Кровавый век - Мирослав Попович

Политическая подоплека успеха «танкового модернизма» в Германии очевидна. Германия, как всегда, могла выиграть только высокоманевренную войну. Но секрет в том, что в «клуб больших государств» Германия могла быстро войти (скорее, вскочить) только путем радикального и насильственного изменения ситуации, только в результате войны. Собственно, на оскорбленном национальном достоинстве, на стремлении среднестатистического немца вернуть потерянное государственное величие была построена вся политическая стратегия нацистов. Следовательно, выбирая риск войны, наци выбирали и риск молниеносной военной теории и практики. Сегодня, кажется, преобладает противоположная тенденция – маневренной войны.

В СССР в 1960-х гг. заговорили о потерянных возможностях Красной армии, о блестящей группе Тухачевского, расстрел которого свел на нет достижения советской военной теории и практики. Сегодня побеждает, похоже, противоположная тенденция: Тухачевский, Уборевич и другие изображаются в первую очередь как бессердечные красные командиры, которые подавляли крестьянские восстания и ничем не заявили о своей готовности к настоящей большой войне. В любом случае, навсегда открытым останется вопрос: что было бы, если бы армией в 1941 г. командовали не Тимошенко, Ворошилов, Шапошников, Жуков и другие, а Тухачевский, Якир, Уборевич и расстрелянные вместе с ними в мае 1937 г. командармы? В конечном итоге, на всех ответственных постах в армии периода Великой Отечественной войны были генералы новой генерации – выпускники довоенной академии генштаба.

Однако в комментариях к трагическому концу карьеры самых молодых красных генералов, как и в анализе действий советского командования в годы Отечественной войны, недостает оценки главного: военных доктрин, положенных в основу подготовки армий до войны.

В 1920-е гг. в Красной армии шла бурная идейная жизнь, центром которой была Военная академия РККА. Здесь читал стратегию бывший генерал А. А. Свечин. Стоит привести характеристику, данную ему в 1924 г. комиссаром академии Ромуальдом Муклевичем, моряком, польским коммунистом: «Весьма талантливый человек, остроумный профессор, Свечин является самым ценным профессором в Военной академии. Его занятия по стратегии, благодаря неизменной оригинальности замысла, всегда простого и остроумного, были в данном учебном году одним из больших достижений на старшем курсе (прикладные занятия по стратегии – отчетная работа комкора). Парадоксальный по своей натуре, чрезвычайно неудобный в общежитии, он не теряет возможности подколоть любого человека по любому поводу. Однако работает чрезвычайно плодотворно. Будучи конечно же монархистом по своим убеждениям, он, как трезвый политик, учел обстановку и приспособился. Но не так грубо, как Зайончковский («сочувствует коммунистической партии»), и не так слащаво, как Верховский, а с достоинством, с чувством критического отношения к политическим вопросам, по каждому из которых у него есть свое мнение, которое он выражает. Особенно ценен как борец против рутинерства и консерватизма своих товарищей по старой армии (нынешних преподавателей академии), слабые стороны которых он знает лучше кого-либо».[489]

А. И. Верховский

Как видим, по личным или теоретическим мотивам комиссар академии был скорее на стороне Свечина, чем модернистов Верховского и Зайончковского.

Свечин не переносил безграмотного авантюризма в военном деле. Высокообразованный военный в расцвете сил (ему было всего сорок шесть, когда писалась приведенная характеристика), Свечин трезво оценивал положение, шансы и наступательные возможности красной России в условиях стабилизации победной западной демократии. В то время как коммунистические политики (а за ними дипломаты и военные) рассматривали международную ситуацию как «передышку», как недоразумение в развитии мировой пролетарской революции, Свечин расценивал возможное военное столкновение как нормальную типичную войну, в ходе которой противники СССР будут иметь более-менее стабильный тыл, а не «сплошную пролетарскую революцию». Уже это одно противопоставило бывшего генерала красной военной элите, уверенной в том, что война с буржуазной Европой будет такой же, как Гражданская. (Тухачевский также верил в пролетарскую революцию, но считал, что базой ее станет отвоеванная Красной армией враждебная территория противника.) Следует удивляться, что Свечина вообще слушали как стратега: стратегия Красной армии строилась на стратегии Коминтерна, вожди и теоретики которого пророчили из года в год конец «временной стабилизации» и пролетарскую революцию в Европе.

