Искры - Михаил Соколов

— А и злой же ты, парень, — сказал Поляков сидевшему возле него Леону, — Я думал, что ты меня убьешь тогда, на квартире у Кулагина.

— А я думал, что ты попадешь в полицию.

— Почему это?

— Потому, что тебя выследили тогда, и полиция обложила дом.

— Да не может быть! Но ведь я вскоре после твоего ухода поехал на вокзал и ни полицейских, ни шпиков не видел.

— Они пытались схватить меня, но я удрал, и они, очевидно, сочли, что прозевали тебя.

Поляков пожал руку Леону:

— Спасибо…

Он хотел что-то еще сказать, но Лука Матвеич прямо обратился к нему:

— И вот, товарищ Поляков, за то, что вы тут встали на путь антипартийной деятельности, на путь срыва решений съезда…

— Правильно! Именно, срыва…

— Это позор!

— За это, — продолжал Лука Матвеич, глядя на Полякова, — губернский комитет с сегодняшнего дня считается распущенным.

Поляков широко раскрыл глаза, потом снял очки, посмотрел на Луку Матвеича и наконец спросил:

— Распущен?

— Распущен.

В комнате стало тихо. Чургин и Леон смотрели на Луку Матвеича, Ряшин и Кулагин — на Полякова.

— Кем… кем распущен? — еле внятно пролепетал Кулагин.

— Мною, — сухо ответил Лука Матвеич, — как уполномоченным Центрального Комитета… Теперь я хочу сообщить всем, что меньшинство начало открытый поход против партии. Вот копия письма Мартова и Троцкого, — показал Лука Матвеич письмо. — В нем даны инструкции на места: вышибать искровцев из комитетов, подрывать доверие к центральным, выбранным съездом органам партии, расстраивать работу групп.

— Этого не может быть! Это чудовищно! — воскликнул Ряшин.

— Да, это чудовищно, потому что меньшинство встало на путь дезорганизации всей работы на местах и ревизии решений съезда. Извольте слушать, товарищ Ряшин… Мартов и Троцкий предлагают: «тормозить работу… объявить войну „ленинцам“… вести дело к захвату комитетов…» Так и написано: «к захвату». Дальше, как говорится, ехать некуда… Товарищ Ленин поручил мне сообщить низовым организациям об этих раскольнических действиях меньшинства, что я и делаю. И я думаю так: надо призвать к порядку этих зарвавшихся людей, новоявленных оппортунистов, и заставить их уважать волю съезда.

— Правильно.

— Стыдно слушать, до чего дошли! — раздались голоса.

— И послать товарищу Ленину письмо с полным одобрением его действий, — предложил Чургин.

Леон опять вышел проверить посты.

Дача пряталась в саду, в листве плюща, и была окружена кустами. Вокруг нее и вдали были расставлены постовые, и казалось, постороннему человеку попасть сюда незамеченным просто невозможно было. И, однакоже, Леон, проходя мимо кустов, услышал в них подозрительный шорох. Сказав об этом ближнему дежурному, он хотел идти прямо на шорох, но дежурный — один из шахтеров рудника — знаками дал ему понять, что и сам все сделает, и, крадучись, направился к кустам.

Вдруг оттуда кто-то выбежал. Шахтер бросился догонять его. Леон быстро вернулся в дом, негромко сказал:

— Дача выслежена.

И Лука Матвеич закончил речь:

— Товарищи, наше совещание придется перенести. Я рекомендую одобрить решения съезда и послать нашу резолюцию в «Искру». Другие предложения есть? — Он посмотрел на Полякова, Ряшина, Кулагина, но те опустили головы и молчали.

— Нет, — дружно ответили представители искровских комитетов.

— Тогда на этом мы пока и закончим.

Поляков сказал:

— Выходить через сад, в балку, и через два левых окна, к виноградникам. Живей!

Дача быстро опустела.

2

Возвращаться с дачи пришлось кружным путем. Лука Матвеич, прощаясь, сказал Леону и Ряшину:

— Я убежден, что у вас в Югоринске работает провокатор. Присмотритесь хорошенько к людям. Если обнаружите, уберите немедленно.

Когда Леон и Ряшин приехали в Югоринск, Зайца дома не оказалось. Не было его и в прокатном цехе, где он работал. Через два дня Заяц вернулся домой и привез на подводе много рыбы. Сам ли он был на рыбалке, или купил рыбу на базаре, проверить не было возможности.

Как-то вскоре Ткаченко и Ольга печатали листовку в погребе у Ермолаича. Когда они уходили и вытащили из отдушины в кровле подушку, на плиту что-то упало, звонко щелкнув. Они опять закрыли отдушину, засветили лампу и нашли зеленый карандаш. Потом внимательно осмотрели земляную крышу погреба и на мокрой от дождя поверхности ее заметили следы чьих-то ног. Тогда, позвав на помощь Ермолаича, они ссыпали шрифт в мешки, взяли краски, валик, плиты и все, что имело отношение к типографии, и перенесли в другое место.

