Замогильные записки Пикквикского клуба - Чарльз Диккенс

— Где же вы сами будете жить, сэр? — спросил мистер Пикквик, положив деньги за первую неделю на шатающийся стол.

Незнакомец взял их дрожащей рукой и отвечал, что он еще сам не знает. Он пойдет наперед и посмотрит, куда ему можно будет передвинуть свою койку.

— Мне кажется, сэр, — сказал мистер Пикквик, протягивая к нему свою руку с чувством искреннего соболезнования, — мне кажется, сэр, вы принуждены будете жить в каком-нибудь шумном и тесном месте.

— Очень может статься.

— Ну, так я покорнейше прошу вас располагать этой комнатой, как своей собственной, когда вам нужен будет покой или когда кто-нибудь из ваших друзей придет навестить вас.

— Друзей? Друзья придут навестить меня?! — перебил незнакомец удушливым голосом, производившим какое-то странное дребезжание в его горле. — Да если бы лежал я на дне глубокого рва или в грязной и зловонной яме, запаянный и забитый железными гвоздями в своем свинцовом гробу, — и тогда свет не мог бы забыть меня в такой мере, как забыт я теперь. Я мертвец — мертвец для общества, и нет между людьми живой души, которая позаботилась бы о существовании узника, осужденного нашим законом. Меня придут навестить друзья? Меня? Великий боже! Был я свеж и молод, когда нога моя впервые переступила через порог этой тюрьмы, — и вот стал я стариком, согбенным под тяжестью лет и скорби: человеческая рука не закроет моих глаз, когда я умру, и никто даже не скажет: «Нет его, наконец, и — слава богу!»

Неестественное возбуждение чувства, распространившее необыкновенный свет на лице этого человека, когда он говорил, тотчас же исчезло после заключения этой речи. Он судорожно сжал обе руки и, пошатываясь с боку на бок, поковылял из комнаты.

— На него-таки находит временами, — сказал мистер Рокер, улыбаясь, — все они иной раз бывают очень похожи на слонов, и если что-нибудь расшевелит их невзначай, тогда, что называется, пиши пропало.

Сообщив это филантропическое замечание, мистер Рокер вступил в дальнейшие переговоры, и следствием их было то, что в комнате мистера Пикквика появились в короткое время: ковер, шесть стульев, стол, софа, складная кровать, чайник и другие мелкие принадлежности, необходимые в житейском быту. За весь этот комфорт мистер Пикквик условился платить двадцать семь шиллингов с половиной в неделю.

— Ну-с, теперь еще чего не угодно ли вам, мистер Пикквик? — спросил Рокер, озираясь вокруг с величайшим удовольствием и весело побрякивая в сжатой ладони деньгами, полученными за первую неделю.

— Да, мне нужно еще попросить вас кой о чем, — отвечал мистер Пикквик, размышлявший о чем-то в продолжение нескольких минут. — Нет ли у вас тут людей, которых можно отправлять за разными поручениями и посылками?

— Отправлять в город?

— Да. Я разумею таких людей, которые, не быв арестантами, могут выходить за ворота, когда их посылают.

— Как не быть, почтеннейший! Найдутся и такие люди. Вот, примером сказать, проживает у нас один вертопрах, у которого есть какой-то приятель на Бедной Стороне: он рад из-за какой-нибудь безделицы бегать по всему городу. Послать за ним?

— Сделайте одолжение, — отвечал мистер Пикквик. — Ах, нет… постойте. Вы, кажется, сказали: на Бедной Стороне? Мне бы хотелось видеть эту сторону. Я сам пойду к нему.

Бедной Стороной в долговой тюрьме, как показывает, впрочем, самое наименование, называется та часть Флита, куда сажают самых бедных, нищих должников. Арестант, отправляемый на Бедную Сторону, не платит ничего ни в артель, ни за свой уголок в общей комнате, холодной и сырой. Несчастные содержатся здесь за счет доброхотных подаяний от сострадательных лиц, которые, время от времени, оставляют на их долю в своих завещаниях более или менее значительную сумму. Еще памятно время, когда за несколько лет перед этим каждый англичанин мог видеть на лицевой стене Флита род железной клетки, где сидел какой-нибудь горемыка с голодными взорами и, побрякивая жестяной кружкой, взывал жалобным голосом к проходящим: «Сжальтесь, милостивые господа, над бедными заключенными, сжальтесь, милостивые господа!» Сбор из этой кружки разделялся между бедными узниками, и каждый из них по очереди должен был исправлять унизительную должность сборщика в железной клетке.

Этот обычай уничтожен в настоящее время, и прохожий не видит больше клетки; но положение арестантов на Бедной Стороне не изменилось ни на волос26.

