Случай на станции Кречетовка - Валерий Владимирович Рябых

Но не одними репрессиями исправлялось положение на железной дороге. Предприняты серьезные меры и методы административных реорганизаций, в том числе, организован аппарат ревизоров по безопасности движения. Если до тридцать пятого года каждая дорога составляла собственный график движения поездов, то теперь введён единый сетевой график. Внедрялось диспетчерское руководство поездами. А что важно — принята новая классификация нарушений безопасности движения, которая позволила выявить узкие места и установить необходимые профилактические и упреждающие меры конкретно по крушениям, авариям и браку в работе.

Это давало положительные результаты, при возросшем уровне перевозок число крушений в тридцать восьмом сократилось в сравнении с тридцать четвертым больше чем в два раза, но количество крушений и аварий оставалось ещё чрезмерным.

Чуть позже, когда Воронов уже окончательно влился в работу ГТУ, на XVIII съезде ВКП (б), состоявшемся в марте тридцать девятого, Каганович откровенно признавал: «… что в ряде отраслей: в том числе в угольной, металлургической, машиностроении, не говоря о транспорте, аварии и поломки — бич нормальной, бесперебойной работы… Но все-таки железнодорожный транспорт добился очевидного сокращения крушений и аварий…». Сергею по службе полагалось делать конспекты целевых выступлений Наркома, а потом анализировать каждое произнесенное тем слово. Таков уж заведенный порядок в органах…

Не один Сергей считался «белой вороной» в Транспортном управлении, в середине февраля к ним пришел новый начальник железнодорожного отдела. Которого звали Алексей Буйнов, возрастом парень зеленый — одиннадцатого года рождения. Направлен в органы по партнабору, прежде работал секретарем парткома Московского института инженеров транспорта. Буйнов два месяца проучился в Центральной школе НКВД, и вот уже начальник отдела, и даже заместитель начальника Главного управления. Естественно, оперативного, да и нормального чекистского опыта у новичка не имелось, потому выдвиженцу поручили чисто бумажную работу — сбор информации и анализ аварийности на сети дорог. Собственно, дали работу, на которую тот мало-мальски способен, и чем поначалу занимался сам Воронов. Вскоре парню, уж неизвестно по какому блату, присвоили специальное звание майора госбезопасности. В Управлении народ опешил… но как говорится — с» est la vie (это жизнь).

«Коренной» рабочей лошадкой у «железнодорожников» являлся капитан Артем Варенсон — помощник начальника отдела, ровесник Сергея. Артем проработал «транспортником» в органах с двадцать пятого года, окончил двухгодичные курсы при ОГПУ — одним словом, считался профессионалом в вопросах путей сообщения. Оставаясь к тому же еще начальником первого отделения, Варенсон без занудства, не считаясь со временем, подробно наставлял Воронова в тематике и «тонкостях» оперативной работы на железнодорожном транспорте.

С приходом Буйнова, Сергей со спокойной душой передал новому начальнику документацию и собственные наработки по линии аварийности. А сделанные Вороновым выводы и предложения еще с незашоренными глазами, как бы сторонним наблюдателем (не увязшим в болоте текучки), оказались довольно полезными.

Одно только требовалось — дать инициативам «хорошие ноги». Сергей с Николаем Ивановичем посчитали, что Буйнов знает выход на верх», но парень волынил, — видимо, коллеги не догадывались о скрытых подводных течениях…

Такая тягомотина продолжалось полтора месяца, — до прихода в Транспортное управление тридцать первого марта тридцать девятого года старшего майора Соломона Рафаиловича Мильштейна (переводом из следственных органов).

Еще работая в контрразведке (а ребята там собрались чукавые), Сергею не составило труда навести справки и даже просмотреть формуляры, о вызванном из Грузии новом заместите начальника следственной части Наркомата. Досье было без купюр, так что Соломона Мильштейна просветили как рентгеном. Естественно, сбор информации о ставленнике самого Берии проходил под строжайшим секретом, да и бумаги, добытые при этом, положили на место, словно никто и не интересовался… Да не только один такой Мильштейн подвергался любопытству контрразведчиков — вызнавали о каждом, прибывшем с Лаврентием в Москву из Закавказья. Цель интереса ясна — что там ждать от пришлых назначенцев на столь серьезные посты.

Ну, как говорится, каждый «получил по заслугам», и Воронов, в соответствии с латинской мудростью — praediximus, armati (предупреждённый, вооружён), спокойно отнесся к появлению нового руководителя.

Да, и новый начальник вызвал Сергея для беседы только на третий день после официального представления коллективу ГТУ, которое сделал заместитель Наркома Круглов. Кадровик Сергей Николаевич Круглов в ноябре тридцать восьмого направлен в органы из отдела руководящих партийных органов ЦК ВКП (б), для практикуемого тогда «усиления» — аппарат массово пополнялся за счет партийных выдвиженцев.

Узнав, что Воронова два раза командировали по службе в Вильно, Соломон Рафаилович проникся к нему теплым чувством. Сам коренной виленец, Мильштейн нашел в Сергее некую родственную душу — якобы подобие земляка. Древний город сблизил мужчин, стал объектом воспоминаний во время перекуров на участившихся рабочих встречах. А обсуждать коллегам было что… Мильштейн сразу же оценил деловые рекомендации Воронова по вопросу аварийности на сети дорог. Буйнова за медлительность и нерасторопность старший майор журить не стал, даже не из-за молодости парня или боязни навредить самому себе, а больше по причине того, чтобы тот не окрысился на Сергея. До поры до времени Леохим (так прозвали Буйнова) сидел крепко, видимо у малого имелись сановные покровители, но к оперативной работе уже не подпускали, занимался парень бумажными отчетами и формальной перепиской с дорожными транспортными отделами.

Однажды Соломон Рафаилович разоткровенничался и выдал Воронову любопытный пассаж:

— Я делю членов нашей партии на партийцев и «партейных». Последние вступают в партию ради продвижения по службе, со шкурным желанием извлечь всевозможные земные блага. Что примечательно, эти хапуги до революции, да и после… состояли членами других партий, а случалось и откровенно контрреволюционных организаций. Но потом, в возникшей неразберихе быстро перелицевались, держа нос по ветру. Вот таких перерожденцев пришлось погнать после Ежова из органов… А тех, кто взаправду ненавидит советскую власть, готовил заговоры и провокации, намеренно губил честных людей, — вынуждены безжалостно уничтожить. В противном случае взяв власть, эти «партейные» уроды подвели бы под последнюю черту преданных партийцев-коммунистов.

Ты, Сергей, знаешь, — я еврей по национальности, хотя на собственном происхождении не зацикливаюсь… Но большинство моих соплеменников, как говорится, с головы до ног «партейные» перевертыши, по блату или хитрости, проникшие в органы. Ты на собственном опыте ощутил засилье евреев после Дзержинского в органах, а ведь надуманные дела творились именно евреями с подачи врагов народа. Мерзавцы держались на плаву благодаря круговой поруке, семейственности и протекционным связям. Лаврентий Павлович порушил эти преступные отношения, — нет больше в органах национального фактора. Сам видишь, как преображаются органы.

Воронов, слушая подобную прямоту, внутренне поддерживая сказанное, только согласно кивал головой. Да, на самом деле число евреев в аппарате НКВД и на местах поубавилось