Ложная память - Дин Кунц

— Он знал, что ребенок от него?

— Конечно. А почему бы и нет? Ни он, ни я не были косными людишками.

Гул в голове Дасти, который являлся непременным музыкальным фоном для каждого его посещения этого дома, перешел в более зловещий тон, нежели обычно.

— А когда Доминик родилась с болезнью Дауна… мама, как ты восприняла это?

Она взглянула на кровавые следы на его руке, оставленные ее ногтями, а потом, взглянув ему прямо в глаза, ответила лишь одной фразой:

— Ты знаешь, как я восприняла это.

И она снова поднесла руку Младшего к лицу и поцеловала один за другим суставы его пальцев. На сей раз это выглядело так, будто она говорила, что все ее проблемы с дефективными детьми стоило перенести ради того, чтобы теперь у нее был он.

— Я имел в виду не то, как ты обошлась с Доминик, а как ты поступила с информацией о ее состоянии? Насколько я тебя знаю, у Аримана должны были уши завянуть. Готов держать пари, что в тех оскорблениях, которыми ты его осыпала, «самовлюбленный щенок из Голливуда» было, пожалуй, самым мягким из эпитетов.

— В моей семье никогда не было ничего подобного этому, — сказала она, подтвердив тем самым, что Ариману тогда пришлось выдержать всю тяжесть ее гнева.

Марти не могла больше сдерживаться:

— Так, значит, тридцать два года назад вы оскорбили его, вы убили его ребенка…

— Он обрадовался, когда услышал, что она мертва.

— Теперь, когда я его знаю достаточно хорошо, я уверена, что так оно и было. Но все равно, тогда вы оскорбили его. А потом, много лет спустя, человек, который дал вам Младшего, этого золотого мальчика…

Младший по-настоящему улыбнулся, как будто Марти собиралась обнять его.

— …человек, который дал вам этого мальчика, которого Ариман оказался не в состоянии зачать, ваш муж ищет любую возможность, чтобы задеть Аримана, высмеять его, вытирает о него ноги на каждом публичном мероприятии, куда ему доведется попасть, и даже непрерывно подкусывает его всеми этими мелкими пакостями, вроде Amazon.com. И вы не прекратили этого?

В ответ на обвинение, выдвинутое Марти, глаза Клодетты снова зажглись гневом.

— Я поддерживала эти действия. А почему бы и нет. Марк Ариман не может сделать книгу лучше, чем сделать ребенка. Почему он должен иметь больший успех, чем Дерек? Почему он должен иметь хоть что-нибудь вообще?

— Вы дура. — Очевидно, Марти выбрала это оскорбительное выражение, так как знала, что оно уязвит Клодетту сильнее любого другого. — Вы высокомерная бестолковая дура.

Скит, встревоженный прямотой Марти, боясь за нее, попытался оттеснить ее себе за спину. Но та схватила его за руку и крепко ее стиснула, почти так же, как Клодетта — руку Младшего. Но в отличие от Клодетты она не пыталась найти в нем опору, а наоборот, делилась своими силами.

— Не волнуйся, Малыш. — И, развивая атаку, она вновь обратилась к Клодетте: — Вы не имеете ни малейшего понятия о том, на что способен Ариман. Вы ни черта не знаете о нем — о его злобе, его безжалостности…

— Я все это знаю…

— Так какого дьявола вы все это натворили? Вы открыли для него дверь и позволили ему влезть в жизни всех нас, а не только в вашу собственную. Он и не посмотрел бы на меня, если бы я не была связана с вами. Если бы не вы, ничего этого со мной не случилось бы, и мне не пришлось бы… — она испуганно посмотрела на Дасти, который и без того сразу понял, что она имеет в виду двоих мужчин, лежавших в заброшенном колодце в глубине пустыни Нью-Мексико, — не пришлось бы сделать того, что я была вынуждена сделать.

Клодетту нельзя было заставить смириться ни резкостью тона, ни какими-либо фактами.

— У тебя это звучит так, будто события касаются только тебя одной. Как говорится, говно всегда всплывает. Я уверена, что в тех кругах, в которых ты выросла, тебе доводилось слышать это выражение. Говно всегда всплывает, Марти. Это происходит со всеми нами. Может быть, ты не заметила, что именно мой дом весь изрешетили пулями.

— Вам придется привыкнуть к этому, — не собиралась сдаваться Марти, — потому что Ариман на этом не остановится. Он еще раз, и еще раз, и еще десять раз подошлет кого-то. Это могут быть совершенно незнакомые люди и люди, которых мы знали и которым доверяли всю жизнь, которых никогда и в голову не придет заподозрить, и не успокоится, пока мы все не погибнем.

— Во всем, что ты здесь несешь, нет ни крошки здравого смысла, — вскипела Клодетта.

