, на подмосковный Щёлковский аэродром приехал лично Иосиф Сталин (в сопровождении Клима Ворошилова и Лазаря Кагановича). Весь экипаж был удостоен званий Героев Советского Союза, а Валерию Чкалову передали в личное пользование автомобиль (с шофёром) и самолёт У-2.

Прилетевший в Москву Иона Якир сейчас же встретился с маршалом Михаилом Тухачевским и познакомил его с содержанием папки Департамента полиции. Затем были встречи с командующим Белорусским военным округом Иеронимом Уборевичем, с начальником Политуправления РККА Яном Гамарником, с начальником Управления по начальствующему составу РККА комкором Борисом Фельдманом и другими военачальниками. Все они единодушно говорили, что Сталина необходимо арестовать. Фельдман даже сказал, что вождя следует как можно скорее убить, так как медлить очень опасно. Но Тухачевский и Гамарник с Фельдманом не согласились и предложили устроить манёвры войск в Белоруссии, пригласить туда Сталина, там арестовать его и судить закрытым судом, чтобы не дискредитировать всех достижений страны Советов.

И командармы приступили к подготовке этого чрезвычайного мероприятия.

Но они не учли того, как широко распространились по стране Советов доносчики, поставлявшие свои «сигналы» в НКВД. В Красной армии стукачей тоже было предостаточно. И о том, что среди военачальников возник антисталинский заговор, вскоре стало известно людям из команды Ежова. Тот известил об этом Сталина. Вождь приказал Ягоде произвести аресты.

Отправившегося из Москвы в Ленинград заместителя Михаила Тухачевского Виталия Примакова энкаведешники пытались взять под стражу ещё в вагоне поезда. Но адъютанты Примакова скрутили оперативников и сдали их наряду милиции на ближайшей станции.

Однако намеченного к аресту Примакова это не спасло.

Василий Васильевич Катанян:

«Примакова арестовали на даче под Ленинградом в ночь на 15 августа 1936 года…»

Аркадий Ваксберг:

«Лиля ничего не понимала и не находила сил, чтобы хоть что-нибудь предпринять. Да и что она могла бы? Её опорой были Примаков и Агранов. Примаков уже находился на пути в московскую Лефортовскую тюрьму, пыточные камеры которой позже войдут в десятки мемуарных свидетельств. Агранов сам был одним из шефов того ведомства, которое арестовало Примакова. Он не мог не знать о готовившемся аресте человека, с которым десятки раз сидел за общим дружеским столом… Завсегдатай и друг дома, он вдруг просто исчез, что с полной очевидностью означало только одно: “Забудь про меня!”»

На ещё один любопытный штрих этого «дела» обратил внимание Василий Васильевич Катанян:

«В архиве ЛЮ сохранился акт обыска при аресте, где среди изъятых вещей значится “портсигар жёлтого металла” с надписью “Самому дорогому существу. Николаша”.

Этот дамский портсигар (вовсе не жёлтого металла, а чисто золотой) был подарен Примаковым Лиле Юрьевне, она тогда курила. Советская власть наградила им его за смелые рейды в тыл врага во время гражданской войны.

“Николаша” – это Николай Второй. “Самое дорогое существо” – Матильда Кшесинская. В её особняке во время революции был реквизирован подарок царя (ведь лозунг тех лет – “Грабь награбленное”), а потом советская власть награждала “награбленным” своих героев. Так дважды реквизированный – у Матильды Кшесинской и у Лили Брик – золотой портсигар исчез навсегда в подвалах НКВД».

Узнав об аресте комкора Примакова, «красные командармы» насторожились.

Первое судилище

19 августа 1936 года в Москве в Октябрьском зале Дома Союзов начался первый показательный процесс по делу «Антисоветского объединённого троцкистско-зиновьевского центра» (его потом назовут «процессом 16-ти»), Главными обвиняемыми были Каменев и Зиновьев. То, как проходило это судилище, ошеломило мировую общественность. Большевистские лидеры (и в первую очередь Каменев и Зиновьев) дружно признавались в своих преступлениях (в шпионаже, диверсиях и убийствах).

Вальтер Кривицкий:

«Я знаю, что Каменев и Зиновьев, ближайшие соратники Ленина, имели встречи со Сталиным за несколько месяцев до того, как началось разбирательство… Зиновьев руководствовался двумя мотивами, согласившись на признание: “Прежде всего, невозможно было выскользнуть из железных тисков Сталина. Во-вторых, он надеялся спасти свою семью от преследований”.

Каменев также опасался репрессий в отношении жены и троих детей, о чём свидетельствует его заявление на суде. У Сталина существовала установленная практика наказания семьи человека, обвиняемого в политическом преступлении».

21 августа в газете «Правда» среди статей, которые всячески проклинали подсудимых, была и заметка, подписанная шестнадцатью известными писателями: Константином Фединым, Всеволодом Вишневским, Владимиром Киршоном, Борисом Пастернаком, Леонидом Леоновым, Лидией Сейфуллиной и другими. Заметка называлась «Стереть с лица земли!»

В тот же день состоялось собрание московских писателей, на котором поэту Илье Сельвинскому было поручено сочинить резолюцию. Он сочинил её и сам же зачитал, призывая разоблачать не только «левых», но и «правых»:

«Мы просим привлечь к суду бывших вождей правых. Никакой пощады провокаторам, бандитам и убийцам! Раздавить гадину!»

«Гадиной» на Руси издавна называли ядовитую змею. Сельвинский наверняка был знаком с поэмой грузинского стихотворца Важи Пшавелы «Гвелис Мчамели» («Поедающий змей»), которую в 1934 году перевёл на русский язык Борис Пастернак. В произведениях Важи Пшавелы часто встречались признания в том, что ему выпало жить в «непривлекательное» время, которое совсем не подходило для «горного орла» (прозвище Пшавелы). Советские читатели этого, конечно, не знали, а Грузию для них представлял тогда один человек – Иосиф Сталин. Но Сельвинский, надо полагать, с ядовитыми гадами разобрался и намекнул на предложенное Пастернаком «змеиное» название поэмы («Змееед») для усиления негодующего тона писательского заявления.