Берия. Лучший менеджер XX века. - Сергей Кремлёв

Георгия, Молотова Вячеслава, Ворошилова Клементия, Хрущева Никиту, Кагановича Лазаря, Булганина Николая, Микояна Анастаса и других пусть простят, если что и было за эти пятнадцать лет большой и напряженной совместной работы. Дорогие товарищи желаю всем Вам больших успехов за дело Ленина—Сталина, за единство и монолитность нашей партии, за расцвет нашей Славной Родины.

Георгий, прошу, если сочтете возможным семью (жена и старуха мать) и сына Серго, которого ты знаешь не оставить без внимания.

Тон этого письма, как видим, неслезливый и не просительный, причем Берия как бы даже прощается с коллегами. Его «прошу… пусть простят…» — это не униженная просьба о прощении нашкодившего школяра, а нечто, психологически напоминающее просьбу о прощении в Прощеное воскресенье: «Простите меня, люди русские, и я вам прощаю»… Последние слова о семье лишний раз подтверждают, что так оно на душе у Лаврентия Павловича и было.

Юрий Игнатьевич Мухин на основании того, в частности, что в письме упоминается не Президиум ЦК, а ЦК («ЦК решил иначе…», «считаю, что ЦК поступил правильно…»), делает вывод о том, что письмо писал-де не Берия, но в таком смешении двух понятий ничего подозрительного нет — для Берии, для его коллег, да и для остальных членов ЦК Президиум ЦК и был «ЦК». Нет, это писал и подписывал Берия.

Ответа не последовало, и тогда ЛП пишет новое письмо, второе, сам вид которого говорит о нарастающем стрессе и которое начинается со слов: «В течение этих…» А вот тут надо остановиться!

В сборнике документов «Лаврентий Берия. 1953» текст выглядит так: «В течение этих четырех тяжелых суток для ме-основательно продумал все, что имело место с моей стороны за последние месяцы после пленума ЦК КПСС…» и т. д.

Однако в книге А. Сухомлинова приведено факсимиле всех трех писем, и на странице 29 ясно читается: «В течение этих трех тяжелых суток для меня, я основательно продумал…», а далее первоначально было «все мои действия как на работе, так и в отношении товарищей…», потом сверху надписаны уточнения: «лично тебя и некоторых товарищей…» и «…все, что имело место с моей стороны за последние месяцы…», а также: «…после пленума ЦК КПСС». Есть и другие расхождения. В сборнике читаем: «не провалиться… без товарища Сталина…», а на факсимиле видно, что первоначально Берия написал: «не провалиться… после смерти Сталина…» То ли Сухомлинов привел черновик (вид факсимиле именно таков), то ли публикаторы письма в сборнике документов привели лишь окончательный его текст без учета вставок и поправок… Тогда становится понятным и расхождение в числе суток (черновой вариант был начат через трое суток, а беловой был закончен через сутки).

Я обращаю внимание читателя на эти детали постольку, поскольку ранее в источниках они (насколько мне известно) отмечены не были, хотя достаточно важны для анализа психологического состояния Лаврентия Павловича в те дни. Но так или иначе 2 июля начался Пленум ЦК, о котором мы еще поговорим, и о котором вряд ли Берия знал, как не знала о нем до 10 июля и вся страна.

Понятно, что всем было не до узника бункера, и Берия пишет новое письмо, ставшее последним:

«В Президиум ЦК КПСС.

Товарищам Маленкову, Хрущеву, Молотову, Ворошилову, Кагановичу, Микояну, Первухину, Булганину и Сабурову. Дорогие товарищи, со мной хотят расправиться без суда и следствия {после 5 дневного заключения без единого допроса}, умоляю Вас всех, чтобы этого не допустили, прошу немедленно вмешаться, иначе будет поздно. Прямо по телефону надо предупредить.

Дорогие т-щи настоятельно умоляю Вас назначить самую ответственную и строгую комиссию для строгого расследования моего дела, возглавить т. Молотовым или т. Ворошиловым. Неужели член Президиума ЦК не заслуживает, того, чтобы его дело тщательно разобрали, предъявили обвинения, потребовали бы объяснения, допросили свидетелей. Это со всех точек зрения хорошо для дела и для ЦК. Почему делать так как сейчас делается, посадили в подвал, и никто ничего не выясняет и не спрашивает. Дорогие товарищи, разве только единственный и правильный способ без суда и выяснения дела в отношении члена ЦК и своего товарища после 5 суток отсидки в подвале казнить его.