— Хватит! Заткнитесь! Все заткнитесь! — вдруг заорал Дерек-старший. Он стоял внизу, в вестибюле, рядом с телом Эрика. — Видимо, никого из соседей не было дома, и никто не позвонил в полицию раньше меня. Пока они не оказались здесь, я скажу вам, как все должно быть. Это мой дом, и я буду указывать, как себя вести. Я вытер оружие. Я вложил его ему в руку. Дасти, Марти, если вы хотите выступить против нас, то поступайте, как хотите, но в таком случае между нами начнется война, и я постараюсь очернить вас обоих всеми доступными мне средствами. Вы сказали, что у вас сгорел дом? А я скажу, что вы играете в азартные игры, залезли в долги и сами сожгли дом для того, чтобы получить страховку.

Потрясенный этой угрозой, словно взятой со страниц бульварного романа, Дасти все же не был удивлен.

— Дерек, ради бога, но чем все это может хоть кому-то помочь теперь?

— Замутит воду, — деловито пояснил Лэмптон. — Собьет с толку полицейских. Ведь этот парень был мужем вашей подруги, Марти? Так я расскажу полицейским, что он приехал сюда, чтобы убить Дасти, потому что Дасти ухлестывал за Сьюзен.

— Вы безмозглый ублюдок, — возмутилась Марти, — Сьюзен мертва. Она…

Клодетта решила присоединиться к заговору.

— А потом я скажу, что Эрик, прежде чем начать пальбу, признался в том, что убил Сьюзен, а ее он убил за то, что она спуталась с Дасти. Я предупреждаю вас обоих, мы будем изо всех сил мутить воду, чтобы нельзя было даже разглядеть моего мальчика, уже не говоря о том, чтобы обвинить его в убийстве за то, что он сделал, спасая всех нас.

Дасти не мог припомнить, что произошло: то ли он прошел сквозь зеркало, то ли его подхватил магический вихрь, посланный злым волшебником, но он находился здесь, в перевернутом мире, где все стояло вверх тормашками, где ложь почиталась за истину, а правда была ненужной и неприятной вещью.

— Иди сюда, Клодетта, — приказал Лэмптон, все так же стоя внизу. — И ты тоже, Дерек. В кухню, живо. Нам нужно поговорить, пока не приехала полиция. В наших показаниях не должно быть противоречий.

Проходя мимо Дасти, подросток высокомерно ухмыльнулся ему и, все так же держа мать за руку — он чуть ли не волочил ее за собой, — начал спускаться с лестницы.

Дасти отвернулся от них и прошел через зал к Пустяку, который на протяжении всей бури неподвижно стоял у стены.

— Ничего себе! — сказал Пустяк.

— Теперь ты лучше понимаешь Скита?

— О да.

— Где Валет? — спросил Дасти, потому что собака была связью, соединяющей его с реальностью, его личным талисманом, напоминавшим о настоящем мире, где не существовало злобных ведьм.

— Кровать, — сообщил Пустяк, указав на раскрытую дверь хозяйской спальни.

Кровать в стиле «шератон» была довольно высокой, и Валет сумел втиснуться под нее. Его выдавал один лишь хвост, торчавший из-под покрывала.

Дасти обошел вокруг кровати, сел на пол, нагнулся, приподнял покрывало и спросил:

— Там найдется местечко для меня?

Валет заскулил, словно просил хозяина скорее залезть под кровать и утешить его.

— Все равно они рано или поздно нашли бы тебя там, — заверил пса Дасти. — Вылезай оттуда, дружок. Иди сюда, я почешу тебе животик.

После долгих уговоров Валет выполз на открытое место. Однако он был настолько перепуган, что не решался подставить живот даже своему хозяину, которого безмерно обожал.

Марти присоединилась к Дасти и тоже уселась на пол. Валет, все еще прижимавший уши, лежал между ними.

— Знаешь, я, похоже, пересмотрю свои мысли насчет семьи. Может быть, будет лучше, если все останется, как есть: ты и Валет?

Пес, кажется, был согласен с нею.

— Когда мы ехали сюда, — сказала Марти, — я и подумать не могла, что может быть еще хуже, чем было, а теперь посмотри, во что мы вляпались! Сидим по шею в дерьме и продолжаем тонуть. Ты знаешь, я вся какая-то окоченевшая. Знаю, что случилось с Эриком, но совершенно не чувствую этого.

— Да. А я полностью окоченел.

— Что ты собираешься делать?

Дасти потряс головой.

— Я не знаю. Да и что толку? Полагаю, мальчишка окажется героем, так ведь? И неважно, что я скажу. Или ты. Это ясно как день. Правду не удастся сыграть настолько убедительно, чтобы в нее поверили.

— И как насчет Аримана?

— Марти, я боюсь.

— Я тоже.

— Кто нам поверит? Было бы достаточно трудно заставить кого-нибудь выслушать нас до… этого. Ну, а теперь, когда Гад и Клодетт станут сочинять о нас дикие истории только ради того, чтобы замутить воду… если мы начнем рассказывать о промывании мозгов, о запрограммированном самоубийстве, запрограммированных убийцах… это лишь сделает их ложь о нас более правдоподобной.