Печальные мысли быстро пробегали одна за другой в премудрой голове мистера Пикквика, когда он взбирался наверх по узкой и грязной лестнице, у подножия которой расстался со своим проводником. Взволнованный грустной картиной, нарисованной пылким его воображением, великий человек машинально вступил в общую арестантскую, имея весьма смутное понятие о месте, где он находился, и о цели своего визита.

Беглый взгляд на комнату привел его в себя. И лишь только мистер Пикквик поднял свои глаза на фигуру человека, сидевшего в мечтательном положении перед камином, шляпа невольно выпала из его рук, и он остановился неподвижный и безмолвный от великого изумления.

Да, так точно. Глаза не обманули мистера Пикквика. То был не кто другой, как сам мистер Альфред Джингль, в грязных лохмотьях и без верхнего платья, в пожелтелой коленкоровой рубашке, с длинными волосами, беспорядочно разбросанными по его щекам. Черты лица его изменились ужасно. Он сидел перед разведенным огнем, облокотившись головой на обе руки, и вся его фигура обличала страшную нищету и отчаяние.

Подле Джингля, беспечно прижавшись к стене, стоял дюжий и здоровый мужчина, похлопывавший изорванным охотничьим бичом по жокейскому сапогу, украшавшему его правую ногу: левая обута была в старую и дырявую туфлю. Это был беззаботный житель полей и лесов. Лошади, собаки и пьянство завели его сюда. На одиноком сапоге его торчала покрытая ржавчиной шпора, и временами он вздергивал ее кверху, лаская сапог охотничьей плетью. Из уст его вырывались звуки, которыми обыкновенно охотники погоняют своих лошадей. Несчастный воображал в эту минуту, что он перескакивает через какой-то трудный барьер на скачках с препятствиями.

На противоположной стороне комнаты сидел старик на небольшом деревянном сундуке. Глаза его неподвижно устремлены были в землю, и на его лице нетрудно было разглядеть все признаки глубочайшего отчаяния и безнадежной скорби. Маленькая девочка, вероятно, дочь его, суетилась вокруг него и старалась бойкими и шумными движениями пробудить его притупленное внимание; но старик не видел, казалось, и не слышал ничего. Этот детский голосок был для него пленительнее всякой музыки в былое время, и эти глазки бросали радужный свет на его лицо; но теперь он был и глух и нем для возлюбленной малютки. Тело его огрубело от физических недугов, и чувства души его парализировались неисцелимо.

Были еще посреди комнаты два или три человека, которые вели между собою вдохновенный разговор. Тут же слабая и худощавая женщина, вероятно, жена одного из арестантов, поливала с большим старанием одряхлевший остов какого-то растения, которому, очевидно, не суждено было разрастись свежими и зелеными листьями в этом месте.

Таковы были предметы, представившиеся глазам мистера Пикквика, когда он озирался вокруг себя с безмолвным изумлением. Необычайный шум при входе в комнату какого-то лица вдруг пробудил его внимание. Обернувшись к дверям, мистер Пикквик прямо наткнулся своим взором на нового пришельца и в нем, через все его лохмотья и нищету, он немедленно угадал знакомые черты мистера Иова Троттера.

— Мистер Пикквик? — вскричал Иов.

— Э? — воскликнул Джингль, припрыгивая на своем месте. — Мистер… Так оно и есть… странное место… поделом вору и мука… сам виноват… да!

С этими словами мистер Джингль опустил но бокам руки туда, где когда-то были его карманы, и, склонив подбородок на грудь, упал опять на стул.

Мистер Пикквик был глубоко растроган при виде этих двух негодяев, доведенных до ужасного состояния нищеты. Не нужно было никаких объяснений: невольный и жадный взгляд мистера Джингля на кусок баранины, принесенный ему сердобольным Иовом, красноречивейшим образом истолковал ему всю сущность дела. Кротко и ласково взглянул он на Джингля и сказал:

— Мне бы хотелось поговорить с вами наедине, любезнейший: не хотите ли со мной выйти на минуту?

— С большим удовольствием, — отвечал Джингль, быстро вставая с места, — парк с решетками… стены зубчатые… лужайка романтическая… не велика… для публики всегда открыта… владельцы дома на даче… хозяйка отчаянно заботится о жильцах… да.

— Вы забыли надеть сюртук, — сказал мистер Пикквик, когда они вышли из дверей.

— Нечего забывать, — отвечал Джингль. — В закладе… хорошая родня… дядя Том… нельзя… надобно есть… натура требует пищи.

— Что вы под этим разумеете?