Перед утром к Ермолаичу нагрянула полиция, перевернула все в погребе, выпотрошила бочки с солкой, но ничего не нашла.

Леон работал вальцовщиком в новопрокатном цехе первый день. Работа эта была знакома ему, но он отвык от нее и, хотя новый стан был механизирован, за день Леон так устал, что, казалось, у него не хватит сил выбраться из завода на бугор и дойти до квартиры.

Перед гудком к нему пришел Ермолаич и сообщил об обыске. Леон знал о зеленом карандаше от Ольги и велел подбросить его в рабочий шкаф Зайца. Помыв руки в бочке, он зашел в прокатный цех.

— Подбросили карандаш? — спросил он Ткаченко, отозвав его в сторону. — У Ермолаича была полиция.

— Не удалось пока, — ответил Ткаченко. — Но сегодня я сам подброшу.

Домой Леон возвращался вместе с Аленой. Он шел медленно и молчал, вспоминая о Зайце все, что знал, а Алена наблюдала за ним и думала: «Надо переменить квартиру. Или свой домик построить где-нибудь поблизости от завода». Она поделилась этой мыслью с Леоном.

— И тебе лучше будет — ближе ходить на работу, и свой угол будем иметь. Надоело жить в такой тесноте, — сказала она.

— Ты так говоришь, будто у тебя денег полный кошель… — улыбнулся Леон. — Подождем, эго не к спеху.

— Я у бати попрошу. Рублей пятьсот хватит на флигелек.

— Выплачивать долг трудно будет. Года два придется сидеть на одном борще.

— Придумает тоже, — обиделась Алена. — У отца родного я еще буду занимать? И так даст, не обеднеет.

— Ну, дело твое… — сказал Леон и остановился на гребне бугра: — Фу-у, ноги дрожат, как после лихорадки.

Алена тоже остановилась, окинула взглядом лощину и указала на деревья.

— Вон там хорошо бы домик поставить. От речки близко и до завода рукой подать.

Леон устало посмотрел вниз и направился в поселок.

— Потом будем выбирать…

— Новость слыхал? — спросила Алена. — Свадьба у ваших была. Степана я видела, за семьей приезжал. Рассказывает, Федька со службы пришел и сейчас же посватался к вашей Насте. Ну, перед самым постом и сыграли свадьбу.

— Быстро…

— Да, — продолжала Алена, — а ты все в делах и в делах. Хоть бы к своим съездил.

— На рождестве побываем. Я тебе не говорил, что у нас случилось на рождество, когда я сидел? Девушку одну, курсистку, в жандармском управлении избили до смерти. Мы объявили голодовку и десять дней ничего не ели, требуя наказания виновных. Ну, виновного наказали, за это они мне еще три месяца сидеть потом накинули.

— Десять дней!.. И ты ничего не ел?

— Ни маковой росинки.

Алена вздохнула, взяла Леона под руку, прижалась к нему и печально сказала:

— Не дай бог, Лева, если с тобой опять что случится. Я не перенесу, — и, оглянувшись по сторонам, проговорила с легким укором: — А ты упрямый, страсть! Еще больше стал заниматься своими делами.

— А ты вместе со мной ходи.

Алена качнула головой.

— Нет, я на такие дела неспособная. Не тянет меня к ним.

Она сказала это без всякой злобы, и все же Леону неприятны былу ее слова. Ему стало ясно, что и теперь тяготится Алена его делами и терпит их только потому, что ничего изменить не может.

— Да, — невесело проговорил он. — А вот Варя, сестра моя, та не так смотрит на это… Ну, дело твое, Алена.

Остальной путь они шли молча, каждый занятый своими мыслями. Молча сели за стол. После обеда Леон взял томик стихотворений Некрасова и лег отдохнуть, но, прочитав страницу, уснул.

Пришла Ольга. Она была чем-то взволнована, разбудила Леона и, наклонившись к нему, тихо сказала:

— Ткаченко велел передать, что ту вещь тот человек взял.

Леон быстро оделся и ушел вместе с Ольгой.

Алена проводила их хмурым взглядом. Горько ей стало от мысли, что Ольга часто бывает с Леоном, и она в душе решила: «Любит Ольга его». Взяв книгу, она легла и стала читать, но скоро закрыла ее и устремила взгляд в потолок.

На заседании комитета все пришли к убеждению, что Заяц — провокатор. Убрать его было поручено тройке: Леону, Ряшину и Ткаченко.

Вскоре было назначено фиктивное собрание группы Кулагина.