Немой набат. 2018-2020 - Анатолий Самуилович Салуцкий
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Да, самое главное – верно сформулировать задачу. Тогда методы её решения отыщутся сами собой. И уже через минуту Донцов знал, что надо делать, – полная, исчерпывающая ясность! Осталось лишь отшлифовать детали. И почти до Москвы он шаг за шагом продумывал ответ Подлевскому: сначала дела, которые предстоят в городе утром, потом завтрашние действия в Поворотихе, ситуация с поджогом, а далее… Он скрупулёзно обсудил сам с собой и то, что должно быть далее. На освещённой первоклассной симферопольской трассе с ограничением скорости 110 километров Донцов гнал не более ста. Теперь спешить некуда, и он несколько раз прокрутил в голове последовательность своих действий.
Но когда вызубрил их и облегчённо вздохнул, мысли неожиданно перекинулись на смежную, особо важную тему. Она тоже с лихвой обозначалась одним словом, вернее, одной фамилией – Подлевский.
Этот человек вторично встал на пути Донцова, и опять создал драматические обстоятельства. Они всерьёз общались лишь однажды – на юбилее Катерины, однако в тот раз очень хорошо поняли друг друга. Отбросив глубокую личную неприязнь к этому лощёному франту, который сперва пытался варварски отжать у Богодуховых квартиру, а теперь посягнул на жизнь Веры и Ярика, Донцов силился понять, что могло толкнуть Подлевского на чудовищный замысел поджога. Как бы ни были сильны взаимные антипатии, даже чувство ненависти не способно подвигнуть человека к заказному убийству. В таких чёрных делах правят не эмоции, а интересы. Но конфликта личных интересов между ними нет. Быстротечная схватка за Веру, во-первых, тоже из разряда эмоций, а во-вторых, Подлевский не из людей, одержимых страстями, похоже, ему нужна была не Вера, а её квартира. Да, Донцов причастен к срыву той аферы. Но доподлинно это Подлевскому неизвестно, и в отместку стать заказчиком убийства? Он слишком холоден для этого, к тому же заговор – дело хлопотное и опасное. Ради чего рисковать?
Донцов всегда тяготел к оценке не фактов, а явлений, его умозрения давно обрели пророссийскую ясность, сквозь их призму он глядел на окружающие его деловой мир и нравственную среду. Политика его не интересовала, ибо сводилась к выбору, вбитому в сознание ещё в школьные годы, выпавшие на смену эпох, – социализм или капитализма? Став бизнесменом, он превратился в идейного рыночника, и на этом, как шутил раньше, «свёл счёты с политикой».
Но после думской «стажировки», после знакомства с Синягиным и профессором из «Курчатника» он осознал своё политическое невежество. Выяснилось, что и бизнес и мораль, а значит, судьбы России, слишком сильно зависят от политики. Особенно поразил пример Синягина, отчаянно дравшегося за проект, очень важный для страны. И люди, тормозившие проект, вынудившие через «заднюю калиточку» пробивать его аж через президента, – они возвели неприятие российского возрождения в принцип, что неизбежно выливается в борьбу за власть. Пример Синягина показал Донцову, как экономические проблемы сами собой превращаются в политические. А если учесть, что впереди транзит власти и на кону судьба послепутинской России… «Да-а, далеко я уехал от Подлевского», – поймал себя Донцов. Но в то же время чувствовал, что где-то здесь и таится разгадка. Вспомнилось: когда ухаживал за Верой, именно идейная несовместимость с Подлевским тревожила его, за личным поединком угадывалось разнопонимание российских интересов, столкновение полярных сил. Вера, как бы олицетворяющая для Виктора образ России, – кстати, она и сейчас нередко носит одежду в гамме российского флага, – безоговорочно выбрала его, Донцова, а он сумел отстоять от раздела её квартиру. Эти воспоминания невольно тяготели к символике.
В тот раз Подлевский надолго исчез. И вот неизвестно, каким образом возник снова, уже в ином обличье, готовым на всё, на любое злодейство. «Но он не мстит мне лично, – рассуждал Донцов, сидя за рулём своего «кубика», – он для меня образ конкурентной силы, но и я перед ним предстаю в таком же качестве». Однако времена переменились, обстановка перед транзитом власти быстро усложняется. Синягин ясно объяснил, что судьба России будет зависеть от того, какая из полярных сил возьмёт верх.
Подумал: «Снова уехал от Подлевского». Но опять явилась простая мысль: нет, не уехал, для него я символизирую идеалы, которые противоречат его жизненным установкам, он ненавидит меня именно в этой ипостаси. А борьба за будущую власть выходит на финишную прямую, и он ментально готов любой ценой нанести мне непоправимый ущерб, напрочь выбить из игры. И выплеснул свои настроения, когда выследил Веру с Яриком… Нет, скорее всего, это получилось случайно, ситуация в Поворотихе подвернулась волею судеб. Но какое это имеет значение? В любом случае, как теперь говорят, ничего личного. Угроза поджога – тоже символ нарастающего накала политических страстей. В капле воды отражается весь мир…
Но едва разобрался с Подлевским, потревожила другая мысль, хотя уже не первого ряда. Что это за пьяница, который проболтался Деду о поджоге? Его откровенность непонятна сама по себе, а уж про Подлевского… Именно упоминание этой фамилии превращает пьяный бред в абсолютно достоверную инфу. Нет, тут что-то не так. Это больше похоже на предупреждение. Но кто мог знать о заговоре Подлевского и кому выгодно предупредить его, Донцова? Этот вопрос Виктор тоже был не в состоянии обдумать даже предположительно, однако утвердился во мнении, что в этом мире существуют тайные силы, противостоящие Подлевскому.
Впрочем, уже на пустынных полуночных московских улицах, подъезжая к дому, он дополнил свой вывод: а может быть, этим силам выгодно подловить Подлевского, скомпрометировать его на грязных делах? Понятно, здесь тоже ничего личного.
Машину Донцов оставил у подъезда, благо есть резидентное разрешение, а поднявшись в квартиру, наставил будильник на девять часов и завалился спать.
Он твёрдо знал, с чего начнёт утро, чем завтра займётся в Поворотихе и когда эвакуирует оттуда Веру с Яриком…
У самой Поворотихи Донцов сбросил скорость до двадцати километров и принялся внимательно осматривать обочины. Углядев что-то, прибавил газу и уже через три минуты подъехал к дому Богодуховых. Вера, как всегда, была счастлива, он, как всегда, поднял Ярика на вытянутые руки, и жизнь покатилась по привычному руслу: Антонина прежде всего усадила его за обеденный стол.
Виктор строго держался своего графика. Утром сделал важный звонок. Потом достал с широких антресолей два больших чемодана. Из одного вытряхнул в угол прихожей кучу ношеной обуви – из моды вышла, а выбросить жалко. Из другого аккуратно вытащил кипы свежего постельного белья – богодуховское приданое, и сложил его на диване в своём кабинете. Бросив пустые
