Эпоха викингов в Северной Европе и на Руси - Глеб Сергеевич Лебедев

собственным стараниям, его требование было принято и стало законом во всем Трёнделаге, а также в тех фюльках, которые входили в его епархию» (Сага о Магнусе, сыне Эрлинга, XVI).

Новая расстановка социально-политических сил обрисовывается в середине XII в. Архиепископ Эйнстейн, с одной стороны, добился заметного увеличения подати с бондов, с другой – поддержал права одного из спорных претендентов на королевский престол, Магнуса Эрлингссона. «Хеймскрингла» передает важный, отражающий новые тенденции в феодальном развитии страны, диалог Эйнстейна с отцом нового конунга, Эрлингом:

«– Правда ли, владыко, что, как говорят люди, Вы увеличили подать, которую Вам должны платить бонды на севере страны?.. Если Вы хотите приумножить Ваши права, то Вы, конечно, поможете нам также приумножить права конунга… Если Магнус не так провозглашен конунгом, как исстари было в обычае здесь в стране, то в Вашей власти дать ему корону и в согласии с божьим законом помазать его на царство… Здесь в стране есть теперь архиепископ. Это высокая честь и слава нашей стране. Так приумножим их. Пусть будет у нас коронованный конунг, как у англичан или датчан» (Сага о Магнусе, сыне Эрлинга, XXI).

Так Норвегия превращается, союзными действиями церкви и королевской власти, в полноценную феодально-христианскую державу.

По мере утверждения феодально-христианской государственности внутри Скандинавских стран формирующееся в северных королевствах рыцарство переходит ко все более активной феодальной экспансии, включаясь в «крестовые походы» XII–XIII вв. Заморское путешествие норвежских рыцарей Сигурда Крестоносца было в начале XII столетия экзотической прогулкой (хотя и способствующей усвоению идеи религиозной войны). Но в середине того же столетия знамя «борьбы с язычниками» поднимается на Балтике. В 1147 г. саксонский герцог Генрих Лев и бранденбургский маркграф Альбрехт Медведь начинают Крестовый поход против славянских язычников, ободритов. После гибели ободритского князя Никлота на завоеванных землях в 1160 г. было образовано немецкое герцогство Мекленбург. При Вальдемаре Великом, с 1157 г., в крестоносную экспансию на Балтике включается Дания. Датские войска вторгаются в земли ободритов и соседних славянских племен, в 1163 г. датчане взяли приступом и разрушили крупнейший храмовый город, Аркону, и подчинили остров Рюген.

Правда, в начале XIII в. большую часть своих завоеваний на южном побережье Балтики датские короли Кнут VI и Вальдемар II вынуждены были уступить немцам. Однако в 1219 г. Вальдемар, прозванный Победителем, совершил успешный «крестовый поход» в Северную Эстонию и завладел Ревелем. К 1227 г. «крестовые походы» датчан закончились: остров Рюген, Ревель и земли Северной Эстонии остались в их власти.

Шведский король Эйрик IX, провозглашенный Святым, в 1155 г. начал Первый крестовый поход шведов в Финляндию; его сопровождал уппсальский епископ Генрих, через год, видимо, убитый в сражении. Шведам, однако, удалось закрепиться в Юго-Западной Финляндии.

В 1164 г. при короле Карле Сверкерсоне учреждается третье скандинавское архиепископство, в Уппсале. Шведские архиепископы обеспечивали более прочное положение королевской власти. С. Д. Ковалевский подчеркивает, что в Швеции церковь выступала носительницей канонического и римского права, а «опираясь на римское право, король мог заявлять равные, ранее неизвестные в Швеции притязания на власть в различных сферах». Активизируется и внешняя экспансия: продолжением Первого крестового похода, очевидно, было вторжение шведского войска в пределы Руси и осада Ладоги в том же 1164 г., окончившаяся разгромом захватчиков. Возобновление крестоносной активности связано с публикацией буллы папы Григория IX, в 1237 г. провозгласившего крестовый поход против тавастов и других финских племен. Войско ярла Биргера начинает Второй крестовый поход шведов в Финляндию, как и первый, продолженный в русские пределы и завершившийся разгромом шведского войска на берегах Невы 15 июля 1240 г.

