Когда говорит кровь (СИ) - Беляев Михаил

Потому что только она обещала спасение.

Посмотрев гостю прямо в глаза, Лиатна наклонилась к его руке и, обхватив её ладонями, сухо поцеловала в тяжелый перстень, инкрустированный самоцветом.

— Ха, ну наконец-то вы поступаете разумно, госпожа Себеш. Или я уже должен сказать сватья? Ха-ха-ха!

От этого смеха у Лиатны появилось жуткое желание схватить серебряный кувшин и разбить им эту мерзкую голову. Но вдова лишь мило улыбнулась, захлопав ресницами. Как бы там ни было, Кирот был единственной защитой для неё и её детей. И хотя цена этой защиты казалась ей сродни оскорбления, альтернативы и вправду не существовало.

— Я не стану возражать против такого обращения, господин Кардариш, — мило проговорила она.

— Хорошо когда к взаимопониманию удается прийти быстро и без ненужных потерь. Всегда бы так. Ну а теперь, госпожа Себеш, я вынужден покинуть ваш гостеприимный дом.

— Разве вы не останетесь отобедать?

— Нет, меня ещё ждут в городе дела. Но на днях я ещё к вам загляну. С Рего, я думаю. А сейчас прикажите кому-нибудь из рабов меня проводить. Не хочу впустую плутать по вашему дому.

— Как вам будет угодно, господин Кардариш, — Лиатна позвонила в колокольчик и почти сразу в зал вошел старший раб. — Урпа, проводи нашего гостя к выходу.

— Слушаюсь, моя хозяйка.

— Я буду с нетерпением ждать нашей новой встречи и молить всех богов за ваше процветание, господин Кардариш.

— Госпожа Себеш, ещё раз разделяю с вами скорбь по вашему мужу. Да оберегают боги своды вашего дома.

— Да хранят они вас, господин Кардариш.

Раб подошел к ларгесу и вместе они покинули гостевую залу. Лиатна задумчиво посмотрела им вслед. Когда двери закрылись она стянула с головы серую накидку, вылила воду на пол и налила себе полный кубок вина, который тут же и выпила.

В родовом имении Себешей она не была ни разу. Да и сам Арно, насколько она знала, бывал там лишь пару раз в далеком детстве. И всё же для Себешей, как и для любой благородной семьи, этот клочок земли с небольшим особняком под Арпеной, имел крайне важное значение. Ведь он был напрямую связан с родовой честью и гордостью. С прошлым и с памятью семьи. С её историей. Ведь именно там произрастали истоки их фамилии.

Не столь ленивые или пропитанные духом столицы и Нового Тайлара фамилии всё ещё считали хорошим тоном возвращаться в исконные владения, чтобы праздновать свадьбы, рожать детей и умирать от болезней или старости, находя последний приют в родовых усыпальницах. Старые обычаи гласили, что все важные события в жизни человека должны проходить под присмотром предков на родной земле. К великой радости Лиатны, Себеши такими предрассудками не страдали уже несколько поколений, но и они, как и все ларгесы, весьма трепетно относились к своему наследию.

Ведь там, в имении под Арпеной, началась история семьи, имя которой носила Лиатна и её дети. Семьи, чьи сыны обрели славу как покорители страны дейков и храбрые борцы с джасурским господством. Которые вначале противостояли Ардишам, пытаясь возродить почти угасшие народные собрания, а потом встали на сторону царской династии и несколько поколений верой и правдой служили им как полководцы и сановники. И пусть теперь в том полузаброшенном доме жила лишь парочка совсем уж непутевых родственников в окружении горстки рабов, а окрестные поля приносили совсем несерьёзные деньги, возвращение их в полное и безраздельное владение семьи избавило бы её сына Эная от позорного пятна на репутации.

А это было уже хоть чем-то. Честь и прославленное имя играли большую роль в жизни высшего сословия. Особенно в деле получения должностей. Но вот на что им было жить с этим добрым именем и без доходов от всех других владений, которые намеревался забрать за свою помощь Кирот Кардариш, она пока не представляла.

