Царствование императора Николая II - Сергей Сергеевич Ольденбург

переговоры. Так, германский император, прочтя сербский ответ, счел, что он удовлетворителен. Но Австрия этого не сочла. Она в тот же день (13-го) прервала с Сербией дипломатические сношения, а 15-го объявила ей войну.

В русских правительственных кругах сперва имелась надежда на то, что Германия окажет на Австрию умеряющее действие. Государь в этом смысле телеграфировал несколько раз императору Вильгельму. Но Германия не считала возможным отказать в поддержке Австро-Венгрии, своей единственной союзнице. Кроме того, действовал широко распространившийся фатализм, представление о том, что война все равно неизбежна. Даже такой радикальный германский орган, как «Frankfurter Zeitung», писал сразу же после австрийского ультиматума (11–24 июля): «Если сейчас и удастся избежать европейской войны, то, к сожалению, приходится опасаться, что русский национализм через несколько лет попытается изгладить свое теперешнее унижение…»

Такой же фатализм господствовал и во Франции, и в Англии. Позиция Франции была при этом проста. Непосредственно не заинтересованная в конфликте, она только строго придерживалась своих союзных обязательств; при этом те круги, которые считали франко-германское столкновение неизбежным, были скорее довольны, что данный конфликт начинается именно с России, которая уже не может оказать умеряющее влияние, как во время марокканского кризиса. Англия также знала, что германская пропаганда последних лет толковала все происходящее как англо-германское соперничество; и она не видела большого вреда в том, чтобы в открытую борьбу против Германии втянулась Россия и за нею Франция.

При общей готовности принять войну и при отсутствии где-либо твердой воли ее предотвратить, хотя бы ценою жертв, все державы только выполняли некий обряд, продолжая переговоры о мирных путях ликвидации конфликта – и в то же время выискивая способ возложить на противоположную сторону ответственность за войну.

Русское общественное мнение было весьма единодушно в отпоре австрийскому ультиматуму. Только к.-д. «Речь» сперва отнеслась с известным осуждением позиции русского правительства. «Что Сербия, особенно после русского поощрения, не даст вполне удовлетворительного ответа, – писала “Речь” 12 июля, – это можно считать несомненным. Поощрение Сербии уже оказано, и известная доля ответственности за последствия нами уже взята. Таким образом, остановить ход событий, по-видимому, уже не в нашей власти…» Но через два дня и «Речь» признавала, что сербский ответ оказался более чем удовлетворительным…

В воскресенье 13 июля в С.-Петербурге состоялись уличные манифестации; толпа кричала: «Да здравствует армия, да здравствует война». – «Это необычный вечер, – писало “Новое Время” (14.VII), – это вечер народного ликования, народного восторга перед возможностью той войны, которая, быть может, со времени Освободительной турецкой войны одна так популярна и так возвышенна».

Поскольку Россия решила «не остаться равнодушной к судьбе Сербии», необходимо было принять подготовительные военные меры. 15 июля Австрия объявила Сербии войну; в тот же день русское правительство решило объявить мобилизацию четырех военных округов (приблизительно половины армии). Желая до последней возможности не порывать с Германией, государь считал, что мобилизация должна коснуться тех войск, которые сосредотачиваются к австрийской границе.

Но начальник Генерального Штаба Н. Н. Янушкевич и другие военные авторитеты не без веских оснований считали, что частичная мобилизация может спутать все планы и маршруты и помешать в дальнейшем проведению общей мобилизации, а было заранее ясно, что Германия не оставит Австрию без поддержки. С другой стороны, объявление общей мобилизации означало бы признание неизбежности общей войны.

Получилось роковое сцепление: Россия вынуждена была объявить хотя бы частичную мобилизацию, раз Австрия начинала военные действия против Сербии, но частичная мобилизация могла в качестве угрозы оказаться недостаточной. Тогда пришлось бы прибегнуть к общей мобилизации. А ее проведение было весьма затруднено, если бы раньше начались уже частичные. Опять-таки, общая русская мобилизация не могла не вызвать германской, а также французской мобилизации. А германский мобилизационный план был в то же время соединен с быстрым началом военных действий.

Государь не сразу согласился на общую мобилизацию; весь день 17 июля он еще настаивал на проведении частичной. Как представитель военного ведомства, так и министр иностранных дел несколько раз обращались к нему с настойчивыми уговорами. К вечеру 17-го государь, наконец, согласился на замену частичной мобилизации общей. Он при этом, однако, телеграфировал императору Вильгельму: «Технически невозможно остановить наши военные приготовления, ставшие неизбежными ввиду мобилизации Австрии. Мы далеки от того, чтобы желать войны. Пока будут длиться переговоры с Австрией по сербскому вопросу, мои войска не предпримут никаких военных действий. Я торжественно даю тебе в этом мое слово».

Со стороны Германии соответственного обещания, однако, не последовало. Война была политически предрешена; но тот факт, что Россия первой объявила всеобщую мобилизацию, давал германскому правительству удобный предлог для того, чтобы изобразить в глазах своего народа объявление войны как акт самозащиты. В полночь с 18-го на 19-е германский посол Пурталес явился к С. Д. Сазонову и предъявил ультимативное требование – немедленно приостановить мобилизацию. Такое требование было, конечно, невыполнимо – ни по соображениям государственного достоинства, ни по военно-техническим основаниям. Россия только повторила свое заверение в том, что ее войска не перейдут границу, пока длятся переговоры. Тогда, 19 июля (1 августа), в 7 ч. 10 м. вечера, германский посол Пурталес вручил министру иностранных дел Сазонову официальное объявление войны. Великая война началась.

Из вечерних газет 19 июля Россия узнала о германском ультиматуме, а на следующий день она уже прочла про объявление войны. Огромные толпы, во много раз большие, чем при вести о нападении японцев на Порт-Артур, наводнили 20 июля улицы столицы. Площадь перед Зимним дворцом заполнилась народом; когда государь вышел на балкон, толпа опустилась на колени. Не смолкали крики «ура» и пение народного гимна.

В большом зале Зимнего дворца государь принимал высших чинов армии и флота. «Я здесь торжественно заявляю, – сказал он, – что не заключу мира до тех пор, пока последний неприятельский воин не уйдет с земли нашей».

Верховным главнокомандующим был назначен великий князь Николай Николаевич, командующий войсками С.-Петербургского военного округа. Государь сам предполагал стать во главе армии; закон о полевом управлении войсками был составлен в предвидении, что Верховным главнокомандующим будет сам император. На заседании Совета министров, однако, почти все высказались за назначение другого лица – имелось два кандидата, военный министр В. А. Сухомлинов и великий князь, и выбор государя остановился на втором.

Великий князь Николай Николаевич быстро получил широкую известность и популярность, как в армии, так и во всей стране. Начальником штаба Верховного главнокомандующего был назначен ген. Н. Н. Янушкевич, генерал-квартирмейстером – ген. Ю. Н. Данилов.

В течение первого года войны армия делилась на два «фронта» – юго-западный с главнокомандующим ген. Н. И. Ивановым во главе и северо-западный, где ген. Я. Г. Жилинского вскоре сменил ген. Н. В. Рузский.

В высочайшем манифесте 20 июля излагался ход переговоров, завершившихся объявлением войны со стороны Германии.