Звероловы. Сборник - Карл Гагенбек

— Мой господин, я хочу вам что-то сказать.

— Говори, Мулапи.

— Мой господин, прошлой ночью я слышал во сне голоса моих предков.

Он выжидающе замолчал, и я несколько секунд смотрел: на него, прежде чем что-либо сказать.

— Что же сказали голоса, Мулапи?

— Мой господин, они сказали, что этот леопард был послан наказать мой народ за прошлые грехи и выяснить, как бвана Шульц отплатит нам за наше гостеприимство.

— А что еще они сказали, Мулапи?

— Они говорили и о вас, мой господин.

— Вот как?

— Они сказали, что леопард был послан также для того, чтобы выяснить, так ли сильна любовь бваны к нашему народу, как и многие годы назад, когда бвана жил среди нас одним из нас.

— Что же они выяснили, Мулапи?

— Они выяснили, мой господин, что бвана Шульц имеет сердце из глины, которой легко придать форму и змеи, и невинной голубки. Но настанет день, солнце заглянет в его сердце и обожжет его, когда оно будет еще в форме голубки, и таким оно останется навсегда.

— Это все, что они сказали, Мулапи?

— Нет, мой господин. Еще они сказали, что вы не изменились, но в скором времени, через немного лун, в вашей жизни произойдет большая перемена, и вы должны осторожно ступать по тропе, которая ведет в темный лес по ту сторону большой воды.

Весь обратный путь домой я мог только гадать, использовал ли Мулапи события последних дней как основу для своих пророчеств или действительно слышал голоса в ночной тьме.

Глава девятая

ГОРА

Нравы, обычаи и предания племен Африки являются предметом многочисленных исследований с того момента, как первый европеец ступил на землю этого обширного, загадочного континента.

Племенные верования, церемонии и обряды веками передавались из поколения в поколение, и, несмотря на влияние западной цивилизации, африканцы с невероятным упорством держатся за них. Кто поручится, что мы не имеем здесь дело с остатками какой-то давно погибшей цивилизации, существовавшей задолго до финикийцев, древних греков и египтян?

Весьма вероятно, что уже задолго до эры задокументированной истории человечества в Африке существовала какая-то великая и могущественная цивилизация. В пользу ее существования говорят постоянно обнаруживаемые по всему Африканскому континенту странные письмена, вырезанные на камне, и развалины некогда могучих цитаделей, ныне разрушенных временем. С гибелью этой цивилизации погибли и ее тайны.

Верно, что загадки сфинксов, пирамид и многих других чудес доисторических времен не поддаются разрешению. Возможно, африканцы, цепляющиеся за остатки эпохи суеверий, которая признавала сверхъестественные явления, не так уж далеки от истины, как склонна полагать наша рационалистическая цивилизация.

Так я размышлял, праздно лежа на койке в своем лагере в глубине Африканского материка. Мне не спалось. В небе надо мной сверкали вечные звезды, сквозь кружевную вязь ветвей над головой лился мягкий свет луны.

Я тихонько встал, чтобы не потревожить Марджори и девочек, спавших в своей палатке, и вышел на открытую равнину. Безмолвный как могила лежал предо мной пустынный вельд. Позади, почти доставая до луны и словно умаляя расстилающийся внизу мир, темным, зловещим силуэтом высилась Индаба Иконтджви, «гора, на которую нельзя показывать». Я долго смотрел на луну. Вдали провыл шакал, ему ответил другой. Протяжный, тоскливый вой пронесся над вельдом и замер. Казалось, духи горы серебристой мглой выходят из своих каменных жилищ, проплывают в лунном свете по воздуху, вбирают в себя его прохладную тьму и, ухватившись за ветер, мчатся на нем.

Резкое, как удар хлыста, хлопанье на ветру палатки вернуло меня к действительности. Я весь дрожал, будто пытаясь стряхнуть с себя какую-то дурноту, облаком окутавшую меня.

«Черт побери, — подумал я. — Неужто на меня так подействовали те смехотворные истории, которые я слышал об этом месте? А может, во всем виноват лишь этот неумолчный ветер? Он стонет и плачет, словно погибшая душа. Или, может, это от призрачно-бледного лунного света мне стало не по себе?» У меня было такое ощущение, будто я не один.

Я обернулся и услышал голос Гатумы.

— Что такое, мастер, почему вы не спите? — спросил он своим низким, мелодичным голосом.

— Не знаю, Гатума. Возможно, переутомился.

— Нет, мастер, я еще ни разу не видел, чтобы вы переутомлялись. Все дело — в месте. Нам не следовало останавливаться здесь. Тут обиталище злых духов. Мне тоже не по себе. Мне кажется, будто за нами следят невидимые глаза.

— Ты уподобляешься теленку, который отбился от матки, Гатума. Чем больше он мычит, тем быстрее его находят шакалы и гиены, тем вернее он зовет свою смерть. Так же и с тобой. Чем больше ты веришь в россказни о духах, живущих в «горе, на которую нельзя показывать», тем быстрее твоя кровь превращается в воду. Не подобает тебе вести себя так.

— Мастер, в жизни есть странные вещи, которых мы не понимаем, а в то, чего мы не понимаем, мы не должны вмешиваться. Тут надо уступать. Ветер нельзя увидеть, и все же он обладает силой многих армий. Мы не знаем ни откуда он приходит, ни куда уходит. Мы не можем ни следовать за ним, ни остановить его движение. Если могучее дерево тамбути не склонится перед волей ветра, ветер вырвет его с корнем и положит набок. Точно так же и с нами. Если мы не уступим неведомому, мы будем повержены незримыми силами, которыми не можем управлять. Мудр тот человек, мастер, который принимает совет и приумножает свою мудрость.

Я задумался над его философией и ничего не ответил. Тем временем к нам присоединился фотограф Джон Лимбери, мой компаньон, и еще два африканца, лежавшие до этого у костра. На несколько мгновений воцарилась тишина, затем один из африканцев, красивый, широкоплечий мужчина в расцвете лет, с отчетливыми, словно гравированными чертами лица и ястребиными глазами, вступил в разговор.

— Я слышу, тут рассказывают сказки о тайне вон той горы? — спросил он, поворачиваясь и показывая на гору.

Губы Гатумы побелели от ужаса. Он ударил африканца по руке и хрипло прошептал:

— Шангаан, ты не из здешних и ничего не понимаешь. Запомни мои слова, не то