Красные цепи - Константин Образцов

Это открытие мгновенно порождало множество новых вопросов. Кто? С какой целью? Будут ли еще и другие жертвы этого зловещего имитатора? Жив ли он сам и скрывается где-нибудь в городских трущобах или, может быть, погиб вместе с Абдуллой и его людьми в кровавой бойне на заброшенном заводе?

Первым побуждением Алины было позвонить Гронскому и сказать ему, что обезглавленный им в рукопашной схватке оборотень не имеет отношения к смерти Марины. Но потом она решила отложить этот разговор до того момента, когда получит ответ на другой вопрос, самый важный для нее лично. Был ли Вервольф убийцей ее матери?

Пальцы двигались быстро и привычно, губы начитывали текст протокола исследования, деловито позвякивали инструменты, а еще чуть скрипели кости скелета под нажимом блестящих никелированных лезвий.

— Лера, отнеси, пожалуйста, образцы в гистологию. Хотя нет, давай лучше я сама.

Алина взглянула на часы. Анализ не будет долгим. Очень скоро она узнает ответ. А пока у нее есть время подумать, что она станет делать, если ответ будет отрицательным и вся погоня за древними призраками окажется напрасной.

Трамвай прогрохотал по невидимым в темноте рельсам и, тоскливо завывая мертвым жестяным голосом, скрылся во мраке, укатив в сторону чернеющей кромки леса. Мейлах немного постоял на краю бесконечного пустыря из жидкой грязи, ежась под промозглым дождем, а потом медленно побрел по едва различимой тропинке. Дом впереди надвигался, закрывая темно-серое небо в клочьях мятущихся туч: огромная бетонная плита высотой в двадцать пять этажей, утыканная сотнями светящихся окон, как сотами ласточкиных гнезд, за каждым из которых теплилась чья-то жизнь. Мейлах нагнул голову, пряча лицо от холодного влажного ветра, и ускорил шаг. Огни в окнах дома почему-то казались тревожными и были похожи на далекие маяки, указывающие на опасность, но он, как безрассудный мореход, шел прямо на них. Шел домой.

Весь день он не мог отделаться от липкого ощущения чужого пристального взгляда или пугающего присутствия, преследующего его повсюду. Может быть, всему виной были бессонные ночи с изнуряюще кошмарными сновидениями, из числа тех, в которых невозможно отличить сон от реальности, когда, стремясь вырваться из поглощающей сознание тьмы давящего страха, пытаешься проснуться, с трудом открывая непослушные веки и преодолевая оцепенение неподвижного тела, и вдруг понимаешь, что все еще спишь, и вместо пробуждения только переходишь из кошмара в кошмар, как в бесконечном аттракционе ужасов.

Весь день и начало вечера Мейлах провел вне дома. Находиться в квартире даже днем было неприятно: тишина давила, звуки пугали, и не давало покоя все то же чувство постороннего присутствия, незримого, но ощутимого, словно тебя окружает толпа бесплотных невидимок, которые только и ждут… Только и ждут. Чего? Когда ты отвернешься? Или наоборот, обернешься и вдруг увидишь одного из них, и тогда сердце твое разорвется напополам от ужаса?

Он немного поездил в метро, просто так, без цели, от одной конечной станции до другой. Там было не так страшно: кругом толпились люди, поезда шли по неизменным маршрутам, и можно было сидеть в углу вагона и дремать, иногда открывая глаза для того, чтобы убедиться, что все в порядке. Потом зачем-то зашел в университет, на кафедру. Его встретили без удивления и без радости — так, поздоровались да перебросились парой незначащих слов. Начало вечера он провел в дешевой рюмочной у метро, пил резко бьющую в нос сивушной вонью водку, запивая разбавленным пивом, и думал о том, что рано или поздно ему придется вернуться домой.

Гудящий лифт со скрипом и стонами поднял его на восемнадцатый этаж. В коротком желтом коридоре, ведущем к двери квартиры, было пусто. Мейлах открыл дверь и вошел.

Квартира встретила его неприятной тишиной. Конечно, когда ты только приходишь домой, там всегда тихо, но обычно этого не замечаешь. А тут тишина вдруг стала заметной, как будто в ней притаился кто-то, поджидавший его возвращения.

Он поспешно щелкнул выключателем. Свет зажегся, желтый, унылый, тусклый. Тишина быстро перебежала из прихожей в комнату и спряталась в темном дверном проеме. Мейлах сбросил грязные стоптанные башмаки и быстро прошел по квартире, включая свет в комнате, кухне, ванной, туалете. Странно, но ощущение было такое, что светлее не стало, наоборот, электрический серо-желтый сумрак как будто скрыл что-то, прячущееся в нем не менее успешно, чем во тьме.

Да, оно прячется. И ждет.

Он вернулся в комнату и включил телевизор. Это хорошо, это помогает: пусть будут чьи-то голоса, смех, звуки далекой реальной и веселой жизни. Да, это хорошо.

Теперь нужно поставить чайник. Такие простые, бытовые действия, они успокаивают, придают уверенности, и самое главное, что те, кто наблюдает за тобой, спрятавшись в желтом электрическом свете, не догадаются, что ты знаешь об их присутствии.

Краем глаза он видит, как метнулась серая тень. Даже не тень — так, призрак тени, как бывает, когда резко повернешь голову, и что-то мелькнет на самой периферии зрения. Там постоянно что-то мелькает. Мейлах замер, держась за ручку стоящего на плите металлического чайника. Когда ты один в квартире, когда вдруг чувствуешь страх, главное — не оборачиваться. Чтобы не увидеть то, чего боишься. Лучше не видеть. Но ведь и не оборачиваться тоже страшно, потому что очень скоро почувствуешь чье-то приближение, все ближе и ближе — так, что даже волосы на затылке начнут ощущать скорое прикосновение.

Он осторожно зажег газ. Тот сердито расцвел ядовитым синим цветком. Кажется, что и газ, и чайник, и стол, и табуретка все знают. Они знают, кто ждал его в пустой квартире, и теперь тоже ждут того, что будет дальше.

Из комнаты доносятся приглушенные звуки телевизионной передачи, музыка, смех, разговоры. Мейлах прислушался. На мгновение ему померещилось, что к голосам из телевизора присоединился еще один, низкий, что-то бубнящий на одной ноте, но звучащий не из динамиков старинного «Panasonic», а прямо из комнаты.

Надо посмотреть в окно. Это тоже помогает: видишь машины, светящиеся окна домов, видишь окружающую тебя жизнь и понимаешь, что ничего страшного не может случиться в этом привычном мире, где ездят машины и люди сидят дома, пьют чай и смотрят телевизор.

Есть только одна проблема. Чтобы посмотреть в окно, нужно отдернуть занавеску. Когда ты один в квартире и тебе страшно, не стоит отодвигать занавеску на окне. Потому что можно увидеть прижавшееся с обратной стороны к оконному стеклу чье-то лицо.

Из комнаты донесся детский плач. Четкий, громкий, сразу перекрывший звук телевизора и прозвучавший невероятно близко, как будто прямо в ушах. Ребенок заплакал — и сразу замолчал.