Еще раз умоляю Вас всех, особенно т.т. работавших и (это «и» есть лишь в факсимиле в книге Сухомлинова, но отсутствует в сборнике «Лаврентий Берия. 1953». — С.К.) с т. Лениным и т. Сталиным, обогащенных большим опытом и умудренных в разрешении сложных дел т-щей Молотова, Ворошилова, Кагановича и Микояна. Во имя памяти Ленина и Сталина, прошу, умоляю вмешаться и незамедлительно вмешаться и Вы все убедитесь, что я абсолютно чист, честен верный Ваш друг и товарищ, верный член нашей партии…»

В письме несколько раз повторяется слово «умоляю», но это не трусливая мольба о пощаде, а призыв к справедливости и объективности. Увы, объективность по отношению к Берии уже тогда оказалась более чем редким товаром. Не часто смотрят на него объективно и многие современные его биографы. Так, Борис Соколов в неоднозначной книге «Берия: судьба всесильного наркома» написал о своем герое немало, казалось бы, добрых слов, но оговаривается, что Берия вряд ли относится к категории людей «делать жизнь с кого»…

А почему бы и нет? Вполне его можно отнести к этой немногочисленной человеческой категории! Тем более что если абстрагироваться от тона книги Соколова, в ней самой можно найти достаточно фактов, опровергающих это утверждение ее же автора. Думаю, Бориса Вадимовича, как и многих других, тут подводит некий вялый интеллигентский антикоммунизм, который даже умных людей делает глупее, чем они есть. Возможно, поэтому в оценке писем из бункера Соколов проявил удивительную духовную слепоту, написав: «Помещенный после ареста в бункер штаба Московского военного округа, Лаврентий Павлович забрасывал (? — С.К.) коллег письмами, в которых умолял пощадить его».

Нет, Берия не просил пощадить его — в его письмах и слова-то этого нет. Он ведь знал, что перед собой, перед партией и державой чист. Он просил вмешаться для того,

чтобы разобраться в ситуации по существу. Он на объективности настаивал. Думаю, публикаторы письма в сборнике документов о Берии не по оплошности выпустили один союз «и» во фрагменте «и с т. Лениным и т. Сталиным…» Таких тогда в Президиуме ЦК осталось четыре человека, Берия их чуть ниже перечисляет поименно. Лишь они помнили живой стиль и Сталина, и Ленина. Но, увы, не восприняли их стиль.

А Берия продолжает:

«Кроме укрепления, мощи нашей Страны, и единства нашей Великой партии у меня не было никаких мыслей.

Свой ЦК и свое Правительство, я не меньше любых т-щей поддерживал и делал все, что мог. Утверждаю, что все обвинения будут сняты, если только захотите это расследовать. Что за спешка, и притом очень подозрительная.

Т. Маленкова и т. Хрущева прошу не упорствовать разве будет плохо, если т-ща реабилитируют.

Еще и раз умоляю Вас вмешаться и невинного своего старого друга не губить.

Выше в фигурные скобки мной взята единственная в письме вставка, дописанная сверху, а подчеркивания принадлежат самому Берии, и эта последняя деталь лишний раз доказывает аутентичность письма: ЛП именно так выделял ключевые моменты в документах, а фразы «Утверждаю, что все обвинения будут сняты, если только захотите это расследовать. Что за спешка, и притом очень подозрительная» он — тоже по давней привычке — еще и выделил очерком на полях.

Нет, это письмо писал не интриган. Интриган, кроме прочего, понимал бы, что нельзя — ни боже мой! — как-то упрекать тех, от кого зависит его судьба, да еще и пенять им подозрительной спешкой. Да из одной такой констатации виден человек искренний, склонный поэтому к горячности, но — ЧЕСТНЫЙ!

У этого письма есть и еще одна особенность, характерная именно для Берии. Искренние и лживые покаянные письма писали в ЦК и Сталину не раз, но, пожалуй, лишь Берия ставил вопрос так, как и должен его ставить честный и умный человек. Он не просто заявляет о том, что за ним нет вины, но просит и даже требует (самой тональностью письма) расследовать обвинения против него. И за таким подходом виден опытнейший профессионал, чекист, следователь, знающий все стороны жизни и сознающий: ситуация сложна, и коль уж он утратил доверие товарищей, то восстановить его можно, лишь тщательно все разобрав.

Увы, дело было не в утрате доверия, а в том, что Берия испугал «товарищей» перспективой такой работы на благо державы, которой они — по разным причинам — вести уже не хотели. Им нужны были «заслуженные» лавры, а не неугомонный Лаврентий.