«Святые короли», выдвинувшиеся в период зарождения и становления феодальной формации как символ национально-государственного единства Скандинавских стран, по мере укрепления и торжества феодального строя, освящаемого сложившейся церковной иерархией средневекового общества, становятся знаменем обращенной против внешнего, окружающего языческого мира соседних народов Балтики крестоносной феодальной экспансии.

9.5. Скандинавский Север и православная Русь

Миграции и последовательное оседание варягов в Восточной Европе вдоль Пути из варяг в греки – сейчас явление очевидное и достаточно неплохо изученное. Рейды дружин VIII(?) – IX вв., отложившиеся немногочисленными сожжениями с остатками ладей викингов в курганах Плакуна Ладоги, переходят к оседлости воинов, а затем и военно-торговых семей скандинавов в ключевых пунктах формирующейся коммуникативной сети IX–XI вв. Великолепие того же погребального обряда в Больших курганах Гнездова позволяет определить даже «удельный вес» скандинавских эмигрантов в социальной элите Древней Руси. Камерные погребения, начиная с того же Плакуна, в Гнездове, Киеве, Шестовицах, Тимереве, а затем и сельских некрополях «боярских усадеб» X–XI вв., вроде Удрая или могильника Рапти-Наволок в Полужье (раскопки Н. И. Платоновой и В. Ю. Соболева), документируют становление господствующего класса Древнерусского государства, где «миграция и оседлость» варягов, безусловно, была одним из факторов, воздействовавших практически на все развивавшиеся в этом государстве процессы (Лебедев, 2001а).

Военно-политические и базовые этнокультурные аспекты этих процессов – становление княжеской власти и консолидированной ею «руси», создающей «Рускую землю», Русь как государственный организм, полиэтничное население ее урбанистических центров, торгово-ремесленная активность этого населения (движение «импортов» и технологий) – в последнем десятилетии изучаются по все более изощренным и результативным методикам. Вероятно, актуальным становится выход на высший уровень этих процессов, изучение их структуры и конкретного хода в освоении Русью и странами Северной Европы фундаментальных ценностей христианской цивилизации (см. Ладога и религиозное сознание, 1997).

Определяются начальные звенья и ступени освоения этой проблематики, где первичная систематизация доступного археологического материала в целом осуществлена (Мусин, 1988). «Варяжские пещеры» первых отшельников-христиан Киево-Печерской лавры, безусловно, ключевой «топохрон», фиксирующий состоявшееся «обращение» процесса миграции – от движения «народа неведомого и ничтожного» Послания патриарха Фотия 860 г. в движение православных неофитов, точно по легендарной трассе летописного пути апостола Андрея в Скифию. Детализация этого обращения, очевидно, может быть установлена при углубленном анализе могильников с ингумациями X–XII вв. близ или на месте волховских сопок (Конецкий, 1984: 154–172), причем среди них, наряду с некрополями боярской «челяди» Нередицы или Деревениц под Новгородом, особый интерес представляет, вероятно, к сожалению ныне недоступный могильник, исследованный Н. Е. Бранденбургом у основания им же раскопанной «на снос» сопки Михаила-Архангела над Волховскими порогами. Наконец, апогей этого процесса запечатлел, судя по антропологическим данным, также, наверное, малодоступный для дальнейшего изучения могильник ХI – ХII(?) вв. у церкви Климента на Земляном городище Старой Ладоги (Санкина, 1998: 72–75), где установлена по крайней мере физическая преемственность со скандинавскими первопоселенцами прихожан первого известного нам ладожского православного храма (1152).

Культ папы римского Климента в Восточной и Северной Европе, с 988 г. (крещения Владимира Святого), становится в последние годы особым и, видимо, очень значимым для дальнейшего осмысления духовных процессов тысячелетней давности предметом исторического изучения. Храмы Св. Климента в XI–XII вв. были воздвигнуты в Висбю, Нидаросе, Осло и в общей сложности в 80 приморских