Совместный исход. Дневник двух эпох. 1972–1991 - Анатолий Черняев

Сам факт нашего письма (хотя содержание его не касается «их пути к социализму», а посвящено лишь их «антисоветизму», их попыткам набить себе цену за счет критики в наш адрес) — как раз результат такого непонимания с нашей стороны. Мы еще исходим из формулы Пономарева: «Уму непостижимо! Как могут коммунисты позволять себе такое!» Так вот — могут! Смогли югославы (но это было совсем «не в ту эпоху», когда можно было это понять!), потом китайцы (их уже легче было понять, поскольку это был «Восток» — непонятный «Восток»). И теперь вот, наконец, — единокровные братья, из самого ядра МКД. Оказывается, тоже могут!!

Мы придираемся к частностям. Например, мы в письме высмеиваем тезис Марше: «Свобода неделима!». Действительно, демагогический и с точки зрения любой серьезной, похожей на марксизм теории — чистейшая нелепость. Но ведь дело-то не в существе формулы, а в том, для чего она предназначена. А она предназначена для того, чтобы отличаться и дистанцироваться от нас, быть никак на нас не похожими! И плевать на всякую теорию! Даже хорошо, что это не укладывается в «общую теорию».

Прочитал «Голодный год» Пильняка. На меня это произвело. Взрыхлил еще раз, сотни раз продуманное о России и Революции, о том, от чего, к чему и зачем. И художественно, конечно, сильно. Он не создал направления, но оставил мощный след в советской прозе (настоящей)!

Загладин разослан по замам главу из большого нового труда американского Шапиро — о КПСС. Глава посвящена роли Международного отдела ЦК. В целом там одна клюква на другой, хотя Шапиро их крупнейший советолог и кремленолог. Немыслимое преувеличение роли отдела и Пономарева, вплоть до того, что мы будто формируем все внешнеполитические идеи, что под нами безгласный МИД ходит, что и все внешние кадры мы выбираем, и в конце концов они «дрожат» перед нами, а не перед кем-либо. Роль Пономарева в руководстве КПСС тоже невероятно вздута и совершенно неправдоподобна. Хотя с точки зрения «научной логики» — т. е. биографии Б. Н., им кажется, что иначе и быть не должно. Ничего-то они в нас не понимают!

Однако, есть и любопытные наблюдения. Тщательно проанализированы все публичные выступления Пономарева. И по ним прослеживается эволюция международной стратегии Москвы, в особенности ее линии приспособления компартий и МКД, а также всяких «демократических движений» к потребностям и главным внешнеполитическим задачам Москвы в каждый данный момент. Прослеживается и тактика КПСС, рассчитанная на удерживание МКД под собой («борьба за единство»). В этой части тоже много упрощений, домыслов и слишком уж логичных умозаключений. Но где-то, очень преломленно «эволюция реалий» находит отражение.

Отмечается роль Загладина как первого зама. Подстегиваются и его статьи для выявления нашей «стратегии и тактики». Оценивается его место в Международном отделе, пожалуй, соответственно действительности. Называется Ульяновский, это лишний раз подчеркивает, что они «там» абсолютно не знают реального механизма и положения дел в нашем отделе.

Ни Шапошников, ни я — не упоминаются, хотя к тому, что они вычитали у Б. Н.'а, я имею самое прямое отношение. Меня, надо признать, это даже «задело». Да! И здесь важнее, оказывается, «выглядеть», а не «значить». Ульяновский, например, ничего не делая в отделе и ничего там не знача, чуть ли не ежемесячно появляется в «Правде», — то, как автор подвала (пустого, бесстыже трепалогического), то как участник (вместе с каким-нибудь секретарем ЦК) беседы с каким-либо американцем или азиатом. А Загладин при всей своей огромной загрузке успевает и писать: это уж талант, вернее сверхчеловеческая работоспособность. Кстати, об МКД он пишет гораздо смелее и потому интереснее, чем это, как правило, удается сделать мне в пономаревских статьях и докладах. Что естественно!

На предстоящей неделе, видимо, поеду в ФРГ и в Швейцарию (по 3–4 дня), чтоб поговорить с Мисом и Венсаном о «еврокоммунизме» и о том, какое КПСС придает в этих условиях значение совещанию партий в Праге по журналу ПМС.

Был в Москве Фидель Кастро. Из стенограммы видно, что он никакого отношения не имеет к восстанию в Катанге (в Заире). Напротив, выражал возмущение, что ангольцы его заранее не поставили в известность, а «не знать они не могли». Разговор на эту тему начал Брежнев, явно желая прощупать, не дело ли это кубинцев и согласился, что «влезать в это не нужно ни под каким видом». А между тем, от американцев до китайцев все шумят о нашей и кубинской интервенции, а Мобуту даже разорвал дипотношения с Кубой.

Весь апрель Брежнев на экранах и в газетах-то с Вэнсом, то с Кастро, то с Арафатом. Подгорный по всей Черной Африке проехал. Косыгин — то с финнами (был там), то с турками. Смотрит народ и удивляется: неужели у нас дома настолько все в порядке, что эти старики из самых последних сил могут позволить себе заниматься, ну, ладно — с Вэнсом, это в конце концов вопрос жизни и смерти, а и с Арафатом.

Кто такой Арафат и все эти арабы (кстати, через неделю приедет Асад)? Зачем они советским людям? Что нам там надо? Почему мы тратим на них столько времени и, наверно, денег? Троллейбусный и метро-пассажир, конечно, привык. Остро это не воспринимает, хотя и бурчит. Но авторитет, престиж власти все падает и падает, равнодушие и насмешливое «народное» презрение ко всей этой возне стало обыденным явлением массовой психологии. Какая-то безумная логика маразма, обеспечиваемая четкой и лихорадочной работой аппарата — именно в этом направлении. Аппарата пропаганды и аппарата партийно-государственного. И я к этой гибельной логике имею прямое отношение.

Сижу читаю Ахматову и захлебываюсь. А раньше никогда она меня не волновала. Может, впрочем, никогда всерьез не вчитывался. Однако, симптоматично, что интеллигентная молодежь, вернувшись с войны (и та, которая выросла во время войны) так «набросилась» на Ахматову и Пастернака (помню ошеломляющий их вечер осенью 1946 года в Комаудитории МГУ на Моховой) — поэтов, которых и советскими-то до войны называли «условно».

14 апреля мы с Рыкиным поехали в ФРГ. Во Франфуркт-на-Майне прибыли уже поздно вечером, встречали нас только аэрофлотовец (посольским за 40 км. от Бонна надо спрашивать разрешение) и §епоББе из Гессенской организации ГКП, бывший активный подпольщик.

Дорога на Дюссельдорф. Нас предупредили, что сначала заедем домой к секретарю ЦК, Карлу-Гайнцу Шредеру (я его давно и хорошо знаю). Дом-вилла с большим участком, бассейном, гаражом и проч. Внутри — как в лучших кино о красивой жизни на Западе.

Рассказал Карлу-Гайнцу, зачем приехали. Затем на бешенной скорости — в Дюссельдорф.