Замогильные записки Пикквикского клуба - Чарльз Диккенс

— Я встану, Самуэль, — сказал мистер Пикквик, — дайте мне одеться.

Мрачные мысли мистера Смангля и враждебные его намерения в отношении к верному слуге мигом испарились, когда мистер Уэллер принялся развязывать чемодан своего господина. При одном взгляде на прекрасные и дорогие вещи, уложенные в чемодан, мистер Смангль получил самое благосклонное мнение не только о мистере Пикквике, но и о Самуэле. Твердым, ясным и звучным голосом он, не задумавшись, объявил во всеуслышание, что мистер Уэллер — самый благовоспитанный оригинал, принадлежащий к превосходной породе людей, которых он способен полюбить всем своим сердцем и всей душою. Что ж касается мистера Пикквика, то привязанность, какую почувствовал к нему мистер Смангль, не имела никаких пределов.

— Теперь, почтеннейший, благоволите сказать, не могу ли я сослужить для вас какую-нибудь службу? — спросил мистер Смангль. — Что я могу для вас сделать?

— Ничего, покамест, очень вам благодарен, — сказал мистер Пикквик.

— Не накопилось ли у вас белья для стирки? Я готов рекомендовать вам чудеснейшую прачку, которая приходит за моими вещами два раза в неделю, и — вообразите, какое дьявольское счастье! — сегодня именно она должна прийти. Не угодно ли, я заверну ваши вещицы с моим бельем?

— Нет, не беспокойтесь, — отвечал мистер Пикквик.

— Помилуйте, что тут за беспокойство! Если порядочный джентльмен не будет, по мере возможности и сил, помогать своему ближнему в годину бедствия и скорби, то, скажите на милость, что ж такое будет значить человеческая природа?

Говоря таким образом, мистер Смангль придвинулся к чемодану на самое близкое расстояние и бросил вокруг себя лучезарные взоры самой пламенной и бескорыстной дружбы.

— Не прикажете ли, почтеннейший, почистить немного ваши фраки? — продолжал мистер Смангль. — Я позову слугу.

— Благодарим за ласку, любезнейший, — возразил Самуэль, отвечая за своего господина. — Если мы сами станем себя чистить, не беспокоя слугу, то это всем доставит удовольствие, как выразился однажды школьный учитель, когда молодые джентльмены не изъявили желания быть высеченными слугой.

— Ну-с, а насчет белья-то? Не хотите ли я положу ваши рубашки в свою корзинку для отправления к прачке? — сказал Смангль, отворачиваясь от Самуэля к мистеру Пикквику с беспокойным видом.

— Нет, уж не хлопочите лучше, — возразил Самуэль, — ваша корзинка, думать надобно, битком набита и без нашего белья.

Этот ответ сопровождался чрезвычайно выразительным и даже инквизиторским взглядом на ту особенную часть в костюме мистера Смангля, которая обыкновенно служит свидетельством в искусстве прачки управлять джентльменским бельем. Озадаченный и смущенный мистер Смангль отступил от чемодана и принужден был, по крайней мере, на этот раз, отказаться от своих видов на кошелек и гардероб нового арестанта. Скрепя сердце он махнул рукой и спустился в буфет, где, за отсутствием других лакомств, позавтракал двумя сигарами, купленными накануне за счет мистера Пикквика.

Мистер Мивинс, не любивший курить, остался в постели и, выражаясь его собственными словами, «позавтракал выхрапкой натощак» теми блюдами, которые заготовляются голодным воображением для всякого джентльмена с пустым карманом и пустейшим желудком. В былые времена мистер Мивинс, восстав от сна, любил угощать себя сосисками и колбасой, но с той поры, как мелочной лавочник написал для него длинный счет во всю аспидную доску, эти угощения прекратились сами собой.

Сытный завтрак для мистера Пикквика был устроен в небольшой комнате подле буфета, носившей поэтическое название «покойничка», где, кроме других удовольствий, любознательный наблюдатель мог еще пользоваться той несравненной выгодой, что ушей его весьма исправно достигал каждый звук, произносившийся в буфете и общей зале. Окончив этот завтрак и отправив Самуэля по разным необходимым поручениям, мистер Пикквик спустился в контору посоветоваться с мистером Рокером насчет более приличного помещения для себя в тюремном замке.

— Так вы хлопочете, сэр, насчет более приличного помещения? — спросил мистер Рокер, заглядывая в конторскую книгу огромного формата. Помещений у нас вдоволь, мистер Пикквик. Ваш артельный билет будет, я полагаю, номер двадцать седьмой, в третьем этаже.

— Мой… что вы сказали? — спросил мистер Пикквик.

— Ваш артельный билет, — повторил мистер Рокер; — разве вы не понимаете этого?

— Не совсем, — отвечал, улыбаясь, мистер Пикквик.

