Народная Русь - Аполлон Коринфский

Наибольшей полнотою и картинностью отличается в пестром-цветистом кругу этих разносказов-разнопевов — олонецкий, записанный П. Н. Рыбниковым в Петрозаводском и Повенецком уездах этой губернии. Олонецкий край является, — как выяснилось из трудов исследователей-собирателей, — настоящей сокровищницею родной изустной старины, крепче держащейся здесь за бытовой обиход народной жизни, чем в других — менее памятливых — местах. Безвестный слагатель стиха о Иосифе Прекрасном, по-видимому, был человек сведущий-начитанный в книжном писании; а вместе с тем — ему нельзя отказать в известной доле творческого воображения. Слившись с народом, этот стих принял еще более живую окраску, принарядившись цветистою речью — богатой сопоставлениями и щедрой-тороватой на яркие присловы и меткие определения и в то же время вносящей в повествование дух сказочного вымысла.

«Во славном было во гради во Израиле жил-был благоверный муж Яков», — заводится-начинается стих — по обычаю всех стихопевцев, ведясь не от «замысла боянова», а с определения места действия. Вслед за таким началом, стихопевец переходит к повествованию о жизни «благовернаго мужа»: — «Имел он дванадесять сыновей. Старейшая большая семья, всегда оны в поли прибывали, на горах оны козлов, овец пасоша. Меньший юнош молодыий «именем же Осип Прекрасныий, завсегда он в своем доме пребывает, отца Якова спотешает своей великой красотою, своей отличной лепотою»… Как и в ветхозаветной повести, обращается к любимому из двенадцати сыновей своих благоверный муж («старейший отец Яков»): «Юнош ты мой молодыий, именем же Осип Прекрасныий! Поди в чисто поле к своей братьи, снеси ты им хлеба на трапезу, снеси им родительское благословенье, чтобы жили бы братья в совете, во совити жили бы, во любови, друг друга оны бы любили, один одного бы почитали, заедино хлеб-соль воскушали!» Не стал времени терять «юнош молодыий, именем же Осип Прекрасныий»: выслушав слова отца, немедленно облекся он в свою «цветную ризу» и пошел в поле чистое; пришел к братьям, остановился и повел к ним свою речь приветливую: «Старейшая большая братья! Принес я вам хлеба на трапезу, принес вам родительско благословенье! Живите вы, братья, во совете, во совити живите, во любови, друг друга вы любите, один одного почитайте, заедино хлеб-соль воскушайте! Ай же вы, старейшая большая братья! Грозен мне-ка сон показался: как будто мы в поле прибывали на трудной на крестьянской на работе, по снопу пшена мы все выжинали, мой сноп красивее всех больше, ваши снопы к ему приклонивши»… Не пришелся сон этот по нраву старшим братьям сновидца, — начали они бросать на Иосифа Прекрасного свирепые-злые взгляды, стали скрежетать зубами, повторяя: «Ай же ты, наш меньший брат Осип! Неужели ты над нами будешь царем, неужели мы тебе будем поклоняться?» И вот — напали братья на «юноша молодыего», напав — принялись бить-терзать безжалостно-беспощадно: «цветку его ризу скидывали, во глубокий ров Осипа вверзили, желтыма пескамы засыпали; они взяли — козла закололи, из козла они кровь источили, в козелью кровь ризу замарали»… Сделав это, стали они совет держать: «как буде отцу Якову сказати, как буде Израиля обманута»… Порешено было идти к отцу самому младшему из братьев, Вениамину («Вельямину» — по произношению сказателя): «Ай же ты, наш меньший брат Вельямине! Поди ты домой к отцу Якову, снеси ты эту Осипову ризу, оболги ты старейшаго отца Якова, принеси ты нам хлеба на трапезу, принеси ты нам родительско прощенье, принеси ты нам родительское благословенье!»

