Достоевский. Энциклопедия - Николай Николаевич Наседкин

миг, что Фёдор Павлович, несмотря на свой чин приживальщика, всё-таки один из смелейших и насмешливейших людей той, переходной ко всему лучшему, эпохи, тогда как он был только злой шут и больше ничего. Пикантное состояло ещё и в том, что дело обошлось увозом, а это очень прельстило Аделаиду Ивановну. <…> Что же до обоюдной любви, то её вовсе, кажется, не было — ни со стороны невесты, ни с его стороны, несмотря даже на красивость Аделаиды Ивановны. Так что случай этот был может быть единственным в своем роде в жизни Фёдора Павловича, сладострастнейшего человека во всю свою жизнь, в один миг готового прильнуть к какой угодно юбке, только бы та его поманила. А между тем одна только эта женщина не произвела в нём со страстной стороны никакого особенного впечатления.

Аделаида Ивановна, тотчас же после увоза, мигом разглядела, что мужа своего она только презирает и больше ничего. Таким образом следствия брака обозначились с чрезвычайною быстротой. Несмотря на то, что семейство даже довольно скоро примирилось с событием и выделило беглянке приданое, между супругами началась самая беспорядочная жизнь и вечные сцены. Рассказывали, что молодая супруга выказала при том несравненно более благородства и возвышенности, нежели Фёдор Павлович, который, как известно теперь, подтибрил у неё тогда же, разом, все её денежки, до двадцати пяти тысяч, только что она их получила, так что тысячки эти с тех пор решительно как бы канули для неё в воду. Деревеньку же и довольно хороший городской дом, которые тоже пошли ей в приданое, он долгое время и изо всех сил старался перевести на своё имя чрез совершение какого-нибудь подходящего акта, и наверно бы добился того из одного, так сказать, презрения и отвращения к себе, которое он возбуждал в своей супруге ежеминутно своими бесстыдными вымогательствами и вымаливаниями, из одной её душевной усталости, только чтоб отвязался. Но, к счастию, вступилось семейство Аделаиды Ивановны и ограничило хапугу. Положительно известно, что между супругами происходили нередкие драки, но по преданию бил не Фёдор Павлович, а била Аделаида Ивановна, дама горячая, смелая, смуглая, нетерпеливая, одарённая замечательною физическою силой. Наконец она бросила дом и сбежала от Фёдора Павловича с одним погибавшим от нищеты семинаристом-учителем, оставив Фёдору Павловичу на руках трёхлетнего Митю. <…> Бедняжка оказалась в Петербурге, куда перебралась с своим семинаристом и где беззаветно пустилась в самую полную эмансипацию…» Далее сообщается, что Фёдор Павлович хотел помчаться для чего-то в Петербург, но не успел из-за очередного запоя, а в это время было получено известие о внезапной кончине Аделаиды Ивановны: «Она как-то вдруг умерла, где-то на чердаке, по одним сказаниям от тифа, а по другим, будто бы с голоду…» Фёдор Павлович, так внезапно овдовев, вскоре скандально женился уже на Софье Ивановне.

Карамазова Софья Ивановна

«Братья Карамазовы»

Вторая жена Фёдора Павловича Карамазова, мать Ивана и Алексея Карамазовых. О ней Повествователь сообщает ещё меньше сведений, чем о первой супруге Карамазова — даже девичья её фамилия на названа (впрочем, может быть, генеральша-благодетельница Ворохова дала ей свою): «Фёдор Павлович, спровадив с рук четырёхлетнего Митю, очень скоро после того женился во второй раз. Второй брак этот продолжался лет восемь. Взял он эту вторую супругу свою, тоже очень молоденькую особу, Софью Ивановну, из другой губернии, в которую заехал по одному мелкоподрядному делу, с каким-то жидком в компании. <…> Софья Ивановна была из “сироток”, безродная с детства, дочь какого-то темного дьякона, взросшая в богатом доме своей благодетельницы, воспитательницы и мучительницы, знатной генеральши старухи, вдовы генерала Ворохова. Подробностей не знаю, но слышал лишь то, что будто воспитанницу, кроткую, незлобивую и безответную, раз сняли с петли, которую она привесила на гвозде в чулане, — до того тяжело было ей переносить своенравие и вечные попрёки этой, по-видимому не злой старухи, но бывшей лишь нестерпимейшею самодуркой от праздности. Фёдор Павлович предложил свою руку, о нём справились и его прогнали, и вот тут-то он опять, как и в первом браке, предложил сиротке увоз. Очень, очень может быть, что и она даже не пошла бы за него ни за что, если б узнала о нём своевременно побольше подробностей. Но дело было в другой губернии; да и что могла понимать шестнадцатилетняя девочка, кроме того, что лучше в реку, чем оставаться у благодетельницы. Так и променяла бедняжка благодетельницу на благодетеля. Фёдор Павлович не взял в этот раз ни гроша, потому что генеральша рассердилась, ничего не дала и сверх того прокляла их обоих; но он и не рассчитывал на этот раз взять, а прельстился лишь замечательною красотой невинной девочки и, главное, её невинным видом, поразившим его, сладострастника и доселе порочного любителя лишь грубой женской красоты. “Меня эти невинные глазки как бритвой тогда по душе полоснули”, — говаривал он потом, гадко по-своему хихикая. Впрочем у развратного человека и это могло быть лишь сладострастным влечением. Не взяв же никакого вознаграждения, Фёдор Павлович с супругой не церемонился и, пользуясь тем, что она, так сказать, перед ним “виновата”, и что он её почти “с петли снял”, пользуясь кроме того её феноменальным смирением и безответностью, даже попрал ногами самые обыкновенные брачные приличия. В дом, тут же при жене, съезжались дурные женщины и устраивались оргии. <…> Впоследствии с несчастною, с самого детства запуганною молодою женщиной произошло вроде какой-то нервной женской болезни, встречаемой чаще всего в простонародье у деревенских баб, именуемых за эту болезнь кликушами. От этой болезни, со страшными истерическими припадками, больная временами даже теряла рассудок. Родила она, однако же, Фёдору Павловичу двух сыновей, Ивана и Алексея, первого в первый год брака, а второго три года спустя. Когда она померла, мальчик Алексей был по четвёртому году, и хоть и странно это, но я знаю, что он мать запомнил потом на всю жизнь, как сквозь сон разумеется…»

Алёша затем, не закончив курс гимназии, приехал в Скотопригоньевск, первым делом отыскал могилу матери и каждый раз мучился-страдал, когда при нём Фёдор Павлович называл покойницу Софью «кликушей» и вспоминал-говорил о ней непотребным тоном.

В образе матери Ивана и Алексея нашли воплощение отдельные черты матери писателя М. Ф. Достоевской.

Карльхен (крокодил)

«Крокодил»

Главная достопримечательность в небольшом зоопарке заезжего Немца, разместившегося в Пассаже. «У самого же входа, у левой стены, стоял большой жестяной ящик в виде как бы ванны, накрытый крепкою железною сеткой, а на дне его было на вершок воды. В этой-то