Детство Ромашки - Виктор Иванович Петров
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В эту минуту с улицы в открытое окно заглянул Ибрагимыч.
—Вон она, дело какой! — воскликнул он, хлопая рукой по подоконнику.— Говор говорят, гостей не ждут. Бросай, беги нас встречать!
Через минуту все были во дворе, а я выбежал в сени и остановился. Знал, что Ибрагимыч привез Макарыча. Я так ждал его! Кинуться бы к нему, закричать, как кричит сейчас во дворе Акимка... Но все это я пересилил в себе и спокойно ждал Макарыча в сенях.
Он вошел, поддерживая под руку тетку Пелагею. Увидел меня, остановился.
—Ромашка?!
Без бороды и усов, узколицый, широколобый, в серой от пыли гимнастерке, весь с ног до головы иной, и только большие темные глаза да мягкий грудной голос —его. Оставив тетку Пелагею, он шагнул ко мне и, глядя из-под густых бровей, протянул мне руки:
—Здравствуй, Ромашка, здравствуй, мой дорогой! Потому ли, что я так много думал о Макарыче, так ждал
его, мне показалось, что мы с ним почти не расставались. Только когда он меня обнял и я услышал, как гулко колотится сердце под его гимнастеркой, а эти удары сталкиваются с ударами моего сердца, мне стало понятно, как я соскучился по Макарычу. Но вот он легонько оттолкнул меня и, кивнув на дверь, живо и незнакомо-игриво сказал:
—А посмотри, кто еще приехал!
В дверях стоял Григорий Иванович. Фуражка на затылке, большие пальцы обеих рук заложены за ремень. Запыленный до черноты, Чапаев сверкал белками глаз, а из-под усов у него жемчужно блестели зубы. Он ворочал локтями, будто красовался передо мной. Перешагнув порог, воскликнул:
—Угадал, что ли?
Да, я угадал с первой же секунды, но от удивления ничего не мог сказать.
—Вот так-то! — рассмеялся Чапаев, сдвигая фуражку с затылка на лоб.— Заскучал без тебя с Наумычем да вдогон за вами.
Вбежал запыхавшийся Акимка и выкрикнул, обращаясь к Макарычу:
Корзинку от тарантаса отвязывать ай нет?
Отвязывать, отвязывать,— ответил Макарыч и кивнул Чапаеву: — Григорий Иваныч, пойди-ка, пожалуйста, может, помочь надо.
Но корзину уже несли Максим Петрович с Серегой. За ними и мы с Макарычем вошли в прихожую, а затем в горницу. Обняв меня за плечи, он сказал:
—Хорошо ты вырос. Почти с меня. Бабаыя-крестная рассказывала, как ты за зиму маханул, а я не верил. Это, брат, славно, когда человек растет. И Акимка вон как выбухал. Удивительно это!
Со двора в окно заглянул Михаил Иванович, позвал тетку Пелагею и, похлопывая ладонью по подрамнику, заговорил:
—Такое дело, Егоровна. Я скомандовал своим баню топить, а ты с Дашуткой поспешай к моей Ермолавне. Гостей у меня принимать будем, так поможете ей со стряпней. А вас с благополучным прибытием! — протянул он длинную руку Макарычу.— Наслышан про вас от Максима Петровича.
—Спасибо!—взволнованно отозвался Макарыч, пожимая руку Михаила Ивановича.
34
К пирогам с зеленым луком, к жареным карасям, выложенным на просторные тарелки, почти никто не притронулся. Все внимательно слушали Павла Макарыча. После бани на нем белая, с распахнутым воротом косоворотка, а изредив-шиеся волосы зачесаны к затылку так, что розовые залысины уголками тянутся к макушке. Помешивая ложечкой в стакане зеленоватый настой из степной травы «матрешки», он рассказывает, где ему удалось побывать с той поры, как он вынужден был скрыться из Балакова.
—Больше месяца по городам и селам скитался, укрываясь у верных товарищей да хороших знакомых. Кое-как добрался до Питера. Устроился работать на механический завод. Фамилию «Ларин на Лаврина переменил и не Павлом Макарычем стал именоваться, а Петром Митрофановичем. Царь с трона слетел. Стал я опять Лариным.
Макарыч из Петрограда недавно. Побывал в Саратове, в Самаре, Симбирске, во многих городках и селениях, завернул в Балаково да вот и в Осиновку попал.
—Что сказать? — развел он руками.— Вся страна бурлит, негодует и поднимается против Временного правительства Керенского. Судите по своей жизни в Осиновке.
Торопливо выпив стакан остывшего чая, Макарыч рассказал, как
