Пандора (сборник) - Фрэнк Герберт

Палуба вновь содрогнулась, и на Дьюка покатились тела. Он чувствовал прикосновения горячей плоти, местами жарко мокрой. Элли вздохнула один раз, очень глубоко. Воздух сделался другим. Люди, кричавшие: «О, нет! О, нет!» — перестали кричать. Многие вокруг Дьюка начали кашлять. Он тоже кашлял, захлебываясь густой горячей пылью.

— Ваата у меня, — прохрипел кто-то рядом. — Помогите мне. Мы должны ее спасти.

Дьюк ощутил неподвижность Элли. Она больше не стонала. Он не ощущал ее дыхания, которое подымало и опускало бы ее грудь. Дьюк открыл рот и произнес два слова, которые знал лучше всего:

— Ма. Горит. Ма. Ма.

— Кто это? — сказал кто-то совсем рядом с ним.

— Горит, Ма, — пискнул Дьюк.

Руки протянулись к нему и подняли вверх, прочь от Элли.

— Это ребенок. Он жив, — раздался чей-то голос у него над ухом.

— Неси его! — выдавил кто-то в промежутках между кашлем. — У нас Ваата.

Дьюк чувствовал, как его передают с рук на руки через проем куда-то в сумрак. Его единственный зрячий глаз различал сквозь редеющую пыль мерцание огоньков на гладких поверхностях и рукоятках. Он поразмыслил, не может ли это быть «вне», куда ушла Ма, но ее нигде не было — только множество людей, сгрудившихся в тесноте. Кто-то, стоявший прямо перед Дьюком, держал большого голого младенца. Мальчик знал, кто такие младенцы, потому что Ма иногда приносила их из «вне» и ухаживала за ними, и ворковала над ними, и разрешала Дьюку потрогать их и понянчить. Младенцы были мягкие и приятные. Это дитя было больше всех, виденных Дьюком, но он понял, что девочка — еще младенец, по пухлым чертам ее спокойного лица.

Давление воздуха поменялось, и у Дьюка заложило уши. Что-то зажужжало. Как раз когда Дьюк решил отбросить свои страхи и присоединиться к теплой близости тел, три чудовищных взрыва сотрясли и перевернули их убежище.

«Бум! Бум! Бум!» Взрывы следовали один за другим.

Люди начали выбираться из всеобщей мешанины. Чья-то нога наступила Дьюку на лицо и убралась.

— Осторожнее с малышами, — крикнул кто-то.

Сильные руки подняли Дьюка и помогли ему открыть глаз. Бледное мужское лицо уставилось на него — широкое лицо с глубоко посаженными карими глазами.

— Один у меня, — сказал мужчина. — Он не красавчик, но он жив.

— Дай-ка его сюда, — отозвалась женщина.

Дьюк почувствовал, что его крепко прижали к младенцу. Руки женщины обхватили их обоих — тело к телу, тепло к теплу. Дьюка пронизало чувство уверенности — но оно тут же исчезло, едва женщина заговорила. Он понимал ее слова! Он не знал, как ему удавалось понимать, но слова открывали свои значения по мере того, как ее голос прокатывался по его щеке, прижатой к ее груди.

— Весь остров взорвался, — сказала женщина. — Я видела это из порта.

— Сейчас мы ниже уровня моря, — ответил мужчина. — Но долго мы здесь оставаться не можем: на столько народу воздуха не хватит.

— Помолимся Утесу, — предложила женщина.

— И кораблю, — добавил мужчина.

— Утесу и Кораблю, — согласились все.

Дьюк слышал все это издали, по мере того, как понимание входило в него. Это все случилось оттого, что его плоть соприкоснулась с плотью младенца! Теперь он знал ее имя.

Ваата.

Красивое имя. Оно несло в себе знание, расцветающее в разуме Дьюка, словно бы оно всегда было там и нуждалось только в имени и прикосновении Вааты, чтобы излиться в память. Теперь он знал, что такое «вне», знал всеми своими человеческими чувствами и памятью келпа… ибо Ваата несла гены келпа в своей человеческой плоти. Он помнил бытие келпа в морской глубине, и его прикосновение к бесценному утесу. Он помнил крохотные островки, которых больше не существовало, ибо келпа не было, и ярость моря вышла из-под контроля. Память келпа и людская память содержали множество странностей, приключившихся с Пандорой ныне, когда волны свободно рыскали вдоль всей планеты — покореженного твердотелого шара, окутанного бескрайней водной оболочкой.

И где был он сам, Дьюк тоже знал: на маленькой субмарине с привязанным к ней аэростатным баллоном.

«Вне» было средоточием чудес.

И вся эта удивительная информация пришла к нему прямиком из разума Ватьи, поскольку у нее имелись гены келпа — как и у него. Как и у многих выживших на Пандоре. Гены… он и об этих волшебных закорючках тоже знал, поскольку разум Вааты был просто магическим кладезем подобных тем, он мог поведать и об истории, и о Войнах Клонов, и о гибели келпа. Дьюк ощутил прямую связь между ним и Ваатой, которая не исчезла даже тогда, когда был разорван физический контакт. Дьюк испытывал огромную благодарность и попытался ее выразить, но Ваата отказалась отвечать. Тогда он понял, что Ваата предпочитает глубинную тишь своих воспоминаний келпа. Она хотела только ждать. Она не хотела разбираться со всем тем, что обрушила на Дьюка. А она и обрушила, понял он, отрывая их от себя, словно горячее месиво от кожи. Дьюк почувствовал при этой мысли мгновенную обиду, но счастье вернулось к нему незамедлительно. Он был хранилищем стольких чудес!

Осознание.

«Это по моей части», подумал он. «Я должен осознавать за нас обоих. Я — хранилище, врата Быка, которые только Ваата может открыть».

В то время были на земле исполины.[17]

22 бунратти, 468.

Почему я веду этот дневник? Странное хобби для Верховного судьи, Председателя Комитета по Жизненным Формам. Надеюсь ли я, что будущие историки соткут пышное полотно из нитей моих скромных писаний? Мне так и видится, как мои записки много лет спустя находит кто-нибудь вроде Кея Теджа — кто-то с умом, забитым предубеждениями, мешающими воспринять что-либо новое. Не уничтожит ли этот грядущий Тедж мои записи, поскольку они противоречат его собственным теориям? Полагаю, такое случалось и с историками прошлого. Иначе почему Корабль заставил нас начать сызнова?

О, я верю в Корабль. Свидетельствую здесь и сейчас, что Уорд Киль верует в Корабль. Корабль — Господь наш, и Корабль привел нас на Пандору. Вечная дилемма — тонуть или плыть, причем в буквальном смысле. Ну… почти в буквальном. Мы, островитяне, по большей части дрейфуем. Это морской народ плавает.

Что за великолепная отборочная площадка для человечества эта Пандора, и до чего же удачно названа! Ни клочка суши не осталось над море, где прежде господствовал келп. Благородное некогда создание, разумное, ведомое всем прочим созданиям, как Аваата, ныне всего лишь келп, зеленый, плотный и безмолвный. Наши предки уничтожили Аваату и унаследовали всепланетное море.