Совместный исход. Дневник двух эпох. 1972–1991 - Анатолий Черняев

Рассказал Карлу-Гайнцу, зачем приехали. Затем на бешенной скорости — в Дюссельдорф.

Пошли в правление ГКП. Манфред Каплук (член ПБ) — «курфюрст» всего партийного Рура. Фанатичный партиец со стальным взглядом и тонкой, еле заметной улыбкой, которая почти не сходит с лица. Говорят, самый способный их партийный фюрер, но пьет. Тут же был Шредер, марта Бушман и еще другие. Я почти не вмешивался в разговор: шел «бизнес» Рыкина по межпартийным связям (деньги).

Потом Шредер посадил нас в свою машину и повез на квартиру к Герберту Мису, председателю партии. Он живет один. Жена и дочь — в СССР на учебе. Квартирка весьма. Обставлена и содержится за счет партии, т. е. за счет СЕПГ.

Уселись в гостиной, Мис включил радио (от прослушивания), долго благодарил КПСС за доверие. Наше письмо к французской КП они уже имели. Я изложил более развернуто позиции ЦК КПСС по еврокоммунизму. Рассказал об ответе французов, о беседе в ЦК с Ибаррури (перед ее отъездом) и об итогах переговоров с Вэнсом в Москве. Однако, после двухчасовых моих излияний Мис предложил сесть за стол. Я старался ловчить, думая о продолжении. Но Миса уже понесло.

Он начал с того, что французы на него давят, обхаживают. И в самой его партии появились выступления — почему бы не пойти по пути ФКП и ИКП, выигрыш, мол, очевиден. Затем он углубился в интересную тему, но все время как-то смущался. А тема: почему ГКП по объективным причинам не может и «не имеет права» склоняться к еврокоммунизму.

Потому, во-первых, что германский капитал — не то, что французский или итальянский. Он сильнее и беспощаднее. У него агрессивные традиции, и его национализм гораздо опаснее для окружающих. Мы обязаны постоянно помнить, что он принес миру в прошлом.

Во-вторых, мы здесь представляем социалистическую часть Германии. Перспективы у нас, знаете какие. Однако, мы — индикатор состояния мировых дел. Если и когда наш капитал прибегнет к фашистским методам подавления коммунистов, значит — война на пороге.

По этим причинам мы не можем «интегрироваться» в систему, на что сделали ставку французы и итальянцы. А главное, конечно, потому что мы — интернационалисты.

Он больше трибун-демагог, чем политический работник, но с сильным характером. И держится он с нашим братом, советскими, без тени заискивания, а политическое подлаживание к нам прикрывает (довольно убедительно) верностью принципам. И на этот раз он не прикидывался, не делал вид, что безумно интересуется тем, что мы ему привезли. Слушал не очень «напряженно» и видно было, что он и сам знает, как ему поступать с еврокоммунизмом. И учить его особенно не надо.

Мис прямо говорил (очень я хотел бы, чтоб такие речи слушал Пономарев, но ему они ничего подобного не говорят, а сам он и знать этого не хочет): немецкий рабочий здесь живет хорошо. А немецкий капитал не может себе позволить снизить его уровень настолько, чтоб он был сопоставим с тем, что в ГДР.

Я спросил: но ведь у германской буржуазии при этом остается и для себя немалый кусок — не меньший, а больший, чем в Англии, например, во Франции, и даже в США (сравнительно). Как же это она умудряется и волков, и овец кормить вдоволь?

Ответ был настолько путанным, что восстановить я его не могу.

Вот читаю боевой, «страстный» доклад Зимянина о 107 годовщине Ленина. Верность ленинизму — признак революционера. Отход и искажение — признак ревизионизма. Общие закономерности действенны для всех и сейчас. Но что это дает МКД? О чем, собственно, речь? В чем должна выражаться верность и чему? Диктатуре пролетариата? Тогда ФКП, ИКП, КПВ, КПИ и многие прочие — все целиком ревизионисты. Или в чем-то другом? Но в чем? Вот будут коммунисты на Западе читать «Правду» и думать: чего же хочет КПСС, что она имеет в виду? Почему она до сих пор не говорит конкретно, что собственно, для нее приемлемо, а что неприемлемо в теоретическом плане? Или для нее важна лишь формула верности ленинизму вообще, т. е. абстрактно идеологическая сторона дела, а не суть революционного, т. е. обязательно теоретически точного подхода к действительности, что только и обеспечивает практическую эффективность коммунистам?! Боюсь, что за общими громкими декларациями доклада западные коммунисты увидят только одно — призыв к равнению на школьную теорию, преподаваемую в советских вузах.

Это бесперспективная позиция в наше время. Единственно возможная, по моему мнению: отсекать («давать отпор») антисоветизму Марше и Ко, и идти на серьезные спокойные дискуссии (открытые и закрытые) по вопросам ленинизма — современной стратегии наших дней.

А утром 18-го, в понедельник, уже с Якухиным мы летели в Швейцарию. С той же миссией. Я несколько волновался, потому что уже знал, что они назначили для участия во встрече: Венсана — председателя партии и четырех членов ПБ, секретарей ЦК, — Мюре (Лозанна), Маньен (Женева), Лехляйтер (Цюрих) и Хофер (Базель).

С 10 утра и почти до 6 вечера шла «дискуссия». Они держались настороженно. Я уже чувствовал (по информации посольства), что меня они воспринимают как гонца, который везет упрек из Москвы по поводу только что прошедшего их Пленума, на котором они записали, что «не согласны с административными мерами в борьбе против идей».

И тактика была обдумана: показать с документами в руках, что от французов они ничего не заимствовали, что «свой путь» они придумали еще 20–25 лет назад, что они независимы и совершеннолетние.

Когда они поняли, что я приехал не упрекать их, а поговорить. Что делать всем вместе перед лицом позиции ФКП и КПИ, др., они замкнулись. Один за другим делали декларации: все аспекты своей политики мы можем объяснить вам и кому угодно, а за других мы-де не в ответе. Мы не хотим быть «ни бухгалтерами (намек: собирать цитаты против КПСС), ни судьями». Концепцию «свобода неделима» мы не разделяем, но выразили несогласие с административными мерами против убеждений.

Венсан рассказал, что на днях он выступал по телевидению — о правах человека в Швейцарии. «И вы знаете — мне в телестудию последовало 60 звонков. И все на тему — а как в СССР? Один болгарский эмигрант сказал примерно следующее: Хорошо вам, мсье Венсан, сидеть в комфортабельной студии и разоблачать несовершенство прав в своей стране! Но попробовали бы вы этим заняться у меня в Болгарии».

И в таком духе. Мюре говорил: зачем запрещаете абстракционистские выставки? В чем видите опасность?

Говорили и о «качестве советского пропагандистского экспорта», который непригоден для потребления «здесь» и его никто не берет.

Мне тошно было все это слушать. Во-первых, потому, что это навязло в зубах. Во- вторых, потому, что коммунисты, пусть даже не сочувствуя нам и не соглашаясь с нами, должны были бы проявить понимание, что у нас иначе не будет и не может быть. И если они хотят считаться с ролью Советского Союза — такого, каков он есть, они должны бы приспособиться к этому или учитывать хотя бы. Иначе зачем тогда комдвижение?