Нф-100: Роботы божьи - Сергей Марьяшин

- Мы должны бороться!

- Бороться? Это смешно. Пешка хочет бороться с шахматистом!

- Я не пешка, я ферзь!.. - возмутилась президент.

- Ну, хорошо - ферзь хочет бороться с шахматистом, - с примирительной улыбкой сказал академик.

Испепеляя его гневным взглядом, Домбровская раздраженно сказала:

- Вижу, вас забавляет эта ситуация.

Добродеев помрачнел.

- Забавляет? Ничуть. Я испытываю ужас почти всю мою жизнь. С двенадцати лет, если быть точным. Каждый день с момента, когда я узнал правду, я живу в страхе, подобный которому ни один человек не может представить. Каждый день я встаю с постели, помня о том, что я такое и кому принадлежит моя жизнь. Я забываю об этом только ночью, когда проваливаюсь в сон. И доза снотворного с годами только растет.

Домбровская подавлено молчала. Потом она тихо спросила:

- И что же, вы не думали о самоубийстве?

- Самоубийство?! Бог мой, да вы ничего не поняли! Едва я покончу с собой, как окажусь в сборочном цеху, в их полной власти! Я и здесь в их власти. Будучи живым, я могу хотя бы забыть об этом на время, отвлечь себя чем-нибудь. А там, за барьером смерти, истина встретит меня в неприглядно откровенном виде. Наш мир иллюзорен. Их - реален. Нет ничего хуже реальности, поверьте старику.

Он помолчал немного и сказал:

- Я страшусь жизни и еще более - смерти. Черт его знает, какой должна быть выигрышная стратегия в нашей ситуации. Думаю, для нас, людей, ее нет.

- Но вы ведь нашли для себя какой-то выход? - упорствовала Домбровская. - Я не знаю, веру или что-то такое? Что помогает вам жить все эти годы?

- Я просто привык. Очень страшно - когда испытываешь физиологический ужас, до тошноты - было только первые лет двадцать. Потом привыкаешь, и становится просто страшно.

Президент поежилась. Ей тоже было страшно, но ее переполняли вопросы, ответить на которые мог только сидящий перед ней старик - калека, ученый и легализованный убийца.

- Зачем мы им нужны?

- Неизвестно. Раньше думали, что они используют нас как инструмент для извлечения неведомой нам выгоды. Потом люди поняли, что они вне нашего мира, поэтому не нуждаются ни в чем здесь. Одно время даже считали, что они утилизируют в свою пользу эмоциональные всплески при войнах и массовых человеческих страданиях. Потом от этой идеи отказались. Им ничего от нас не нужно в том значении, какое мы придаем слову "нужда".

- Они что, развлекаются с нами? Мы - что-то вроде их аквариумных рыбок?

- Была и такая гипотеза, но от нее тоже отказались. Слишком человеческий мотив.

- Что же, черт побери, я должна об этом думать?

Академик пожал плечами.

- Не знаю, чем вам помочь. Разве что могу поделиться последней концепцией.

- Поделитесь, уж будьте так добры, - съязвила президент.

Академик не обратил внимания на ее тон.

- Некоторые мои коллеги считают, что Хозяева - не конечная инстанция. За ними, возможно, стоит что-то еще, абсолютно непостижимое, чему они служат орудием, как мы им. А уж то, что стоит за ними, возможно, извлекает из нас какую-то пользу. Но это лишь очередная теория. Сколько их уже было, не счесть...

- О-о... - простонала Домбровская. - Я не понимаю! У меня голова болит от всего этого.

- Не переживайте. Философское отделение РАН тоже не в силах этого понять. А мы занимаемся темой не одно поколение.

- Мало мне проблем с китайцами, а тут еще вы свалились на мою голову... Я жалею, что узнала о вас!

- О китайцах не беспокойтесь.

- Не беспокойтесь? Они отняли у меня пол-страны, а вы - не беспокойтесь?!

- Вы проиграли ход, но не партию. Китая скоро не будет, время на вашей стороне. Западный мир разберет Китай на части.

- Звучит как фантастика! Пока ситуация складывается так, что не будет нас.

- Дело именно в фантастике. Однажды я слушал аудиолекцию о современной китайской культуре. Очень интересно, я почти ничего о ней не знал. Больше всего меня поразило, что в Китае не пишут научную фантастику. Совсем. Она просто отсутствует как жанр.

- Причем тут это? - недоуменно спросила Домбровская. - Как фантастика связана с исчезновением Китая?

- Страна, не имеющая своей фантастики, не имеет будущего.

Президент фыркнула.

- Зря не верите, - сказал Добродеев. - История множества стран подтверждает мое наблюдение. Может быть, Россия до сих пор цела, потому что у нас еще создают фантастику. Пускай и ужасного качества.