Не прекословил старшим братьям меньшой брат, — все выполняет Вениамин-Вельямин по сказаному, как по писаному. Пришел он к отцу, начинает «облыгать» старика: «Старейший отец наш Яков! Прими ты эту цветную ризу: цветная риза есть Осипа. Нашли мы эту ризу на горах: на горах лежит риза повержена. Мы не знаем, куда он подевался: таки-ль шел в пустыню — заблудился, али его разбойники убили, али его звери растерзали, али его птицы расклевали?». Горько отозвалась в старом сердце эта нежданная-негаданная весть о любимом сыне: прижал благоверный муж Яков к своему сердцу цветную окровавленную одежду сыновнюю, залился слезами горючими. «Юноша ты мой молодыий, именем же Осип Прекрасныий!» — вылетело-вырвалось из его сердца облитое слезами прозорливое слово: «Ты куда, мое цядо, подевался? Таки-ль шел в пустыню — заблудился, — не была бы твоя риза предо мною; кабы тебя разбойники убили — не оставили бы Осиповой ризы: Осипова риза не простая, Осипова риза золотая, по частям бы оны ризу разодрали, по жеребьям ризу разметали, по разбойникам бы ризу разделяли; кабы тебя звери растерзали, — знать было звериное терзанье, знать было зубное б изгрызанье на этой на Осиповой ризе; кабы тебя птичи расклевали, — знать было бы птичие клеванье, знать было ногтиное терзанье на этой Осиповой ризе!..»Не обмануло вещее сердце старика-отца: «Видно, братия Осипа сконцяли!» — заключает он свои предположения и, помолясь Господу Богу, решает не пускать Вель-ямина-сына в поле к старшим братьям, заподозренным в коварстве-злодействе. Пошли домой братья, по дороге — посмотрели на скрытого ими в глубоком рву Иосифа Прекрасного, — видят-слышат: «Осип во рву слезно плачет, ко матушке сырой земле причитает». Порешили братья вынуть его из желтых песков, вынести изо рва, — хотят предать его, ни в чем перед ними не повинного, злой-напрасной смерти. «Старейшая большая братья!» — взмолился Иосиф: «не придавайте мне злой смерти напрасной, не пролейте моей крови бесповинной! Чем я вам есть не угоден? Лучше вы продайте меня на цену, себе-ка мзду поберите, велику корысть полуците!» Стали братья совет держать, согласились на совете с разумным словом Прекрасного: вывели они его на торговую дорогу египетскую, видят — едут купцы-измаильтяне. «Богатая измаильская купцина!» — закричали они тем: «купите себе у нас раба, купите себе крепостного!» И был продан сын благоверного мужа Якова, по словам сказания, — как Христос Иудою, — за тридцать сребренников, продали его братья в тяжкую неволю на чужбину, — разделили между собою полученную за него «великую корысть»… А купцы-измаильтяне заковали Иосифа Прекрасного в оковы, повезли в Египетское царство… Идет-едет путем-дорогою торговый караван; пришлось держать путь мимо того места, где была погребена Иосифова мать — Рахиля. Как нежный добродетельный сын, не мог пройти он равнодушно-спокойно мимо святой для него могилы. «Богатая измаильская купцина!» — взмолился он. «Слободите вы ручи мои, нозе, — пустите меня на гору Патрону, на тую на родительску могилу чюдным крестом помолиться, к материнскому гробу приложиться, взять мне родительско прощенье, взять мне навеки благословенье: больше мне у ея не бывати, больше мне и век буде не видати!» Тронулись купцы просьбою своего раба новокупленного, сняли они с него оковы, велели проводить стражам на могилу. Плакал-рыдал горькими слезами, причитал слезными словами над гробом матери бедный раб измаильтянский; — разжалобились стражи, сердце у них было мягче сердец злых-коварных братьев. «Юнош ты наш молодыий, именем же Осип Прекрасныий» — возговорили они, поднимая Иосифа с могильной насыпи, на которой бился-терзался он в безысходной тоске: — «Со твоею великою красотою, со твоею отличной лепотою, не будешь служить царю ты Харавону, не будешь ты тяжкой работы работати: будешь с воеводами ты забавляться, будешь большо место занимати, с вельможами ты честь производити!».. Вернулся Иосиф к купцам, — связали его они, «на корабль проводили, повезли во Египетское царство». Дорогой вышел у измаильтян раздор из-за молодого раба, никак не могут они его поделить между собою: «один одному не здавает на цену его не продавает…» Согласились спорив-шие-здорившие бросить Иосифа в синее море. Взмолился к ним Прекрасный, чтобы не бросали его в пучину морскую: «буду я вам (говорит) служить погодно; если вам, купцы, не угодно — буду я служить помесячно… Если вам, купцы, не угодно — свезите во Египетское царство, продайте луце меня на цену!..» Так и было порешено у купцов-измаильтян.

На торжище «под Египтом» запросили купцы за Иосифа небывалую на рабов цену. Многое-множество народу собралось, — все любовались на красу Прекрасного: «богатая египетская купцина все они торги постановили, все купли-продажи прикрыли, все они на Осипа взирали, не могли ему цену оценити…» Выпало на долю сыну любимому благоверного мужа Якова попасть в рабы к богатому Перфилию-князю: дал-заплатил он купцам за Иосифа «бесцетную казну», разрешил им торговать беспошлинно в городе своем, Перфильевом.

Шло-проходило время. Долго ли, коротко ли шло оно, — сказ умалчивает про это. Богатый Перфилий-князь «в любовь к себе Осипа принимает, заедино хлеб-соль воскушает, со очей никуда ж не спущает»… Перфилий — ветхозаветный Пентефрий. «У князя зла была княжна», — продолжает сказ стиховный свое цветистое слово: «сердцем своим (она — при виде Князева любимца) возмутилась, на Осипову красоту засмотрелась; в особые покои выходила, бело свое лицо умывала, дороги одежды одевала, золоты монисьты налагала, во теплую во спальну проходила, туда к себе Осипа призывала, за белыя руки захватила, безстыжия речи говорила…» А в этих речах улещала-склоняла она Прекрасного на любовь греховную, уговаривала с собою «жить в совете», подговаривала — «споить князя злыма питьямы», соблазняла Иосифа и богатством, и высоким почетом. Не внимал бесстыжим речам, а взмолился слезной мольбою «юнош молодыий», глубоко оскорбленный в своей нравственной чистоте-лепоте — добродетели. «Сохранил меня Господь братния смерти; сохранил Господь купеческий смерти; сохрани, Господь, телеснаго согрешения!» К молитве Иосифа сказание относится с особой нежностью: оно сравнивает ее с голубем, на небо воз летающим… Отклонил Прекрасный все соблазны… Далее все идет — ни в чем не расходясь с ветхозаветным повествованием о жене Пентефрия, соблазнявшей Иосифа: воспылав злобою на добродетельного юношу, «дороги одежды (она) скидавала, золоты монисьты сорывала, по теплые спальны раскидала, белое лицо свое растерзала, женски свои волосы растрепала», — все для того, чтобы очернить голубиную чистоту раба Перфильева перед князем. Дал веру словам жены Перфилий-князь, поверил тому, что Прекрасный покусился на осквернение его, княжьева, ложа, — приказал бросить Иосифа в темницу.