На расстоянии дыхания, или Не ходите, девки, замуж! - Ульяна Подавалова-Петухова

— И что это за маскарад? — вдруг спросил он холодно. — Что ты с собой сделала?

— Ничего. Правда, ничего, — ответила девушка тихо, сжимаясь под этим ледяным взглядом.

— Из-за твоего «ничего» я не узнал собственного ребенка. Пластику что ли сделала? Чтоб искали долго и упорно. И не нашли, конечно.

— Я, правда, ничего не делала. Единственно, только волосы покрасила и всё.

— И всё? Нет, вы ее только послушайте! «И всё!» Волосы покрасила, жир сбегала, отсосала, по-моему, еще что-то с лицом… натворила. А зачем сюда-то пришла, а, дочурка? Папу навестить решила? Денежки кончились, поди? Опозорила меня перед столькими людьми, а теперь решила покаяться прийти? Ты знаешь, сколько уважаемых людей пришло на твою, так называемую, свадьбу? Посмотреть на дочь писателя Разумовского! А где дочка-то? А сбежала! Правда, я об этом только вечером узнал, когда в электронку заглянул. Искали ее полдня. Отец валерьянки выпил ведро — мать три ведра. А теперь явилась в родные пенаты, поцеловать родную Мекку? Зачем пришла?

— Я… из новостей про тебя узнала, — прошептала девушка.

— А, ну да! Это очень хорошая отговорка. Узнала, решила навестить, как ты, папа? А всё прекрасно, дочка! Правда, некоторые люди теперь со мной даже здороваться не хотят, а так всё хорошо, прекрасная маркиза.

— Я волновалась, — проговорила Инна, чувствуя, что вот—вот заплачет.

Каждое слово, брошенное отцом, было дротиком, бьющим в самое сердце. Она даже поднялась и стояла около кровати, понурив голову.

— А не надо волноваться за меня, дочка! Твоей матери вполне хватает для этой миссии! Не отбирай у нее хлеб насущный.

— Я виновата перед тобой…

— Ну кто бы сомневался! Конечно, виновата! Я тебя под венец за волосы не тащил! Сама всё решила, даже не спросив. Сама заварила эту кашу, теперь сама и расхлебывай! Я тебе в этом деле не помощник.

— Я ошиблась, прости меня, — произнесла девушка, плача.

— Все ошибаются, но только эта твоя глупость стоила моего уважения! Моего имени! Мне теперь людям стыдно в глаза смотреть! Каждый захудалый критик шипит мне в спину, что у меня такая дочь. Ты что, не понимаешь, что опозорила меня перед всеми? Ладно, если бы в этом была моя вина! Если бы ты шла замуж против воли, я бы проглотил это всё и не подавился, потому что тогда виноват был бы сам. Но ты! Ты! Пошла наперекор отцу, согласившись выйти замуж за этого… повара! За этого неандертальца! За этого работника ножа и топора! Суши он делает! Важность какая! Просто событие века! И ведь упиралась как! Даже слово поперек тебе не скажи. Как ты там говорила: это моя жизнь? Так вот, доченька, это — твоя жизнь. Как хочешь теперь, так и живи!

Инна стояла у кровати и глотала слезы. Больше всего хотелось развернуться и убежать, но она действительно чувствовала вину перед отцом, а потому стояла и молча вдыхала в себя каждое слово.

— И нечего реветь! — бросил он. — Нечего!

В кармане зазвонил телефон. Она вытащила его, едва не выронив из влажных пальцев, поднесла к уху.

— Инн? — живой и встревоженный голос Вадима, словно теплый луч солнца в непогоду, коснулся души. — Инн, алло? Алло? Инна! Почему молчишь?

— Я…  здесь, — кое-как выдавила она.

— Ты плачешь, что ли? Инн!

— Всё нормально.

— Ну, если нормально, прощайся с отцом, пора выдвигаться, — сказал муж и, вздохнув, добавил: — Славян приехал.

— Хорошо, — проговорила девушка, нажала отбой и посмотрела на сурового отца. — Мне пора уходить.

— Не держу! — тут же заявил писатель.

— Ты прав, я во всем виновата. Сама заварила кашу, сама расхлебываю. Вот только Борис не неандерталец. Он один из лучших поваров этого города. Я перед ним виновата в большей степени, чем перед тобой. Извини, что так осложнила твою жизнь. Рада была повидать тебя, отец. До свиданья.

Она уже повернулась к двери, как та отлетела в сторону. На пороге стоял Вадим. Он бросил взгляд на ее отца, потом на зареванное лицо жены, схватил за руку.

— Нам нужно спешить. Извините, представлюсь в другой раз, — бросил он в сторону кровати и развернулся к двери.

— Не утруждайтесь так, молодой человек. Жизнь этой дамы мне боле не любопытна, — промямлил мужчина, глядя в рукопись.

Вадима эти слова словно по затылку ударили. Он развернулся, но Инна, заметив, как нехорошо загорелись глаза-угли, потащила мужа к выходу.

— Идем, пока не поздно, — проговорила она шепотом, давясь слезами, и тот подчинился.

Они вылетели из палаты и побежали к выходу на лестницу, но тут щелкнул звонок прибывшего лифта, открылась дверь и в проеме показалась корзина цветов. Вадим, перехватив жену за талию, открыл первую попавшуюся дверь и ввалился туда с Инной. Это была такая же платная палата, и они оказались в ее тамбуре. Шаги Славяна гулко отдавались в пустом коридоре, и Вадим прижал к плечу заплаканное лицо Инны, словно, пытался укрыть и защитить ее ото всех. Но шаги отдалились, а потом и вовсе смолкли. Славка, скорее всего, зашел в палату несостоявшегося тестя. Вадим выглянул в коридор — никого. Он посмотрел на Инну, и сердце сжалось. Девчонка словно всё еще находилась в палате рядом с жестокосердым отцом и всё еще выслушивала его назидания. А ведь, наверняка, этих самых упреков было немало. Вон какая заплаканная. Обиженная.

— Инн, нужно идти.

Но та словно не слышала. Он вздохнул и притянул ее к себе, погладил как обычно по спине, обняв. Инна всхлипнула.

— Дома поплачешь, нужно ехать, пока Славка нас не побежал искать, — проговорил Вадим.

Она кивала и размазывала по щекам слезы. Но тут распахнулась дверь, и женщина, открывшая ее, вздрогнула, увидев пару.

— Вы кто? — поинтересовалась она.

— А… э… простите, Лаврова Анастасия Павловна в этой палате лежит? — быстро спросил Романов.

Женщина пожала плечами.

— Нет, здесь лежит Завьялова Маргарита Викторовна.

— Ой, простите нас великодушно, нам позвонили, вот видите, жена в трансе. А мы ошиблись палатой! Простите! — сказал Романов, выталкивая Инну в коридор.

— Да, ничего, — проговорила женщина.

Инна промолчала весь остаток дня, хотя больше и не плакала. Вадим привез ее на Финский