Дети ночи - Вампирские Архивы

— В каких же?

— Говорили, что старухина дочка была вампиром, — коротко ответил доктор. Немного помолчав, он добавил, глядя в сторону: — Осматривая вашего друга, я обнаружил кое-что. На его горле была крохотная дырочка, маленькая, как след от булавки, но очень глубокая. А сердце — я вам уже сообщил? — было полностью обескровлено.

Кларк Эштон Смит

Кларк Эштон Смит (1893–1961) родился в Лонг-Вэлли, штат Калифорния, в нескольких милях южнее Оберна, где прошли его детские годы. Он мало времени проводил в школе и предпочитал заниматься самообразованием, читая и перечитывая «Британскую энциклопедию» и неадаптированные словари и изучая таким способом французский и испанский языки.

Когда Смит был еще подростком в журналах «Оверлэнд мансли» и «Черный кот» появились его первые рассказы, однако он быстро переключил свое внимание на поэзию и в 1912 году выпустил в свет сборник «Ступающий по звездам» и другие стихотворения, имевший необыкновенный успех. Рецензенты приветствовали автора как «Китса тихоокеанского побережья» и «гениального мальчика Сьерры» (хотя звучали и откровенно недоброжелательные отзывы). Смит продолжал писать стихи в последующие полтора десятилетия, несмотря на то что его ранняя слава быстро сошла на нет, вынудив поэта опубликовать следующие два сборника за собственный счет.

В 1922 году он начал переписываться с Г. Ф. Лавкрафтом, и великий автор литературы ужасов посоветовал ему попробовать свои силы в жанре темной фэнтези; в 1926 году в «Оверлэнд мансли» появились «Ужасы Йондо» — первый рассказ Смита, выдержанный в этой традиции. Необходимость в постоянном заработке подвигла его на то, чтобы всерьез заняться сочинением прозы, и вскоре он стал постоянным автором «Странных историй»: публикуя с 1929-го по 1937 год по меньшей мере один рассказ в месяц, Смит приобрел репутацию одного из величайших представителей палп-хоррора.

Рассказ «Смерть Илалоты» впервые был напечатан в «Странных историях» в сентябре 1937 года.

Кларк Эштон Смит

Смерть Илалоты

О, повелитель зла, владыка темных сил!

Пророк твой возвестил,

Что новым даром наделил посмертно

Ты колдунов и ведьм: восстав из тлена, Они запретных чар сплетают паутину,

И мертвецы, могильный прах отринув,

Живых вновь обретают зыбкий зрак,

И оскверняя склепов древний мрак,

Там нечестивой предаются страсти

С несчастными, кому их черный морок

Застил глаза, и в их купаются крови,

Ей упиваясь в пыльных саркофагах.

Как с давних пор повелось в Тасууне, похороны Илалоты, придворной дамы вдовствующей королевы Зантлики, явились поводом для пышных празднеств и необузданного веселья. Три дня, облаченная в роскошные одеяния, лежала мертвая Илалота посреди огромного пиршественного зала королевского дворца в Мираабе на устланных пестрыми восточными шелками носилках под пологом цвета розовых лепестков, вполне достойном венчать чье-нибудь брачное ложе. Вокруг нее от рассвета до заката, от прохладных вечерних сумерек до жаркой хмельной зари неослабно бушевал неистовый водоворот погребальных оргий. Вельможи, сановники, стражники, поварята, астрологи, евнухи, все фрейлины, камеристки и рабыни королевы Зантлики без устали и перерыва предавались неукротимому разгулу, дабы почтить память усопшей так, как она того заслуживала. Своды зала оглашали непристойные песни и фривольные куплеты, танцоры исступленно кружились в неистовых плясках под сладострастный хор неутомимых лютен. Вина и прочие хмельные напитки лились рекой; столы ломились от изобилия пряных яств, которые горами высились на подносах и никогда не иссякали. Пьющие вскидывали кубки во славу Илалоты, пока устилавшие ее носилки шелка не побагровели от пролитого вина. Повсюду вокруг нее в самых разнузданных и непринужденных позах раскинулись тела тех, кто решил предаться любовным утехам или пал жертвой чересчур обильных возлияний. Лежа с полусмеженными веками и чуть приоткрытыми губами в розоватой тени полога, Илалота ничем не напоминала умершую, а казалась спящей императрицей, которая беспристрастно правит живыми и мертвыми. Это обстоятельство, равно как и то, что после смерти ее прекрасные черты странным образом стали еще прекраснее, отмечали многие, а некоторые даже утверждали, что она, казалось, ожидает поцелуя возлюбленного, а не могильного тлена.

На третий вечер, когда были зажжены многоглавые медные светильники и обряды уже подходили к завершению, ко двору возвратился лорд Тулос, официальный любовник королевы Зантлики, который неделю назад уехал проведать свои владения на западной границе и не слыхал о кончине Илалоты. Когда, все еще ни о чем не подозревая, он вступил в зал, вакханалия уже начала утихать и тех, кто в изнеможении распростерся на полу, насчитывалось больше, чем тех, у кого еще оставались силы двигаться, пить и веселиться.

На лице его не отразилось никакого удивления, ибо к подобным сценам он привычен был с малолетства. Однако же, когда он приблизился к погребальным носилкам, то был поражен, увидев, кто на них упокоен. Среди многочисленных красавиц Мирааба, на которых ему доводилось обратить свой сладострастный взор, Илалота удерживала его интерес дольше многих прочих и, как говорили, оплакивала его непостоянство безутешнее остальных. Месяцем раньше ее потеснила Зантлика, в недвусмысленной манере изъявившая Тулосу свою благосклонность, и тот оставил свою прежнюю возлюбленную, впрочем, не без сожаления, ибо положение любовника королевы, хотя и не лишенное определенных преимуществ и приятности, было довольно шатким. Поговаривали, что Зантлика избавилась от покойного короля Аркейна при помощи обнаруженного в одной из древних гробниц фиала с ядом, который силой своего действия был обязан искусству колдунов прежних дней. Обретя свободу, она сменила затем множество любовников, и тех, кому не посчастливилось навлечь на себя ее недовольство, неизменно ждал конец столь же жестокий, как и Аркейна. Взыскательная и ненасытная, она требовала неукоснительно хранить ей верность, что вызывало у Тулоса некоторую досаду, и он был рад провести неделю вне королевского двора, сославшись на неотложные дела в своих не близких владениях.

Теперь, стоя перед усопшей, Тулос позабыл про королеву и погрузился в воспоминания о летних ночах, напоенных одуряющим ароматом жасмина и хмельными ласками Илалоты. Ему труднее, чем кому-либо, было поверить в ее кончину, ибо нынешний вид Илалоты ничем не отличался от обличья, которое она нередко принимала во времена их близости. Покоряясь его прихоти, она прикидывалась недвижной и безмолвной, словно скованная оцепенением сна или смерти, и он любил ее со всем пылом, не растрачивая силы на тигриную страсть, с которой она в противном случае отвечала на его ласки или сама вызывала их.