Младшая сестра - Лев Маркович Вайсенберг
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Бывает, кое-кто решается подтрунить над тем, с какими ошибками и как, искажая произношение, говорит узбечка Халима по-азербайджански. В таких случаях Баджи резко одергивает насмешников:
— Прислушайтесь-ка лучше, как вы говорите по-русски!
Сала Халима, впрочем, ничуть не унывает. Изо дня в день отдает она по часу на изучение русского и азербайджанского языков. В русском ей помогает Виктор Иванович, в азербайджанском — Баджи, и Халима заметно продвигается, совершенствуется. Да, радуют Халиму учеба и труд!
А вот другую подругу Баджи — Телли, — ту учеба и труд что-то не очень привлекают.
Однажды, исполняя сценическое задание, Телли сбилась. Виктор Иванович поправил ее, подсказал. Телли снова сбилась, понесла отсебятину.
— Да ты, мой друг, и текста-то совсем не знаешь — не выучила! — воскликнул он. — А если актриса путает текст еще до спектакля, то что же будет с ней, когда она предстанет перед зрителями?
— А для чего в таком случае суфлер? — буркнула Телли.
— Суфлер? — голос Виктора Ивановича зазвучал строже. — Сколько раз я говорил, что рассчитывают на суфлера плохие актеры, а хорошие рассчитывают только на самих себя! Плохо, Телли, плохо ты приготовила урок, стыдись! — Виктор Иванович с досадой махнул рукой.
Оставшись наедине с Баджи, Телли угрюмо промолвила:
— Слышала ты, как он на меня кричал?
— Он не кричал, Телли, а учил тебя, — ответила Баджи.
Телли обиженно поджала губы:
— Когда ты Виктору нагрубила, я тебя защищала, а теперь, когда он меня обидел, ты за него!
Баджи вспомнила, как бросила Виктору Ивановичу это злосчастное «сами можете не ходить!» и как что-то дрогнуло в ответ в его глазах.
— Быть может, и не следовало защищать меня тогда, — заметила она тихо.
— Не понимаю тебя…
— Да ведь Виктор Иванович… — И Баджи рассказала Телли то, что знала о нем от Ага-Шерифа, и о чем долго умалчивала, стыдясь усугубить свою вину в глазах товарищей.
Но Телли в ответ только небрежно фыркнула:
— Подумаешь, барин какой! Он не смеет говорить со мной в таком тоне!
— Слишком много у тебя самолюбия, Телли! — сказала Баджи с укоризной.
— А у тебя его слишком мало — видать, не привили с детства! — огрызнулась Телли.
Неужели Телли намекала на то, что детство Баджи прошло в бедности, а бедность, как известно, с самолюбием часто не в ладах? О, как хотелось Баджи ответить на эту дерзость еще большей! Но она понимала состояние подруги и сдержалась. Придет время — Телли сама все поймет!
Честное комсомольское
Мысль о вступлении в комсомол не покидает Баджи вот уже несколько месяцев.
Кое-кто пытается отговорить ее — пугает трудностями, нашептывает слова сомнения:
— Азербайджанка — в комсомоле? Как-то непривычно!
Баджи злится: опять это «непривычно!» А кроме того, неверно: в одном только Баку есть уже сотни комсомолок-азербайджанок.
Некоторые предостерегают:
— Смотри, Баджи, не было бы беды! Слишком много у нас врагов.
Вот трусы! Она еще несколько лет назад не побоялась пойти в клуб, а ведь это было тогда для женщины еще труднее и непривычнее, чем теперь комсомол! Что же касается врагов, то еще больше есть у женщины-азербайджанки друзей!
Нашлось о чем поговорить и Чингизу:
— Ничего дурного, пожалуй, про комсомол не скажешь, но только стыдно, Баджи, вступать туда в твои годы — не девочка!
Стыдно? Нет, это не то слово! Правда, немного неловко, ибо для каждого возраста есть свой удел. Но что поделаешь, если жизнь так сложилась, что все идет наоборот: сначала ее выдали замуж, затем она стала учиться в клубе и только сейчас, уже взрослой, собирается иступить в комсомол.
Решающими все же были слова Газанфара о том, что комсомольцы — младшие братья, а комсомолки — младшие сестры партии. Ну кому же не лестно войти в такую славную семью?
Халима горячо поздравила Баджи: с год назад она сама вступила в комсомол, и теперь подруги и впрямь стали словно сестры.
Телли, напротив, представилось, что комсомол воздвиг между ней и Баджи стену.
— Дался тебе этот комсомол! — проворчала она ревниво. — Что ты в нем находишь?
— Комсомол, во-первых, против чадры… — Баджи загнула палец.
— Я чадру и так не ношу! Это только старые дуры носят.
«Напомнила бы я тебе про твою мать, да только, как говорится: кто любит свою мать — не станет обижать чужую», — подумала Баджи и, загнув второй палец, продолжала:
— Во-вторых, комсомол — за культуру, за женское образование.
— Я и так грамотна! Меня еще до революции отец отдал в закрытую школу для мусульманок, и не в какую-нибудь, а в русско-мусульманскую Александрийскую школу, куда отдавали девочек из богатых домов. Правда, там нас не столько обучали наукам, сколько мучили молитвами — до и после еды, в начале и в конце занятий, — заставляли, когда полагается, держать пост и траур, но нас все же научили читать и писать по-азербайджански и по-русски.
— Посидела бы ты в наказание за русскую книжку в той закрытой школе, в какой сидела я, в подвале, иное насчет комсомола запела бы. Ты хвалишься: закрытая женская школа для мусульманок. А пот в театральный техникум родные тебя не пускали!
— Они — старые люди и по-своему были правы. Что ни говори, а актрисы все же легкомысленные женщины.
— Может быть, скажешь, что и мы станем такими? Халима, например? Или я?
— Не очень-то Халиме с ее рябинами придется опасаться этого, если б и захотелось!
Баджи горделиво подбоченилась:
— А мне?
— Ты — другое дело, — признала Телли. — Тебя не сравнить с Халимой… Но все же…
— Хватит! — оборвала ее Баджи. — Знала бы я, что ты такого мнения об актрисах, не унизилась бы из-за тебя перед одним человеком в Наркомпросе!
Телли надулась:
— Не думала я, что станешь меня попрекать за помощь. А еще считаешься подругой.
Баджи спохватилась: всегда ее подводит язык!
— Быть может, если бы ты в свое время обратилась в комсомол, не пришлось бы тебе слышать то, что услышала сейчас от меня, — сказала она.
— Это почему же?
— Комсомол обязан помогать нам, молодым женщинам.
— Помогать нам должны отец, муж, брат.
— Сегодня отец жив, завтра мертв. Так и с моим отцом было в один дурной день. Мужья? Ах, Телли! Многие из них не столько женщинам помогали, сколько их обижали. Братья? Не думай, что всем так повезло с братом, как мне. Что же до комсомола, то он не умрет, не обидит и для каждой из нас всегда как добрый брат.
Телли упорствует:
— Как-нибудь сама себе помогу!
— Так
