Главная тайна горлана-главаря. Ушедший сам - Эдуард Филатьев

Зачитанную им резолюцию писатели приняли единогласно. А затем направили послание наркому внутренних дел Генриху Ягоде:

«Советские писатели шлют НКВД – грозному мечу пролетарской диктатуры – пламенный привет! Мы гордимся Вами, вашей верной и самоотверженной работой, без промаха разящей врага.

Мы обращаемся с требованием к суду во имя блага человечества применить к врагам народа высшую меру наказания.

Федин, Павленко, Вишневский, Киршон, Пастернак, Сейфуллина».

В книге французского писателя Андре Жида «Возвращение из СССР» сказано:

«В СССР решено однажды и навсегда, что по любому вопросу должно быть только одно мнение… Отсюда странное поведение, которое тебя, иностранца, иногда удивляет, отсюда способность находить радости, которые удивляют тебя ещё больше. Тебе жаль тех, кто часами стоит в очереди, – они же считают это нормальным. Хлеб, овощи, фрукты кажутся тебе плохими – но другого ничего нет. Ткани, вещи, которые ты видишь, кажутся тебе безобразными – но выбрать не из чего. Поскольку сравнивать совершенно не с чем – разве что с проклятым прошлым, – ты с радостью берёшь то, что тебе дают».

23 августа был арестован (в который уже раз) бывший народный комиссар труда и бывший кандидат в члены политбюро Николай Александрович Угланов.

А на «процессе 16-ти» многие признания подсудимых вступали в противоречие с известными фактами.

Вальтер Кривицкий:

«Например, некоторые из тех, кто сознались в участии в заговоре с целью убийства Кирова, находились в одиночном заключении на протяжении нескольких лет, предшествовавших убийству.

Каким образом были получены эти признания? Ничто в такой степени не озадачивало Запад, как этот вопрос. Ошеломлённый мир наблюдал, как создатели Советского государства бичевали себя за преступления, которые не могли совершить и которые были очевидной, фантастической ложью… Однако этот факт никогда не был загадкой для тех из нас, кто работал внутри аппарата Сталина».

В качестве доказательства Вальтер Кривицкий привёл слова следователя Игоря Кедрова, начальника третьего отдела ГУГБ НКВД:

«– Вы не знаете, что можно сделать из человека, когда он у нас в кулаке. Здесь мы имеем дело со всякими, даже с самыми бесстрашными. Однако мы ломаем их и делаем из них то, что хотим!»

Пока подсудимые «процесса 16-ти» признавались и каялись, в застенках НКВД следственная работа не прекращалась.

Новые жертвы

Аркадий Ваксберг:

«Из Примакова тем временем выбивали – не в переносном, а в буквальном смысле слова – “признание”: он должен был подтвердить, что стоит во главе военного заговора (или, по крайней мере, активно участвует в нём) для свержения Сталина и прихода к власти “наймита германских фашистов” Льва Троцкого…

Примаков стойко выдерживал пытки и никаких признаний не дал. Он несколько раз писал Сталину, доказывая свою невиновность и разоблачая своих истязателей: “Я не троцкист и не контрреволюционер, я преданный боец и буду счастлив, если мне дадут возможность на деле работой доказать это”. Все его письма позже нашлись в личном сталинском архиве. Ни одного ответа на них не последовало».

А вот как Аркадий Ваксберг описал реакцию Лили Брик на арест Примакова:

«Свыше сорока лет спустя она призналась Жану Марсенаку, опубликовавшему её рассказ в „Юманите“: „Яне могу простить самой себе, что были моменты, когда я готова была поверить в виновность Примакова“. Она сочла, что заговор, вероятно, всё-таки был, а мучало Лилю больше всего то, что Примаков это скрыл от неё. Как бы она поступила, если бы заговор действительно был, и если бы он раскрыл перед ней эту страшную тайну? Вряд ли она могла бы доверить кому-либо, кроме себя, ответ на этот вопрос».

Василий Васильевич Катанян:

«Лиля Юрьевна как-то сказала: ужасно то, что я одно время верила, что заговор действительно был, что была какая-то высокая интрига и Виталий к этому причастен. Ведь я постоянно слышала “Этот безграмотный Ворошилов” или “Этот дурак Будённый ничего не понимает!” До меня доходили разговоры о Сталине и Кирове, о том, насколько Киров выше, и я подумала, вдруг и вправду что-то затевается, но в разговор не вмешивалась. Я была в обиде на Виталия, что он скрыл это от меня – ведь никто из моих мужчин ничего от меня никогда не скрывал. И я часто потом плакала, что была несправедлива и могла его в чём-то подозревать».

Не проговорилась ли здесь Лили Брик? Ведь если «никто» из её «мужнин ничего» от неё «никогда не скрывал», то и она, надо полагать, выкладывала всё, что знала, одному из своих «мужчин» – Якову Агранову.

«Признания» выбивали тогда и из Григория Сокольникова. Несмотря на чудовищные пытки, он держался около месяца. Но когда ему сказали, что такая же судьба грозит и его семье, он начал «признаваться».

Тем временем на «процессе 16-ти» Каменев и Зиновьев стали давать показания о причастности к контрреволюционной деятельности Бухарина, Рыкова и Томского. Прокурор Андрей Вышинский тут же заявил, что в отношении этих лиц уже началось расследование. Прочитав 22 августа об этом в газетах, находившийся на даче в подмосковном посёлке Болшево Михаил Павлович Томский (Ефремов), бывший член политбюро, ставший председателем Всесоюзного объединения химической промышленности, тут же застрелился. В предсмертном письме, адресованном Сталину, он написал:

«Если ты хочешь знать, кто те люди, которые толкали меня на путь правой оппозиции в мае 1928 г. – спроси мою жену лично, только тогда она их назовёт».

Сталин послал к жене Томского Ежова, и тот узнал, что Томский имел в виду Ягоду.

А «процесс 16-ти» тем временем продолжался.

В текст обвинительного заключения Сталин и Каганович вносили поправки и добавления. Сталин, в частности, написал, что Киров был убит «по прямому указанию Г.Зиновьева и Л.Троцкого».

И хотя никаких существенных документальных доказательств причастности обвиняемых к предъявленным им обвинениям суду предъявлено не было, все 16 членов «Антисоветского объединённого троцкистско-зиновьевско-го центра» 24 августа 1936 года были приговорены к расстрелу.

Приговорённые тотчас же подали прошение о помиловании.

А московских писателей на следующий день вновь собрали на заседание, на котором драматург Владимир Киршон пожалел о том, что…

«…не мы, а ГПУ арестовали писателя Эрдмана… Нам нужно врагов наших разоблачать и беспощадно уничтожать!»