Набат. Агатовый перстень - Михаил Шевердин

По двору прохаживался в одном белье подпоясан­ный зелёным бельбагом Хаджи Акбар. Он кряхтел от удовольствия, ступая босыми ногами по гладкой, словно отполированной глине дворика, нагретого солнцем, и бросал крошки хлеба горлинкам. Раима хлопотала у очага, и Жаннат даже застонала, так ей хотелось есть.

На молодую женщину Хаджи Акбар даже не взгля­нул. За ужином он долго, сопя и кряхтя, ел, смачно разжевывая куски баранины, плававшие в растоплен­ном жиру, и не обращая ни малейшего внимания на резкие движения Жаннат, старавшейся всячески выка­зать свое отвращение и пренебрежение к своему быв­шему мужу. Он оставался невозмутимым и только раз, словно обращаясь к невидимому собеседнику, заме­тил:

— Бабы обнаглели... Поганят, те-те... мужской дастархан. Ну и времена...

И вдруг Жаннат стало ясно, что Хаджи Акбар боится её. Под напускной свирепостью, угрожающим тоном и просто откровенными угрозами, под маской высокоме­рия он прятал страх. Молодая женщина отлично знала обычаи горожан, а тем более нрав городских людей, превыше всего возносящих законы шариата, рассматривающих женщину лишь как игрушку для удовлетворения своего вожделения и не считающих её за человека.

Странно и непонятно. Странно, что Хаджи Акбар в первый же момент не набросился на неё и не убил, даже не избил, не тронул пальцем. Ведь она нарушила незыблемые законы ислама, ушла от мужа, убежав с помощью посторонних мужчин. Она нанесла ему вели­чайшее оскорбление, какое может нанести жена мужу. Она покрыла его позором, который можно только смыть кровью. Пусть он объявил ей в Бухаре «уч талак», трижды развод, но это ничего не значит. О, Жаннат отлично знала, что нож обрывал жизнь её подружек и знакомых за гораздо меньшие преступления. Странно. Такую поразительную снисходительность уж никак нельзя объяснить добротой Хаджи Акбара. Он не раз награждал Жаннат колотушками только за то, что чай сказывался плохо заваренным. А сейчас он сидит про­тив неё за дастарханом — это просто неслыханно, что­бы мужчина сидел с разводкой за одним дастарханом — и молчит, не кричит на неё: «Убирайся, поганая!» Молодая женщина попробовала объяснить непонятное поведение Хаджи Акбара слабостью. Уж не проснулась ли в нём старая страсть к ней?!. Всё внутри содрогну­лось от отвращения, лицо Жаннат вспыхнуло от одних воспоминаний, и она, упрямо сдвинув брови, посмотре­ла на прыщеватое обрюзгшее лицо мужа, а он поспеш­но уткнулся в большую чашку, из которой жадно из­влекал сальными пальцами куски варева. И тогда Жан­нат окончательно утвердилась в мысли: он боится.

Молодая женщина поняла это с большим торжест­вом, но причина его страха перед ней оставалась ещё некоторое время неясной. После чая Хаджи Акбар уда­лился к прохладе хауза, небрежно развалился в тени талов и как будто задремал. Но ему не удалось обма­нуть Жаннат. Продолжая хлопотать по хозяйству, она вскоре установила, что его глаза бегают за ней следом.. Из-под приопущенных век он следил за каждым её движением, и едва она приближалась к калитке, как взгляд Хаджи Акбара становился тревожным и жад­ным. Раза два он даже приподнялся, точно хотел встать.

Домашнее хозяйство оказалось очень запущенным. Старушка Раима за годы странствий Жаннат одряхле­ла и опустилась. Папаша Хакберды жёг в горах из фисташковых деревьев уголь, братья разбрелись по свету, сёстры вышли замуж и поумирали. Старуха поч­ти всегда сидела дома одна-одинё-шенька. Только вот несколько времени назад на радость Раиме появился нежданно-негаданно зятёк Хаджи Акбар, как камень с горы скатился. Чего он приехал? Старушка не знала и знать не хотела. Денег он не жалел. Старушка бла­годушествовала. Бродя по двору, Жаннат обнаружила в низкой глинобитной конюшне коня. Немотря на сла­бый свет, проникавший в дверь, Жаннат разглядела богатую попону, дорогое седло, лука которого оказа­лась отделанной серебром и самоцветами. Конь болел. Правая задняя нога у него отекла,    из круглой    ранки выделялись сукровица и гной. Уж не потому ли Хаджи Акбар засел в домике угольщика Хакберды?

В михманхане, кроме винтовок, Жаннат обнаружи­ла тяжелый хурджун. Она не была бы женщиной, если бы не заглянула в него. Среди обычных предме­тов одежды и разных мелочей в нём оказались патро­ны, тяжёлый кошелек с золотом и бумажник с деньга­ми. Сердце Жаннат усиленно запрыгало. В хурджуне таилось целое состояние, но она ни к чему не притро­нулась и поспешила выйти во двор. Искоса Жаннат стала разглядывать Хаджи Акбара, он заметил это и поманил её пальцем. Подойдя к нему, молодая жен­щина заметила, что хотя Хаджи Акбар и разлегся на паласе в одном белье, но на ременном поясе у него висел маузер.

—  Ты почернела, похудела, — сказал Хаджи Ак­бар, — долго ты трепала подол по миру. Но... гм... гм... ты красива, а?

—  Зачем вы меня звали? — спросила Жаннат.

—  Не кусайся!.. — усмехнулся Хаджи Акбар. — Ты взаправду комсомолка?

Хоть он и посмеивался, но в его тоне опять послы­шалось беспокойство.  Жаннат бросила:

—  Да, я уже говорила.

—  А зачем ты приехала? — Тон Хаджи Акбара уже приобрел оттенок  вкрадчивости и даже  ласковости.

—  Проведать матушку.

—  А... гм-гм!

Он молча разглядывал молодую женщину и вдруг сказал:

—  Я теперь стал  тоже советский человек. Тебе  не­чего меня сторониться...

Он полез в карман и вытащил потрёпанные, изрядно засаленные бумажки.

—  Смотри!.. Видишь, вот написано: «Мандат»! Поняла — «Мандат»! А вот ещё один мандат. И ещё. Это мне все командир Гриневич дал... я теперь большой человек...

—  Дай!

Жаннат взяла бумажки и прочитала вслух первую из них: «Мандат. Дан сей Хаджи Акбару Самедказиеву в том, что он является проводником отрядов Красной Армии. Просьба оказывать ему содействие. Нач. штаба энской дивизии Валидов».

—  Ийе! — поразился Хаджи  Акбар. — Ты читаешь? Моя жёнушка грамотная. Когда ты научилась?

—  Научилась, — коротко бросила Жаннат. Она быстро скользнула взглядом по остальным бумажкам. — И все со штампами воинских частей? — удивилась она.

—  Видишь... я теперь бросил буржуйское дело...  я теперь совсем советский, хэ-хэ!

Жаннат хотела уйти.

—  Почему ты не смотришь на меня? Беда прямо! Лучше пешком ходить, чем ездить на норовистой лоша­ди, лучше холостяком остаться, чем  иметь норовистую жену.... Но хватит... те-те... Я пойду на гузар к мечети и отменю «уч-талак»... Я скажу имаму, и он нас поже­нит. Правду говорят: жена не камча, с руки не сбро­сишь.

Слезы показались на глазах Жаннат. Отчаяние охватывало её.

—  После «уч-талака» никто не имеет права жениться на бывшей жене. Я тоже знаю закон.