Тёмный путь - Николай Петрович Вагнер

не нашли, кроме какого-то запасного писаря. Я спросил стакан воды и опрыскал Жени. Но она не приходила в себя. Нашлась у кого-то склянка с нашатырным спиртом, и с помощью его мне наконец удалось привести ее в чувство. В это время вошел помощник частного пристава и покосился на всех нас.

– Вот, ваше высокоблагородие, – отрапортовал будочник, приложив руку к козырьку, а другой указывая на Жени, – на пожаре взяли. Вот и свидетели… Тряпки бросала… насеренные…

– А вам, ваше высокоблагородие, что угодно? – обратился частный ко мне.

– Ничего… Это моя добрая знакомая. Я только пришел проводить ее.

– Позвольте допрос снять, – сказал он важно и покосился по сторонам, бренча шпорами. Он вошел в следующую комнату и велел привести к себе Жени. Она была так слаба, что все время, сидя на стуле, опиралась головой о мою руку. Я сам отвел ее в комнату и поддерживал ее во время допроса.

XXXIX

– Она будет сродственница ваша? – спросил меня помощник пристава, садясь за стол, покрытый сукном.

– Нет! Хорошая знакомая, из одной губернии. Я знаю все их семейство. Теперь, знаете ли, времена подошли такие смутные, бурные.

– Да-с! Да-с! Времена смутные. Справедливо изволили сказать. – И он быстро перебирал пачку бумаг, лежащую у него на столе, потом вынул из другой пачки допросный лист. – Как ваша фамилия? – спросил он, обратясь к Жени. Она не тотчас же ответила, посмотрела пристально на него и сказала тихо, но явственно:

– Меня зовут Марья Петрова, по фамилии Крюкова.

Частный записал и спросил тихо:

– Православная?

Жени покраснела и сказала твердо и злобно:

– Была, к сожалению, прежде православная, а теперь от всякой религии свободна.

Частный покачал головой и произнес только многозначительное «ссс!..»

– Скажите, – спросил он насмешливо, – совершенно освободились?!

– Прибавьте к этому, – сказал я, – другую правду. Зовут ее не Марья Петрова Крюкова, а Евгения Павловна Самбунова. Она дочь помещика К… губернии, человека почтенного и всеми уважаемого, Павла Михайловича Самбунова.

При этом признании Жени страшно побледнела. Я думал, что с ней опять будет обморок. Но краска так же быстро снова набежала на ее лицо. Она крепко судорожно схватила мою руку, припала к ней и со стоном зарыдала и забилась у меня на руках.

– Так это, значит, нелегальное их имя? – спросил тихо помощник частного. Я молча кивнул головой и попросил, чтобы дали стакан воды.

Частный вскричал громко:

– Архипов! – И почти тотчас же в комнату вошел будочник.

– Стакан воды! – приказал он. И будочник принес стакан, держа его на широкой, мозолистой и грязной ладони, растопырив ее в виде подноса.

Я дал Жени выпить несколько глотков.

В это время помощник пристава встал и, кивнув мне пальцем, пошел в другую, смежную небольшую комнату.

– Вы не поверите, – сказал он мне шепотом… – Сколько нам хлопот с этими нелегальными именами… Иной раз укажут нам, положим, княгиню Дундаурову – ищешь, ищешь ее, непутную… а она тут же, проклятая, возле, под именем Зайцевой… и паспорт, и все… в законнейшем порядке… пальцем не подковырнешь… Так это, значит, дочь помещика Самбунова… и давно оне здесь проживают?.. Вы извините меня, что я вас допрашиваю… это, собственно, на всякий случай… а мы… откровенно говоря… даже не преследуем их за их… нелегальное житье… Христос с ними!.. При прежних порядках… вы ведь сами знаете… все было строго, подтянуто… а теперь просто не знаешь, как и поступать… иной раз прижмешь какую-нибудь юницу… накроешь, все улики налицо… ан глядь, через два дня нахлобучка за неправильное и противозаконное превышение власти… Смутные, смутные нонече времена… да-с, просто не знаешь как и сидишь на месте… такие все переплеты… И… и… и!.. какие тоньше.

И он опять вошел в комнату присутствия и я вслед за ним.

XL

Он снова сел к столу и что-то молча долго писал, бросая по временам на Жени исподлобья взгляды, а она, как только я подошел к ней, крепко ухватила меня за руку обеими руками и опять припала головой к моей руке.

У нее, очевидно, не хватало сил на оппозицию, и в то же время внутри боролись две стороны: легальная и нелегальная; первая являлась в виде Самбуновки, доброй семьи, детской любви к любящим отцу и матери. Вторая, как острое пламя, охватывала сердце и влекла его в сторону новых убеждений.

– Архипов! – вскричал частный, – введите свидетеля.

– Слушаю, ваше благородие.

И он впустил одного из сопровождавших нас сидельцев или мужичков, низенького и юркого, в истрепанном кафтане.

– Расскажи, что ты видел, – приказал частный.

Мужичок заторопился.

– Таперича, мы заперли сейчас лавку и идем с Микитичем. Только подходим к лавке купца Семена Никитича Сизобрюхова… Гляди, говорю, что это… никак кто-то сует тряпки.

– Когда это было? – допросил частный.

– Да вот, сегодня же, сегодня.

– Как сегодня… говори толком, ракалия…

– Да вот во время пожара, сейчас… Ну, тут мы с Микитичем ее и сцапали…

– Как «ее»?

– Да вот их милость… – И он указал на Жени… – Как, говорю я, ты поджигать пришла?..

– Почему ж ты вообразил, что она поджигать пришла?

– Да как же, ваше благородие… известно, поджигать… подле ее на земле нашли тряпку… как же не поджигать!

– Больше ты ничего не видал?

– Точно так, ваше благородие… больше ничего я не видал…

– Ну, ступай вон!.. – И частный распорядился, чтобы ввели другого свидетеля.

Впустили другого мужичка, здоровенного рыжего парня.

XLI