Проклятая и безликая - Ермак Болотников

с расписанного лезвия снег и заставляя его сиять. Тот самый… я испуганно попыталась двинуться, пусть и прекрасно знала, что не являюсь частью воспоминаний… по крайней, так должно было быть, но внезапно, Аколит резко обернулся на меня, заставляя оставшиеся на голове волосы сбросить с себя изморозь. Взгляд уперся в душу, тяжесть его жизни упала на мои плечи, давая почувствовать всю боль, которую он нес с собой.

- Ты не часть воспоминаний… но и это не его память. Так не случилось, так не было. Она думает, что было так… Но мы не убивали своих братьев, мы не смогли, убежали. - Дрогнув, сказал мне аколит, после чего, сделал тяжелый шаг в сторону, отходя в лес и одним ударом срубая небольшое дерево, вновь преградившее ему путь. Я попыталась последовать за ним, но не смогла, оставшись погребена в снегах и уже перестав ощущать собственные ноги, я по-прежнему была лишена власти над собственным телом, только над мыслями. Холод подступал все ближе… это напрягало, я ощущала, что подобное может плохо окончиться, в особенности, если это действительно далеко не просто воспоминания, а нечто большее… я слабела с каждой секундой, оставаясь лишь ледяным останком самого себя. - Оставь попытки, и пойми одно. Это не жизнь, Мы не спасли солнечных глазок, ее тело осталось костями на наших руках, а братья пытались нагнать, убить, покарать как дезертира. Вспомни, зачем ты здесь… и дай покой мне... Ты напоминаешь ее, ты приносишь нам боль, он ненавидит тебя за то, что ты похожа на нее.

- Кто ты? - Он говорил об Аколите, с жалостью, с ненавистью к себе. Он говорил обо мне, но не так, как в жизни, иначе, я ощутила страх. Он опасался меня, избегал, хотел покинуть. Я напоминала ему девушку, что оказалась сожжена и убита. Поэтому он боялся меня, испытывая ужас даже больший, чем наверное я ощущала его юноши в жизни. Все перевернулось, юноша, который казался младше наставницы, в итоге был ее мучителем, ее убийцей, который прожил на этом свете куда больше, чем можно было предположить, больше, я даже могла подумать, глядя на него. Наставница и вовсе являлась мертвой… оживленной силами, которые я не могла понять, или о которых попросту не знала. Видела ли она Близнецов, или же, например, вечную тьму? Услышала ли что-то, ощутив нечто? Столько вопросов, столько того, чего мне было неясно.

- Я тот, кем мы были. Ныне - ржавый доспех и топор, за который он больше никогда не возьмется, чтобы не случилось. Мы храним то, что он хочет забыть, но не может, не должен забывать. Это часть нашего искупления, нашей жертвы и кары. Мы были на вершине света… а после рухнули в самую бездну тьмы, даже не заметив этого. Покончи с тем, зачем явилась, довольно тратить время… мы задержались, даже слишком сильно, мы больше не можем. - Удар повалил еще одно дерево, перекрыв путь к Аколиту, который стремительно скрывался в черном лесу, исчезая из поля зрения. Значит… это остатки былого аколита, который имел имя и жизнь… которой мог гордиться достижениями и возможно, действительно имел право на честь. Я отвела печальный взгляд… вот что связывало их, теперь все стало ясно. Они действительно погибли в один и тот же день, и то, что осталось в нашем мире, лишь блеклые копии. Помнила ли обо всем Аколит, знала ли до конца, что произошло? Или же… только события этой ночи? Неужели она помнила что сотворил названный брат, и не возжелала пролить кровь? Я не могла в это поверить, не хотела верить в нечто подобное.

Становилось холоднее… я начала волноваться, не понимая, что от меня требовалось, пока не вспомнила, что у моей крови было свое призвание и цель, которая оказалась бы для Мирены катализатором, способом ослабить хватку смерти и страданий, дать ей вновь вздохнуть без слез, очистить разум, бьющийся в агонии. Значит, борьба лишь путь к поражению, неверный выбор, который приведет к гибели всего эликсира… Гвин станет для нее оплотом, в то время как я, лишь успокою и дам ясность душе, позволю мыслям взять власть над болью, разуму одолеть инстинкты. Снег поглощал меня, поражая холодом, но действительно ли, я ощущала холод? Все это лишь иллюзия, я была властью в этом мире, я не собиралась играть по чужим правилам, я сама создам себе конец, который наконец вернет меня в реальность. Закрыв глаза и расслабив тело, я запрокинула голову вверх, полностью блокируя всякое сопротивление тела и позволяя холоду взять то, что забвенно считал своим по праву. Боль лишь игры разума, я сильнее, чем она, холод просто неверное восприятие окружение… я владыка собственного разума, он подчиниться мне, а вместе с ним падут и боль, и страх, и холод, даровав телу истинное благословение, ясность и покой. Это являлось первичной задачей любого чародея, понять, что человек властвует над каждой своей эмоцией, над каждой мыслью и словом, над телом. И только так, мы были способны делать нечто, что для иных казалось невозможным, за гранью разума. И сейчас, это сработало вновь, обязано было сработать, поскольку я делала все верно, так, как меня учили. Я избавилась от боли, холод стал теплом, разум подчинился моей воле, ведь именно я стала во его главе и взяла власть, отстранив слабостью эмоций и тела. Теперь, оставалось просто ждать, когда ритуал завершиться… поскольку больше, я сделать прямо сейчас была не в силах. Моя роль исполнилась, я отдала кровь во власть Аколита, сделав из нее чистый нектар забвения, способный исключить любую боль и страхи из бренного тела Мирены, я была в этом уверена, растворяясь в нежном снегу, окончательно поглотившего меня в себе.

Обжигающий воск упал на мои дрожащие ладони, заставляя раскрыть глаза, которые только недавно, оказались полностью заметены снегом и льдом, принявшие свою судьбу и свое предназначение. Боль оживила, вернула меня в реальность, к обжигающему теплу. Ныне, я сидела около кипящего зелья, алого цвета, которое бурлило на горящей свече, с которой тек воск, такой яркий в лучах пламени. Несколько секунд назад, я была готова поклясться, что ощущала на веках иней, но в реальности, остались только покрасневшие руки и обжигающая капля воска, медленно текущая по ладони и вот-вот готовая скатиться к полу. Боль ударила заново, пульсируя на болезненной коже, и лишь чудом не попавшая в глубокий шрам. В сознание промелькнул десяток