Царствование императора Николая II - Сергей Сергеевич Ольденбург

дружбе и в преданности идеалу мира. Вечером 10 июля французская эскадра вышла в море.

В тот же вечер, 10-го, скончался в Царском Селе кн. В. П. Мещерский; ему было за 75 лет, но он оставался деятельным до конца и еще в последних числах июня имел с государем последнюю продолжительную беседу. Государь всегда прислушивался к его мнениям, хотя часто с ним не соглашался.

На следующее утро, 11 июля, министерство иностранных дел получило телеграмму из Белграда: накануне вечером австрийский посланник Гизль вручил сербскому правительству ультиматум с требованиями, явно неприемлемыми для независимого государства.

Мировая война

1914–1917

Глава восемнадцатая

Австрийский ультиматум и русский ответ. Единодушие в России. Общая мобилизация. Германский ультиматум и объявление войны.

Патриотический подъем. Манифесты 20 и 26 июля. Сближение общества с властью. Воззвание к полякам. Запрещение продажи спиртных напитков.

Французские требования помощи; поход в В. Пруссию; Сольдау. Договор 22 августа (5 сент.) 1914 г. Успехи в Галиции. Маневренная война в царстве Польском. Война на море. Выступление Турции. Положение в стране; агитация против немцев. Процесс депутатов с.-д. Надежды на голод в Германии.

Угроза снарядного голода. Январская сессия Думы. Операции союзников у Дарданелл. Взятие Перемышля. Дело Мясоедова. Поездка государя в Галицию.

Прорыв у Тарнова. Отход в Галицию. Беженцы и «выселенцы». «Немецкий погром» в Москве. Конференция к.-д., лозунг «министерства общественного доверия».

Ставка и правительство. Шаги навстречу обществу: увольнение четырех министров; созыв Гос. думы.

Оставление Варшавы. Сдача Ковно. Летняя сессия Думы. Создание особых совещаний. Принятие государем Верховного командования.

Министр иностранных дел С. Д. Сазонов получил телеграмму от русского поверенного в делах В. Н. Штрандтмана около десяти часов утра 11 (24) июля. Он тут же сказал: «C’est la guerre européenne». Таково было первое же впечатление от требований Австрии. Оно еще усилилось, когда в 10 ч. утра от австро-венгерского посольства был получен полный текст ноты. Тотчас же об этом сообщили по телефону в Царское Село государю, который воскликнул: «Это возмутительно!» – и повелел созвать экстренное заседание Совета министров. Оно состоялось в 3 ч. дня. Было решено снестись с другими великими державами и дать Сербии совет – не оказывать сопротивления, чтобы не обострять конфликта. Но в то же время, чтобы не создалось впечатления, будто Россия считает возможным остаться в стороне, было составлено краткое сообщение, появившееся в военном официозе «Русский Инвалид» на следующее утро 12 июля:

«Правительство весьма озабочено наступившими событиями и посылкой Австро-Венгрией ультиматума Сербии. Правительство зорко следит за развитием австро-сербского столкновения, к которому Россия не может оставаться равнодушной».

Этим кратким и сдержанным сообщением русское правительство давало понять, что оно не намерено бездействовать, если Австро-Венгрия попытается силой навязать Сербии свою волю. Австрийский ультиматум и русский ответ по существу уже предрешали неизбежность войны.

Возможно, что Австрия, а также Германия, знавшая о предстоящем выступлении своей союзницы, рассчитывали добиться бескровного дипломатического успеха, полагаясь на то, что Россия будет во что бы то ни стало избегать войны. Миролюбие государя было известно; однако хотя бы бывший канцлер Бюлов мог припомнить и то предупреждение, которое сам государь ему дал еще пятнадцать лет перед тем[216].

Существовали традиции, от которых Россия не могла отступить, во всяком случае, под внешней угрозой.

Издавна Россия считала себя преемницей Византии и покровительницей остальных славянских народов. Она могла сама видоизменить свою политику и сознательно перенести свой центр на Восток. В этом отношении правительство даже шло впереди общества, которое никогда не понимало всего значения дальневосточной политики государя. Так называемое «передовое» общественное мнение оставалось гораздо ближе к традициям середины XIX века. Особенно за последние годы, после боснийского кризиса, интерес к Ближнему Востоку, к балканским славянам, распространился и на широкие слои интеллигенции. Кроме того, события последних лет создали между Россией и Сербией связь взаимных обязательств, хотя и не закрепленных формальным договором. Сербия и в боснийском кризисе (1909 г.), и в вопросе о выходе к морю (1912 г.), и в вопросе о Скутари (1913 г.) последовала указаниям русского правительства и помогала ему избежать международных осложнений. Россия, со своей стороны, этим самым обязывалась не допускать насилия над Сербией. В этом сходились все русские государственные деятели, не исключая тех, которые предпочли бы дружбу с Германией сближению с Англией. Так, П. Н. Дурново в своей записке прямо указывал, что для возможности сближения Германия, со своей стороны, должна «пойти навстречу нашим стремлениям» и обеспечить Россию «от чрезмерных происков Австро-Венгрии на Балканах».

11 июля сербский королевич-регент Александр в телеграмме на имя государя писал: «Мы не можем защищаться. Посему молим Ваше Величество оказать нам помощь возможно скорее… Мы твердо надеемся, что этот призыв найдет отклик в Его славянском и благородном сердце».

Государь на это ответил 14 июля: «Пока есть малейшая надежда избежать кровопролития, все наши усилия должны быть направлены к этой цели. Если же, вопреки нашим искренним желаниям, мы в этом не успеем, Ваше Высочество может быть уверенным в том, что ни в коем случае Россия не останется равнодушной к участи Сербии». Телеграмма эта была получена как раз в тот день, когда Австрия объявила Сербии войну, и произвела огромное впечатление. Председатель Совета министров Никола Пашич «был настолько взволнован, что мог говорить только урывками: «Господи, милостивый русский Царь, какое утешение». Он не был в силах сдержать своих слез»[217].

«Тяжкие времена не могут не скрепить уз глубокой привязанности, которыми Сербия связана со святой славянской Русью, и чувства вечной благодарности за помощь и защиту Вашего Величества будут свято храниться в сердцах всех сербов», – писал (16 июля) в ответной телеграмме королевич Александр.

Иной позиции государь занять не мог, и в этом он был поддержан всем русским общественным мнением. Но и в Австро-Венгрии создалось положение, при котором правительство не считало возможным отступить и этим уронить свой престиж в глазах разноплеменного населения Дунайской монархии. Россия не могла предоставить Австро-Венгрии поступить с Сербией по своему усмотрению; Австро-Венгрия поставила вопрос так, что всякое вмешательство в ее спор с Сербией она рассматривала как посягательство на ее честь.

После того как Австрия зашла сразу так далеко, а Россия заявила, что есть вещи, на которые она согласиться не может, – международное положение стало, в сущности, сразу безвыходным, хотя переговоры еще продолжались несколько дней. Был, пожалуй, только один момент, когда Австрия еще могла отступить, в то же время провозглашая свою победу: сербский ответ, врученный 13 июля, шел дальше в удовлетворении австрийских требований, чем можно было ожидать; Сербия не принимала только вмешательства австро-венгерских властей в судебное следствие на ее территории; но даже и в этом вопросе готова была вести дальнейшее