- Кстати, о множестве стран... В вашей папке есть все, кроме практических рекомендаций. Что мне теперь делать? Что делают президенты других стран? И почему нет научного сотрудничества в этой сфере? Это же общая проблема!

При слове "сотрудничество" академик посмотрел на нее, как на душевнобольную.

- Здесь каждый сам за себя. Лидеры стран пытаются уловить, чего желают Хозяева, чтобы подстроиться и получить преимущество над конкурентами. Тех, кто преуспеет в этом, ждет успех во всем: в политике, в бизнесе, в войне. А что еще нам остается? Мы возвращаемся во времена, когда люди соревновались за лучшее понимание воли высших сил в надежде на поощрение. Грядет возвращение Древних Богов.

- Это я понимаю, - нетерпеливо сказала президент. - Но где конкретные рекомендации? Что мне делать с этим?

- Вам нужны заклинания? - спросил академик с кривой усмешкой. - Хотите договориться с демонами?

- Не помешало бы. Новый председатель Китая, похоже, как-то сумел...

Добродеев небрежно отмахнулся.

- Чепуха! Он не первый. Были и другие умники, которые воображали, что договорились с ними... Каждый в свое время споткнулся. И Ючэн споткнется, можете мне поверить.

- Но тут, - Домбровская постучала по папке, - написано, что он добился их поддержки...

- Это лишь способ говорить. С ними нельзя договориться в принципе, как нельзя договориться с землятресением или тайфуном. Невозможно договориться с тем, у чего нет разума.

- Но здесь же, кстати, сказано, что их разум превосходит наш. Вы не видите противоречия?

- Это тоже способ говорить. Для удобства моделирования. Когда мы планируем очередной эксперимент, - очередную попытку взаимодействия, - нам проще считать, что они обладают разумом, превосходящим человеческий. Это модель, понимаете? Правда же заключается в том, что у них нет разума в человеческом понимании. И мы не знаем даже, есть ли у них самосознание.

Домбровская молча смотрела на него. На ее лице отражалась борьба чувств: страха, мучительного интереса и неприязни к собеседнику.

- Что касается заклинаний... Если найдете время посетить наши лаборатории, буду рад показать, чего мы добились. А вы уж сами решите, как это использовать.

- Договорились, - сказала Домбровская, выдавив кислую улыбку.

- Я могу идти? - спросил Добродеев.

- Погодите минуточку. Раз уж вы посвящены во все тайны... Что вы знаете об отключениях зрения?

- Знаю, что вполне можно обойтись без него, - ответил академик с ухмылкой. - Мне не до шуток, у нас кризис! - воскликнула президент. - У людей отказывают внутренние органы. Мы не можем понять, что происходит.

- Это Гулл. Вы узнавали у них, в чем дело?

- Директор по России говорит, что они пока не могут наладить новое оборудование.

- Неудивительно! В Гулле понятия не имеют, что оно такое и как работает.

- О чем вы?

- Им позволили - или их заставили - создать то, что они называют "оборудованием". Гулловцы не знают принципов работы этой штуки.

- Кто заставил? Эти... пернатые грибы?

- Да.

- Вы хотите сказать, что наши чипы подключены к этой... к этому... Это что же получается, и все другглы подключены к нему?!

- Оно и порождает другглов. Другглы сознательны и разумны. Неужели вы верите, что сделанные людьми компьютеры могут обладать сознанием? Какая наивность!

- О, боже!..

- Не стоит так переживать. Мы сами ничем не лучше другглов.

- Что? - растерянно спросила побледневшая Домбровская.

- Мы сами, наши личности и тела, порождены Хозяевами. Задолго до появления не только чипов, но и каменных топоров.

- Как?! Если у них нет ничего - ни технологий, ни разума... ни даже самосознания?

- Согласно моей гипотезе, они нас вообразили. Мы - их ожившая воплощенная фантазия.

Президент пребывала в прострации. С лицом белым, как снег на архивных видеозаписях, она молча сидела, уставившись мимо академика потерянным взглядом. Когда молчание стало невыносимым, Добродеев вежливо кашлянул.

- Так я могу идти?

Домбровская безучастно кивнула. Когда дверь за ним закрылась, она упала лицом в сложенные на папке руки и разревелась. Президент рыдала в голос, оплакивая свою погибшую судьбу. Всегда, сколько она себя помнила, ею владело стремление пробиться наверх. Вся ее жизнь состояла из усилий и борьбы. И вот, взобравшись на вершину социальной пирамиды, она внезапно обнаружила себя у подножия бесконечного, уходящего в заоблачную даль обелиска, влезть на который невозможно в силу законов природы. Ей должен был принадлежать весь мир. Домбровская уже держала его в руках, но он выскользнул... и теперь она сжимала в кулаке горсть бессмысленных осколков.