Замогильные записки Пикквикского клуба - Чарльз Диккенс

К счастью, однако ж, открылось, что один из тюремщиков имел у себя лишнюю постель, и мистер Пикквик с удовольствием согласился взять ее напрокат.

— Я покажу вам и постель, и номер, — сказал услужливый тюремщик. — Постель небольшая, но, скажу я вам, лихая для спанья. Сюда пожалуйте, сэр.

Они прошли через длинный коридор во внутреннюю дверь. Ключ повернулся за ними, и мистер Пикквик, первый раз в своей жизни, очутился в стенах долговой тюрьмы.

Часть третья

Глава XLI. О том, что случилось с мистером Пикквиком, когда он углубился во внутренность тюрьмы, каких должников он увидел, и как провел первую ночь

Мистер Том Рокер, джентльмен, сопровождавший мистера Пикквика в долговую тюрьму, круто повернул направо в конце длинного коридора, прошел через железные ворота, стоявшие отворенными, и, поднявшись на верхние ступени первой лестницы, очутился наконец со своим пленником в длинной узкой галерее, грязной и низкой, вымощенной камнями и тускло освещенной двумя небольшими окнами с противоположных концов.

— Вот мы и пришли, сударь мой, — сказал проводник, засунув руки в карманы и беспечно посматривая через плечо мистера Пикквика. — Это у нас галерея номер первый.

— Вижу, любезный, вижу, — отвечал мистер Пикквик, устремив беспокойный взгляд на темную и грязную лестницу, которая вела, по-видимому, в подземелье, к сырым и мрачным каменным сводам. — А в этих погребах, думать надобно, вы содержите горючий материал для отопления арестантских комнат. Гм! Спускаться туда очень неприятно; но кладовые, по всей вероятности, весьма удобны для своих целей.

— Гм! Еще бы они были неудобны, если уж здесь живут порядочные люди, — заметил мистер Рокер. — У нас тут все устроено на широкую ногу, и в этих комнатах, смею вас уверить, живут припеваючи. Это ведь Ярмарка.

— Как! — воскликнул мистер Пикквик. — Неужели вы хотите сказать, что в этих душных и грязных вертепах могут жить существа, одаренные разумной душой?

— A почему ж я не могу этого сказать? — возразил с негодующим изумлением мистер Рокер. — Что вы тут находите удивительного?

— И вы не шутите? — продолжал мистер Пикквик. — Вы уверяете серьезно, что в этих трущобах живут люди?

— Не только живут, но умирают очень часто, — отвечал тюремщик. — И будет вам известно, что удивляться тут нечему, потому что у нас все содержится в исправности, как следует. Комнатки хорошие, не темные, привольные; всякий может жить здесь, сколько ему угодно. И нечему тут удивляться. Да.

Много и еще в этом роде говорил красноречивый тюремщик, считавший, по-видимому, непременной обязанностью вступаться за интересы и честь заведения, где он состоял на действительной службе; но мистер Пикквик уже не сделал никаких возражений, тем более что проводник его, воодушевленный своим предметом, начал бросать на него весьма сердитые и, в некотором смысле, яростные взгляды. Затем мистер Рокер, продолжая свой путь, пошел наверх по другой, столько же грязной лестнице, как и спуск в подземелье, о котором сейчас была речь. За ним последовал мистер Пикквик, сопровождаемый своим верным слугой.

— Вот здесь у нас кафе-ресторан, — сказал мистер Рокер, останавливаясь перевести дух в другой такой же галерее. — Там будет еще одна галерея, а там уж четвертый этаж, и вы будете спать сегодня в смотрительской комнате, вон там, не угодно ли сюда.

Проговорив все это одним духом, мистер Рокер пошел опять по ступеням лестницы, ведя за собою мистера Пикквика и Самуэля.

Все эти лестницы весьма тускло освещались небольшими узенькими окнами, откуда был вид на тюремную площадь, огражденную высокими кирпичными стенами с железной остроконечной решеткой поверх ее. Площадь эта, как сказал мистер Рокер, назначалась для игры в ракетки. Немного подальше, в той части тюрьмы, которая выходила на Фаррингтонскую улицу, была так называемая — Живописная площадь, получившая это название от стен, где изображены были подобия военных людей во весь рост. Эти и другие художественные рисунки, по свидетельству мистера Рокера, были произведением какого-то маляра, заключенного и умершего в этой тюрьме несколько десятков лет назад.

Эти известия выгружались, по-видимому, сами собой из груди словоохотливого тюремщика, и он сообщил их вовсе не с той целью, чтоб увеличить массу сведений и наблюдений ученого мужа. Пройдя еще одну лестницу, мистер Рокер пошел быстрыми шагами на противоположный конец узкой галереи. Здесь он отворил дверь, и перед глазами его спутников открылся апартамент вовсе непривлекательной наружности. Вдоль стен этого номера стояло восемь или девять железных кроватей.

