Адмирал: Сашка. Братишка. Адмирал - Владимир Геннадьевич Поселягин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Саш, а ведь Белка понесла, – сказал батя, присев и лаская псов.
– Думаешь? Вроде незаметно.
– Недавно понесла, но по глазам видно. Думаю, ощенится зимой. В Новый год или в середине января, жди.
– Понял. Поменьше её гонять, держать дома, хорошо кормить.
– Это точно.
Потом мы прошли в казарму, псы шли молча, но цокали по полу когтями. Напоив псов и устроившись на полу, я использовал свои запасы, одеяло и тулуп, мы ещё долго с отцом шёпотом общались, делились новостями. Я ему планы насчёт него рассказал. И даже решил сделать подарок, но пока о нём не говорил. Всё завтра, а сейчас спать, я слишком устал.
– Я успел? – спросил командир в звании подполковника артиллерии, что заглянул в большую комнату, где мы сидели за большим праздничным столом.
Как раз стихла очередная песня, что я исполнял, поэтому другие командиры, что тоже сидели за столом, хором стали успокаивать артиллериста, а это кажется, был начальник артиллерии дивизии, что тот вовремя, только его и ждали. Ну, собраться в действительности успели не все, ещё съезжались, подъезжали, но народу хватало. Утром, когда комдиву сообщили что я приехал проведать отца, так сразу пригласили знакомиться, и это знакомство как-то быстро переросло в застолье. Сейчас уже было обеденное время, полпервого, второй час сидим, и, что не странно, хорошо сидим. Я разные байки рассказывал, песни пел, очень хорошо меня в дивизии встретили, даже сам не ожидал. Оказалось, я у фронтовиков в почёте был, с огромным уважением отнеслись.
Пока подполковник, сев на свободное место, другие потеснились, пил штрафную, он третий, что штрафную пил за эти полчаса, я продолжил тихий разговор с командиром дивизии. Тот сидел рядом со мной, по правую сторону, по левую отец был. Ещё в разговоре участвовал начальник тыла дивизии, главный интендант, он напротив устроился. Через столешницу. Начштаба тоже был, с интересом слушал.
– Что скажешь, Савелий? – обратился к нему комдив.
Они обдумывали мою просьбу, которую я только что озвучил. Она была проста, мол, я имею в собственности грузовичок типа «полуторка» и хочу его подарить своему отцу, как ротному старшине для служебных надобностей. Соответствующую дарственную надпись на борту напишу. Просьба озвучена была так: я просил отпустить отца со мной в Москву на побывку, хотя бы на неделю, а за это я подарю дивизии грузовой автомобиль, точнее в роту отца, для его служебных или штабных надобностей.
– Подожди, а откуда у тебя машина? – нахмурился отец. – Ты ни о чём таком не писал.
– Ты о медали тоже ни слова не помянул, – фыркнул я. – Трофей это.
– Давай рассказывай, – велел отец.
– Тихо! – рявкнул комдив. – Сейчас Александр расскажет, как трофеи в Москве добывал.
– Думаю, все в курсе о моём похищении, произошедшем в Москве почти два с половиной месяца назад?
Оказалось, никто об этом не знал, что выразили в недоумённых возгласах. Вот я и описал официальную версию, как меня похитили, перед этим убив лейтенанта Соломина, чтобы я поехал с ними, как в подполе держали, как допрашивали, правда, без мордобоя, мол, слитки государству сдал на постройку завода для выпуска автоматов, где остальное? Ну и всё остальное, включая неожиданное освобождение. Когда я описывал, что милиционеры нашли в постройках и закромах бандитов, слышались серьёзные такие возмущения. Ну а то, что тот бандит отписал своё жилище мне, было воспринято спокойно. Отец тоже не обо всём знал, лишь общие черты похищения, а сейчас услышал полную версию. Ну а я продолжил:
– …естественно после того случая я без оружия не ходил. Когда мы ехали к Москве по дорогам смерти и наконец прибыли в точку назначения, я в первые дни ходил по Москве вооружённым до зубов. Был такой случай, кажется, на третий день, как мы в столице оказались. Я возвращался по одной из улиц, и мне преградили дорогу трое парней, лет пятнадцати на вид. Видимо я тут примелькался, часто ходил, и вот они, перегородив дорогу, начали мне говорить, что это их улица, что, мол, ещё раз увидят, забьют. А один, что слева стоял, ещё ножичком поигрывал и кривенько так усмехался гаденькой улыбкой. А у меня после дороги было только два цвета – чёрный и белый. То есть свои для меня – белые, чужие – чёрные. Сразу в голове как замкнуло, они стали для меня врагами, и я стал быстро прикидывать, как их уничтожить.
Не качайте так головой, это всё, что вокруг, вам привычно, а когда война закончится или попадёте в мирный городок, поймете, о чём это я. Будете идти по улице и глазами выискивать укрытие, где от пулемёта хорошо спрятаться, где лучше миномётный обстрел переждать, а не враг ли тот гражданин? Слишком подозрительно рука находится под полой пиджака? Может, вражина? У вас всё это ещё будет. Называется синдром фронтовика… О чём это я? Ах да, этот ещё говорил, а я уже прикинул три варианта, как их убить, выбрав один. Это удар ногой в грудь говоруна, быстрое извлечение ТТ из-под одежды, выстрел в грудь и горло второго, и в живот третьего, или в спину, если он решит бежать, ну и добить встающего первого. Тут я вспомнил, что нахожусь в Москве, значит, шуметь нельзя, набегут свидетели и загоняют. Значит, работать нужно тихо. Финку из сапога и в сердце заводилы, обязательно клинок повернуть, чтобы рана серьёзнее была, потом присесть и резануть по внутренней стороне бедра второго, вскрывая артерию. С такой раной убежать он не сможет, быстро кровью истечёт, потом в живот третьему, и быстрыми ударами нанести как можно больше ран, под конец резанув сбоку по шее…
И вот тут я только сообразил, о чём думаю. На самом краю остановился, ещё бы секунда, и я бы их начал убивать. Ох как мне тогда поплохело, я даже пошатнулся. Этих троих прогнал, просто рубаху слегка задрал, чтобы рукоятку пистолета показать, так они и задали стрекача, а я в лагерь к своим побрёл. Вот с тех пор оружие я с собой перестал носить, только финку за голенищем сапога. Если кто спрашивал, говорил, что это мой столовый прибор, сала там порезать, хлеба… горло кому перехватить… А после первого похищения без оружия я больше не ходил, умел теперь себя контролировать. Обязательно наган за поясом, кистень