Впрочем, ее собственная семья была в ещё худшем положении, чем Себеши — ее трижды проклятый дедуля, Майло Этревиш, был не только главным полководцем Милеков, но и близким другом самозванца Келло Патариша. Настолько близким, что когда это странное восстание раздавили, он так и не смог найти в себе силы публично покаяться и перерезать вены, как того требовал обычай. Напротив, он начал осыпать победителей проклятьями и горланить при толпе зевак о своей вечной верности Келло Патаришу и делу возрождения власти самодержцев. Неудивительно, что после таких публичных откровений немалая часть ее родственников жила в изгнании, обосновавшись преимущественно в Каришмянском царстве. Как раз вместе с остатками Патаришей. Другая же часть славного рода Этревишей сидела теперь по отдаленным имениям, которые остались после конфискации всего остального имущества, предпочитая вообще не показываться в больших городах. Так что ни на какую помощь с их стороны она рассчитывать не тоже могла.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Великие горести, да если бы её собственный род не находился в таком жалком положении, то она бы и за погрязшего в долгах Себеша никогда не вышла. Просто тогда ее отцу показалось, что стремительно возвышавшийся Шето Тайвиш окажется более щедрым со своими сподвижниками и их семьями. Увы, с этим он просчитался. Да, Тайвиши не дали им утонуть, но и существенной помощи не оказали.

Ну а теперь Шето был мертв. Отравлен в собственном доме. А значит все те, кто устроил ему эту скоропостижную кончину, вскорости вцепятся в юного Лико и всех членов этой фамилии. Словно голодные дворовые псы в кусок свежего мяса.

Вот и получалось, что кроме протянутой Киротом руки, у нее и вправду ничего не было.

Великие горести. Как же она устала.

Двери вновь распахнулись и, держа большой поднос, в гостевую залу вошла дородная коренастая рабыня. Подойдя к столу, она начала расставлять блюда с жареной рыбой, лепешками, брынзой, травами и рассыпчатой пшеничной кашей. Лиатна подняла глаза на служанку. Та мило улыбалась во всю ширину рта.

— Что это ты принесла?

— Угощения, которые вы просили принести. Вот жареная кефаль и морской окунь в сметане и лимонах, а это барабульку в масле и пряных травах. А вот это…

— А ты знаешь, зачем я приказывала подать обед?

— Чтобы угостить пришедшего благородного господина, моя хозяйка.

— И ты видишь его здесь?

— Нет, моя хозяйка.

— Может это потому, что его тут нет?! Великие горести, воистину вы не слуги приличного дома, а толпа ленивых и тупых дикарей. Надо было давно продать вас всех на рудники, чтобы вас там сгноили заживо!

— Не гневайтесь хозяйка, мы же готовили все так быстро, как только могли!

— Ты смеешь спорить со мной, рабыня?

— Нет, не смею хозяйка.

— Тогда пошла прочь отсюда, криворукая дура.

Лиатна с размаху ударила служанку по рукам. Поднос с остатком блюд упал, звонко ударившись о мраморный пол. Вскрикнув, служанка рухнула на четвереньки и принялась собирать разбросанную еду, но вдова с силой пнула её в зад ногой. Не ожидав удара, служанка растянулась на полу, уткнувшись лицом в перемазанных сметаной окуней.

— Прочь, я сказала! А не то я прикажу избить тебя палками!

Быстро поднявшись на ноги рабыня что-то нервно запричитала и кланяясь попятилась назад. Губы Лиатны скривились в недоброй усмешке. Конечно, издеваться над рабами считалось среди ларгесов дурным тоном, но, великие горести, только это странное чувство власти над другим человеком и не давало ей сейчас раскиснуть и разрыдаться. А она должна была быть сильной. Она должна была с гордостью и достоинством пройти все ниспосланные ей богами испытания. И если для этого ей нужно было превратиться в воплощенный кошмар для своей прислуги. Ну что же — пусть будет так. В конце концов, они были имуществом.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Лиатна посмотрела на стол перед собой — служанка успела поставить только тарелку с жареными лепешками и большую миску полную фараффы — перетертой брынзы, замешанной с кинзой, луком, сметаной, чесноком и лимонным соком. Взяв ещё горячую лепешку, она зачерпнула ей целую горку густого соуса и отправила в рот.

Вот и всё. Её дорогой дочке снова был обещан муж и на этот раз весьма достойный. Всё, что ей оставалось, так это получить формальное согласие сына. Пусть он и не был совершеннолетним, но, как будущий глава рода, в отсутствии иного мужского опекуна, все же должен был дать свое согласие.