— Странно; это, однако ж, ясно, как день, — сказал мистер Рокер. — Вы получите артельный билет на двадцать седьмой номер в третьем этаже, и те, которые станут жить с вами в одной комнате, будут вашими артельщиками24.

— A сколько их там? — спросил мистер Пикквик.

— Трое, — отвечал Рокер.

Мистер Пикквик кашлянул.

— Один из них — священник, — продолжал мистер Рокер, выписывая какой-то вензель на клочке бумаги, — другой — мясник.

— Неужели! — воскликнул мистер Пикквик.

— Мясник, сэр, мясник, — повторил Рокер, поправляя кончик пера на одном из своих ногтей, — каким он был пройдохой в свое время, если бы вы знали, сэр! Помните ли вы Тома Мартина, Недди, а? — заключил Рокер, обращаясь к другому джентльмену в конторе, который соскабливал грязь со своих башмаков с помощью перочинного ножа о двадцати пяти штуках, приспособленных к житейскому обиходу.

— Еще бы мне не помнить! — отвечал этот джентльмен, делая особенное ударение на личном местоимении.

— Ведь вот подумаешь, что значит все это житейское-то море-океан! — сказал мистер Рокер, медленно покачивая головой с боку на бок и рассеянно поглядывая из-за решетчатого окна, как будто перед умственным его взором проносились восхитительные сцены первой его молодости. — Будто вот вчера только он задал тузов горемычному угольщику на набережной около Лисьего холма. Вижу, словно теперь, как ведут его под руки два полицейских сторожа: был он пьян мертвецки, один глаз подбит и залеплен сахарной бумагой, а сзади бежит бульдог, тот, что после искусал мальчишку. Как время-то бежит, Недди, а?

Джентльмен, к которому относились все эти замечания, был, по-видимому, весьма степенного и вовсе не разговорчивого десятка. Он промычал в ответ какой-то односложный звук, вероятно, утвердительного свойства, и мистер Рокер, прерывая нить поэтических воспоминаний, принужден был взять перо и обратиться к делам обыкновенной жизни.

— A кто между ними третий джентльмен? — спросил мистер Пикквик, встревоженный несколько описанием своих будущих товарищей.

— Кто бишь этот Симпсон, Недди? — сказал мистер Рокер, обращаясь опять к своему молчаливому собеседнику.

— Какой Симпсон? — сказал Недди.

— Ну, тот, что живет в двадцать седьмом наверху в той артели, куда мы должны проводить этого джентльмена.

— Ах, да! — отвечал Недди. — Теперь он ничего, собственно говоря, то есть нуль.

— Как нуль? — спросил мистер Пикквик.

— Да так-с. Сперва он был конокрадом; а теперь просто мошенник, с вашего позволения.

— Ну да, я так и думал, — подтвердил мистер Рокер, закрывая книгу и вручая мистеру Пикквику маленький лоскуток бумаги, — вот вам и билет, сэр.

Озадаченный этим чересчур поспешным и бесцеремонным распоряжением, сделанным относительно его собственной особы, мистер Пикквик пошел назад в тюрьму, обдумывая возможно лучший план для будущего образа своих действий. Убежденный, однако ж, в необходимости поговорить наперед и познакомиться со своими будущими товарищами, он поспешил взобраться на лестницу третьего этажа.

Несколько минут бродил он по темной галерее, стараясь разобрать номера на дверях, и, наконец, принужден был обратиться к мальчику из буфета, который был занят чисткой оловянной кружки.

— Не можете ли сказать мне, мой милый, где тут двадцать седьмой номер? — спросил мистер Пикквик.

— Пройдите еще пять дверей, — отвечал мальчик, — увидите по левой руке, прямо в дверях, портрет джентльмена с трубкой во рту: это и есть двадцать седьмой номер.

Соображаясь с этим указанием, мистер Пикквик сделал еще несколько шагов и заметил, наконец, начерченный мелом портрет вышеозначенного джентльмена, по чьей физиономии он постучал согнутым указательным пальцем сперва тихонько, а потом несколько погромче. Повторив этот процесс несколько раз без всякого успеха, он слегка приотворил дверь и заглянул.

В комнате был всего один только джентльмен, да и тот, казалось, не хотел обратить ни малейшего внимания на то, что могло произойти вокруг него. Он высунулся из окна таким образом, чтобы не потерять равновесия, и с большим усердием старался плюнуть на центральный пункт шляпы одного из приятелей, гулявших внизу во дворе. Напрасно мистер Пикквик откашливался, чихал, сморкался и пробовал говорить: джентльмен, углубленный в свое интересное и многотрудное занятие, ничего не видел и не слышал. Наконец, после некоторого колебания, мистер Пикквик подошел к окну и легонько дернул его за фалды фрака. Незнакомец быстро выставил свои голову, руки и плечи и, озирая мистера Пикквика с ног до головы, спросил его довольно угрюмым тоном, какого дьявола ему надобно здесь.