Оружие возмездия - Андрей Завадский

Так прошло довольно много времени, сколько точно, Ратхар не смог бы сказать при всем своем желании, но в очередной раз очнувшись, он вдруг понял, что лежит под низкой крышей какого-то строения, похожего на сарай или хлев, где крестьяне держат свой скот. Пахло сухим сеном, и запах этот заставил воина вспомнить далекий дом, где он родился, провел свою юность, где встретил первую любовь… и откуда бежал, преследуемый всеми, объявленный вне закона, обвиненный в преступлениях, которых не совершал.

Неизвестно кому принадлежащий сарай, который Ратхар сперва счел очередным видением, и не думал меж тем исчезать, оказавшись вполне материальным. Под собой наемник почувствовал мех, скорее всего, он лежал на звериной шкуре, к тому же явно он был обнажен, иначе едва ли смог бы эту самую шкуру почувствовать сквозь куртку, тем более, сквозь кольчугу. Однако Ратхар был твердо уверен, что он не снимал с себя одежду и доспехи, следовательно, это сделал кто-то иной, находившийся с ним в то время, когда наемник был без сознания.

Вдруг он ощутил на своем лбу чью-то прохладную ладонь, ласково и нежно касавшуюся его кожи, а затем услышал странную песню на языке, которого он не знал. Пение зачаровывало его, подхватывая и вознося куда-то, где переставала над ним властвовать уставшая израненная плоть, а оставалась лишь невыразимая легкость и ощущение полета. Голос был мелодичный и очень красивый, столь красивый, что воин целиком обратился в слух, не желая пропустить ни единого слова этой песни, которая и сама по себе была необычайно мелодичной. Ратхар чувствовал, что по его телу прокатываются волны тепла, не жара, вызванного воспаленной раной, а именно тепла, ласкового, словно лучи утреннего солнца. А ладонь, принадлежавшая, наверное, тому самому певцу, чей голос буквально зачаровал воина, продолжала ласкать его, и каждое прикосновение приносило облегчение, словно кто-то забирал всю его боль себе.

Ратхар и сам не заметил, как вновь оказался в мире грез, куда его душа устремлялась, не выдерживая терзавшей тело боли, хотя теперь это был не прежний тяжкий бред, вызванный лихорадкой, а нечто иное. Воину казалось, что он идет по весеннему лесу, и солнце согревает его лицо, а босые ноги ласкает шелковистая трава. Золото и изумруд, сияние солнца и зелень молодой листвы, наполняли весь мир.

Воин услышал журчание ручейка, переливавшееся, словно хрусталь, и направился туда, откуда доносился этот звук. Пройдя совсем немного, наемник оказался на берегу стремительной речки, которая несла свои воды в неведомую даль, переливаясь на солнце и слепя своими золотистыми бликами Ратхара. В кустах, буйно разросшихся на берегу этого потока, раздавались трели множества птиц, из которых воин не узнавал ни единой, хотя считал себя способным различить голоса большинства лесных жителей этих краев. Наемник склонился над стремительным потоком, ладонью зачерпнув прохладную и удивительно чистую, точно хрусталь, воду.

Слуха воина коснулся переливчатый смех, и, резко распрямившись, он увидел стоявшую в тени деревьев девушку. Ратхар не мог разглядеть ее лица, словно подернутого дымкой. Незнакомка, радостно и беззаботно смеявшаяся, была одета в свободные, казавшиеся невесомыми, похожими на паутину, одежды из полупрозрачной ткани изумрудного цвета. Заметив, что человек обратил на нее внимание, незнакомка поманила его к себе, вновь засмеявшись и легким шагом направившись вглубь леса. Наемник, очарованный грацией лесной красавицы, сделал шаг следом.

Вдруг вновь что-то изменилось, и Ратхар понял, что по-прежнему лежит на мягкой шкуре неведомого зверя. Он нехотя открыл глаза и увидел перед собой стройную девичью фигуру. Незнакомка стояла над ним, и силуэт ее словно бы окружал сияющий нимб, а может, то было просто солнце, лучи которого пробивались сквозь щели в бревенчатых стенах сарая, ставшего приютом для воина.

Незнакомка приблизилась, и Ратхар с удивлением узнал в ней свою спутницу, эльфийку Мелианнэ, вместе с которой они бежали от погони, а затем бились со стражей на болотах. Пока он пытался понять, что происходит, эльфийка начала неторопливо снимать с себя камзол, небрежно отбросила его в сторону, а затем присела на край его ложа и коснулась груди Ратхара. Будто молния пронзила наемника, и он сжал эльфийку в объятиях, словно боясь, что она сейчас вдруг исчезнет, как утренний туман.

— Что мы делаем, — смог произнести он, поскольку где-то на задворках сознания вертелась мысль о том, что никому из людей еще не доводилось безнаказанно касаться Перворожденной. Эта мысль только мешала, но все же воин решил озвучить ее. — Так нельзя. — А тело само делало то, к чему привыкло, и что сейчас казалось самым естественным.

— Забудь обо всем, — Мелианнэ не пыталась сопротивляться, когда он развязывал тесьму на вороте ее рубашки, лишь ласкала его грудь нежными прикосновениями. — Это только сон, всего лишь грезы и ничего больше. — Жаркий шепот эльфийки ласкал слух воина, а ее руки ласкали его покрытое шрамами тело.

А затем Ратхар ощутил мягкую, словно тончайший шелк, кожу эльфийки, крепкую грудь, почувствовал жар ее тела, пьянящий аромат ее кожи, словно впитавшей в себя запах весны в степи, и уже не мог остановиться, ныряя с головой в пучину страсти, словно мотылек, который бросается в огонь, не ведая, что там его ждет смерть. Ратхар сжимал Мелианнэ в объятиях, сильно и одновременно нежно, словно боясь разрушить чудесный мираж, ибо не верил еще полностью в то, что все это происходит с ним наяву, а не в грезах. На краю сознания, ставшего отстраненным наблюдателем и предоставившего телу возможность поступать так, как должно, вдруг сформировалась отстраненная мысль о том, что Мелианнэ вовсе не похожа на подростка, каким казалась ему раньше. Но губы человека и Перворожденной встретились, наемник почувствовал мед уст Мелианнэ, и даже эта простенькая мысль стерлась, уступая место чувствам. Их тела устремились навстречу друг другу, и больше не было ничего, только свет и восторг, и стремительный полет куда-то ввысь, на вершины блаженства, недосягаемые для смертных.

Это была чистая страсть, незамутненная ничем, когда двое сливались воедино, растворяясь друг в друге, отдавая себя без остатка. Не было никаких преград, предрассудков и сомнений, лишь двое, и нежность правила их миром. Они неистово ласкали друг друга, бросаясь в пучину любви, словно в смертный бой. А потом Ратхар почувствовал, как он воспаряет куда-то ввысь, и затем наступила темнота.

Вновь придя в сознание, Ратхар сперва не мог понять, где он очутился. Последние воспоминания его ограничивались бегом по болотам, а теперь воин оказался в какой-то избе, вернее, все-таки, в амбаре или чем-то подобном, поскольку сооружение это, сложенное из бревен, казалось нежилым. Сделав робкую попытку встать, наемник осознал, что его раны почти не ощущаются, словно прошло много дней со времени схватки со стражниками.