Когда говорит кровь (СИ) - Беляев Михаил

Вдова критически посмотрела на трясшуюся и заходящуюся слезами служанку. Задница как задница. Обвисшая, со складками жира и не особо красивой формы. И что только находил в ней Арно?

Перехватив поудобнее орудие своей власти, она ударила что было силы, оставив красную полосу, рассёкшую ягодицы истошно вопящей рабыни. Следующий удар оказался хуже, Лиатна чуть промахнулась, задев лишь бедро. Зато третий и четвертый добавили две новых красных полоски, тянувшихся крест-накрест через весь зад девчонки. После каждого удара от её воплей у вдовы закладывало в ушах. Почти так же, как в те вечера, когда Арно желал поразвлечься и не утруждал себя утащить её в сад, или на другой конец дома. Она била и била, пока после очередного удара кожа у служанки не лопнула и кровь не потекла по её ногам. Рабыня уже не кричала, она выла как дворовая собака, которой перебили пару костей броском камня.

— Ну всё, хватит с тебя. Убирайся, — Лиатна вернула палку Урпе, смотря как избитая ею девчонка пытается подняться.

— Слушаюсь, моя хозяйка. И благодарю вас, — сквозь слезы простонала рабыня и хромая пошла к выходу. Для кухонной девки, тем более родом с далекого севера, она оказалась уж слишком хрупкой.

— Я имела ввиду убирай стол, тупая фъергская дура. Видно вместо палки мне стоило взять кочергу.

Девушка вздрогнула и, утирая слезы, похромала выполнять приказ своей госпожи.

— Урпа, принеси мне вина, как я и просила. А ещё пергамент и чернила со стилусом. Надеюсь, что теперь я получу именно то, о чём просила, ведь так?

— Конечно, моя хозяйка. Я подам всё лично и прослежу чтобы так было и впредь.

Поклонившись, старый раб покинул трапезную, а Лиатна приступила к долгожданной еде, наблюдая как зареванная девчонка, то и дело хватаясь за избитый зад и утирая слезы, убирает со стола грязную посуду и объедки. На её платье отчетливо поступала кровавая полоса.

В душе Лиатна ликовала. К этой варварке она не испытывал ни ревности, ни тем более ненависти. У Арно и раньше были рабыни для утех, и он никогда особенно не скрывался. Да и обращать на рабынь внимание подобного толка было просто смешным для женщины благородной крови. Но теперь этот дом принадлежал ей. Она была его полноправной хозяйкой. И Лиатна собиралась заставить всю домовую челядь выучить это раз и навсегда. Твердо и быстро. Чтобы отныне и впредь этот дом жил только по её правилам.

Хотя перепелки оказались пересушены, а овощи остыли, Лиатна расправилась с ними как раз к возвращению Урпы. Шутка ли, не есть целый день, да ещё и наблюдать пару часов к ряду, как родственнички покойного мужа наворачивают полные тарелки. Великие горести, да она чуть не захлебнулась слюной, пока изображая скорбящую вдову, пялилась в блюдо с пресным хлебом.

Разложив перед собой пергамент, женщина принялась писать, чуть морща лоб всякий раз, когда ей приходилось вспоминать правильные ритуальные обращения. Она возлагала очень большие надежды на это письмо — ведь именно оно должно было сохранить ту последнюю соломинку, за которую их семья могла ухватиться. То, что не позволило бы пучине долгов поглотить их окончательно. Мантию старейшины.

Письмо шло плохо. Слова всё время не складывались в нужном порядке, а если и складывались, то лишь для того, чтобы уже через строчку совершенно разонравится Лиатне.

Семь пергаментов было скомкано и разорванно перед тем, как полученный результат стал хоть немного её удовлетворять. Но и после него ещё три листа были уничтожены без всякого сожаления. Когда ей это было нужно, она умела просить, умолять и заискивать. И теперь Лиатна Себеш очень надеялась, что после этого письма, почтенные старейшины выслушают её и примут именно то решение, о котором она и собиралась их молить. Тем более её просьба была не такой уж необычной. Прецедентов в истории хватало. По крайней мере, так утверждал нанятый ей законник. Да и сама она почитав пару хроник смогла найти несколько подходящих и весьма законных примеров. А значит дело её не должно было вызвать никаких затруднений.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Подумаешь, она всего то и просила, чтобы принадлежавшая её сыну по законному праву мантию, была передана ему незамедлительно, а не по достижению формального совершеннолетия.