А. А. Свечин

Свечин тщательным образом анализировал систему, которая сложилась в Европе на базе Версальского договора, показывал роль Франции как центра континентального равновесия, в постоянном возобновлении которого она кровно заинтересована; Польши – как основной силы санитарного кордона против СССР; оперировал геополитическими и военно-стратегическими аргументами, определяя сильные и слабые стороны ситуации красной России. Боевой генерал с прекрасным опытом штабной работы, Свечин в деталях видел реальность воюющих человеческих масс, а прирожденная ироничность обостряла ощущение враждебности к нахрапистости и демагогии, которые щедро демонстрировали бритоголовые комбриги с церковноприходским образованием.

Верховский и Зайончковский как раз и принадлежали именно к тем бывшим генералам, которые поддерживали военный модернизм. Верховский, молодой генерал, военный министр у Керенского, был пламенным сторонником европейских военных доктрин активного типа и искренне верил в то, что не обремененные консервативными традициями командиры Красной армии смогут реализовать их в новой России. А Андрей Медардович Зайончковский был военным историком и изучал те ошибки немецкого командования в 1914 г., которые, по его убеждению, привели Германию к потере инициативы и возможностей выиграть войну.

Сама по себе это была крамольная мысль. Могут ли такие большие повороты в истории, как поражения и победы в грандиозных мировых войнах, быть результатом верных или неверных решений отдельных конкретных наделенных властью личностей? Похожа ли история на игру? С теоретической точки зрения, так сказать реалистичной философии истории, которая верит в причины и следствия, с точки зрения исторического материализма, говорившего об определяющей роли экономических факторов в истории, необходимость всегда прокладывает себе дорогу через толпу случайностей, и бесполезны надежды на то, что «случай» в виде «гениальной догадки» волевого и полновластного полководца решит судьбу войны.

Следует отдать должное и красным командирам эпохи Гражданской войны – они были молоды и по-своему способны, среди них были настоящие самородки, способные к безоглядно смелой инициативе; по крайней мере, карьеры их делались не интригами, а на поле боя с саблей в руке. Среда дружных и веселых военных курсантов способствовала или могла содействовать развитию новых, модернистских взглядов на ведение войны.

Но проблема ошибок в ведении войны и отдельных операций не может игнорироваться военными историками и теоретиками, потому что их профессия – учиться и учить других на ошибках прошлого. С другой стороны, признание крупных исторических обстоятельств в качестве решающих факторов скорее отвечает консервативным политикам, а не радикальным сторонникам социального прогресса, а тем более – революционерам.

После Гражданской войны Тухачевский стал одним из наиболее влиятельных участников обсуждения дискуссий относительно военной доктрины будущей войны.

Тухачевский, естественно, был на стороне тех, кого Свечин оценивал как авантюристов. Он считал, что воевать «как можно спокойнее» может себе позволить экономически сильная сторона, а СССР (как и Германия в Первой мировой войне) должен пойти по пути скорых и инициативных действий с целью разгрома живой силы противника, не считаясь даже «с получением или сохранением территории» (то есть с неприкосновенностью «каждой пяди нашей земли», как это утверждала официальная идеология).[490] Подобно Зайончковскому и другим историкам 1914 г., он анализировал свои и чужие ошибки 1920 г. как утрату возможности победы. Для Тухачевского признание предпочтительности объективных социальных обстоятельств по сравнению с наступательной стратегией было бы признанием тщетности всей его военной концепции. И красные командиры, полные энтузиазма, уверенные в победе инициативы и маневра, могли поддержать его в поисках стратегии и тактики, способных развязать все гордиевы узлы политики.

М. Н. Тухачевский