— Вот вам и комната, — сказал мистер Рокер, остановившись в дверях и бросая на мистера Пикквика торжествующий взгляд.

Но на лице мистера Пикквика не отразилось при этом известии ни малейших следов внутреннего удовольствия, и мистер Рокер, с досадой отвернув от него взор, сосредоточил все свое внимание на физиономии Самуэля Уэллера, который вплоть до настоящей минуты хранил упорное и глубокомысленное молчание.

— Вот и комната, молодой человек! — заметил мистер Рокер.

— Вижу, — отвечал Самуэль, делая ласковый кивок.

— Такой комнаты не найти вам и в Фаррингтонском отеле, — не правда ли? — сказал мистер Рокер с самодовольной улыбкой.

В ответ на это мистер Уэллер весьма замысловато подмигнул и прищурил левый глаз, и это, смотря по обстоятельствам, могло означать или то, что он совершенно согласен с мнением вопрошающего, или вовсе не согласен, или, наконец, что он совсем не думал о таких вещах. Выполнив этот маневр и снова открыв свой глаз, мистер Уэллер приступил к расспросам относительно той знаменитой койки, которая, по рекомендации мистера Рокера, должна была иметь удивительные свойства.

— A вот вам и постель, — сказал мистер Рокер, указывая на стоявшую в углу железную кровать, покрытую ржавчиной. — При одном взгляде на нее так и разбирает охота повалиться и всхрапнуть. Лихая койка!

— Я так и думал, — отвечал Самуэль, обозревая этот род мебели с величайшим отвращением. — Не нужно есть и маку, чтобы спать на ней с аппетитом.

— Совсем не нужно, — сказал мистер Рокер.

Самуэль искоса взглянул на своего господина, желая, вероятно, уловить на его физиономии впечатление, произведенное зрелищем этого печального и грязного жилища. Великий человек был совершенно спокоен.

— A эти господа, что спят в этой комнате, джентльмены, я полагаю? — спросил мистер Уэллер.

— Джентльмены с маковки до пяток, — отвечал мистер Рокер. — Один из них выпивает в сутки по двенадцати кружек пива и не выпускает трубки изо рта.

— Молодец! — заметил Самуэль.

— Первый сорт! — подтвердил тюремщик.

Нисколько не озадаченный этим известием, мистер Пикквик с улыбкой объявил о своей решимости испытать на себе в эту ночь снотворное влияние чудесной койки.

— Вы можете, сэр, ложиться, когда вам угодно, без всякой церемонии, — сказал тюремщик и, слегка кивнув головой, оставил своего арестанта.

Мистер Пикквик и слуга его остались в галерее. Было жарко, душно и темно. Двери от маленьких каморок по обеим сторонам галереи были немного приотворены. Прогуливаясь взад и вперед, мистер Пикквик заглядывал в них с большим участием и любопытством. В одной комнате, через густое облако табачного дыма, разглядел он четверых дюжих молодцов, игравших в засаленную колоду карт за столом, уставленным со всех концов полуопорожненными кружками пива. В соседней каморке сидел одиноко джентльмен степенной наружности, перебирая пачки грязных бумаг, пожелтевших от пыли: он хотел, казалось, при свете сального огарка писать, чуть ли не в сотый раз, длинную историю своих душевных скорбей и огорчений в назидание какому-нибудь великому человеку, который, по всей вероятности, никогда не станет и читать этого литературного произведения. В третьей комнате виднелось целое семейство: муж, дети и жена; они стлали постель на полу и на стульях, где должны были провести эту ночь младшие члены семьи. В четвертой, пятой, шестой, седьмой и т. д. — шум, толкотня, пиво и табак, стук, брань, смех и карты — тюремная жизнь во всем разгаре.

В самых галереях, и особенно на ступенях лестницы, виднелись разнообразные джентльмены с более или менее замечательными физиономиями. Одни прохаживались взад и вперед, вероятно, потому, что их комнаты унылы и пусты; другие потому, что в комнатах душно и тесно; но большая часть этих господ, томимых внутренним беспокойством, выходили из своих убежищ с единственной целью убить как-нибудь однообразные часы затворнической жизни. Были тут люди из всех сословий, от земледельца в бумазейной куртке до промотавшегося эсквайра в шелковом халате с изодранными рукавами; но все они отличались одним и тем же беспечным видом и той беспардонной заносчивостью, которая составляет особенность тюремной атмосферы. Всего этого невозможно изобразить словами; но тем не менее вы поймете эту жизнь в одно мгновение ока, лишь только перешагнете за порог долговой тюрьмы и потрудитесь взглянуть на пеструю группу, представлявшуюся теперь наблюдательному взору великого мужа.