Для Синклита это был пустяк и формализм. Но вот для Лиатны и всей её семьи, это был шанс удержаться на плаву. Шанс продать голос на выборах нового Первого старейшины, за место которого точно развернётся борьба, и по всем другим вопросам. Мантия рождала власть, а власть рождала деньги, столь нужные её семье. А значит, Лиатна Себеш просто не имела права упускать этот изящно пошитый отрез шелка.

— Мама ты что, сняла серое? — раздался изумленный голос позади женщины.

Тяжело вздохнув, Лиатна поставила почти пустой кубок с остывшим вином на стол. Уже третий за этот вечер. В зал вошла её дочь. Айна, следуя традиции, всё также была замотана в жуткую серую накидку и снова выглядела заплаканной. Великие горести, у этой девочки похоже совершенно не было характера. С тех пор как умер Арно, она только и делала, что лила слезы.

— Ну конечно сняла, моя дорогая. Серый совсем мне не идет.

— Но ведь дух отца может сбиться с пути, если мы не станем держать траур, — растерянно проговорила девушка. Лиатна смерила её взглядом полным снисходительного сочувствия. Всё же одарив красотой, на ум боги не слишком расщедрились с её дочерью.

— Моя милая, твой отец мертв, а ты достаточно большая, чтобы не верить слепо во всё, что говорят нам жрецы. К тому же, зная твоего отца, я уверена, что сейчас он бежит вприпрыжку подальше от нас и нашего дома. И назад он не вернется, даже если тут устроят оргию.

— Мама!

— А что мама? Скоро ты и сама поймешь, что твой отец очень легко отделался.

— Как ты можешь так говорить! Его отравили!

— И что с того? Он бросил нас с такой кучей проблем, что скоро и нам самим станет впору отправиться за ним следом. Как думаешь, мне будет лучше отравиться, или все-таки вскрыть вены в горячей ванной? Уж точно не хочу, чтобы меня нашли болтающуюся в петле с вывалившимся языком, а от некоторых ядов тело может посинеть и распухнуть.

— Мама!

— И тебе тоже стоит подумать о таком исходе. Надо же хоть как-то сохранить честь и достоинство благородной женщины, а то кредиторы быстро у тебя их отнимут. Поверь мне дочь, смерть — не такой уж плохой выход. Всё равно нас не ждет ничего хорошего. Твой брат ещё может успеет стать жрецом Радока или Илитана, чтобы провести всю жизнь в каком-нибудь горном храме в Барладах или Старом Тайларе. А вот нам бежать некуда.

— Ты что пьяна? — её дочь поморщила свой чудный носик, похоже уловил исходящий от женщины запах.

— Возможно, — Лиатна с досадой посмотрела в опустевший кубок. Великие горести, и почему вино всегда так быстро кончается? — Но всё равно не так сильно, как мне бы сейчас хотелось.

Айна открыла в изумлении рот, захлопала своими пышными ресницами, а потом резко развернувшись выскочила из зала, оставив мать в столь желанном ей сейчас одиночестве.

Хотя Лиатна и не собиралась держать траур, их дом все равно стал похож на склеп. Притихшие рабы превратились в тени, которые исчезали, стоило вдове появиться поблизости. Энай окончательно заперся в библиотеке, обложившись очередной порцией свитков и старых карт, а Айна, держа показательный траур, почти перестала говорить с матерью. Жизнь Лиатны захватила тишина.

Чтобы хоть как-то себя занять, она писала письма. Своим двум сёстрам, живущим в соседних усадьбах под Хутади и счастливо растивших по трое детей каждая. Матери, которая после смерти отца превратилась в затворницу и почти не покидала их родового имения в Харманне. И даже подруге её юности, Миэле Кардариш — двоюродной сестре Кирота Кардариша, которую она не видела уже лет десять.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

В этих заочных беседах с призраками прошлого она находила хоть какое-то утешение.

Ну и, конечно, в вине. Правда чем чаще ей приносили кувшины, тем осуждающе и мрачнее смотрела на неё дочь. Великие горести, стоило Арно умереть, как Айна по назойливой правильности превратилась в сущую жрицы Венатары. Разве только вечным проклятьем не грозила за недостаточное почитание святости семейных уз и выполнения положенных ритуалов.