Народная Русь - Аполлон Коринфский

Сидя в заключении, любимый сын благоверного мужа Якова — как и библейский Иосиф, — разгадывает двум соседям по узам загадочные сны, привидевшиеся им и предвещавшие скорое освобождение. Были эти соседи — тюремные сидельцы — «хлебодар» и «виночерп». Все исполнилось, как предсказал Иосиф: выпустили обоих из темницы, вернули на прежние места при дворе «грознаго царя Харавона» (фараона). А Прекрасному — сидеть в узах еще три года. Минул и этот срок, — привиделись царю смутившие покой сны, и ни один мудрец не смог разгадать их, ни один «сносудилец», хотя и разосланы были царские указы о том по всему египетскому царству. Сны (тучные коровы, пожранные тощими) несколько видоизменены в русском народном сказании: «Первой-ет сон ему показался: первое семь волов приходило, толстые волы гладкие, баские, по чистому полю расходились, на лузах травы оны не или, из ручей, з болот воды оны не пили, — тое семь волов проходило, второе семь волов приходило: тощи волы, гладны, ядовиты (жадны), — на лузях всю траву оны приили, из ручей, з болот воду оны припили, — тые семь волов приходило, тут скоро ночь скороталась…» Никому бы так и не разгадать царских снов, да вспомнили про Иосифа Прекрасного его тюремные знакомцы, — донесли про его вещий дар царю грозному. Привели заключенного пред очи царские. — «Грозимый царю Харавоне!» — ответ держал он на слово о снах: «Вашие сны есть непростые, вашие сны есть царские: нельзя просто слов ваших судити, ты отдай с себя царскую порфиру, посади меня на царское место, подай ты мне в руки царский шкипетр, положи на меня царскую корону: тожно я буду снов твоих судити!» Дал свое царское согласие на все это царь Харавон: «Если (говорит) сны мои разсудишь, будешь ты прощен и помилован. Буду жаловать тебя воеводой, буду жаловать тебя полуцарством, буду жаловать тебя полудержавой, после меня царем на царство!» Поклонился царю Иосиф, а сам-Прекрасный — говорит-прорицает, сны царские разгады-ваючи: — «Первый-ет сон тебе показался, первое семь волов приходило: то наступит семь годов к ряду здоровых, везде будет, сударь, хлеб родиться, не где не будут хлеба вызябати. Приказывай ты хлеба посевати, посевай ты в лузях, в болотах, посевай белояровой пшеницы, построй ты запасны магазеи, распусти ты сумму большую по всем иностранным государствам, приказывай хлеба закупати, привозить в египетское царство, насыпай запасны магазеи. Тое семь волов на проходе, второе семь годов наступит: не где не будет хлеб, сударь, родиться, везде будет хлеб вызябати. Как у тебя будут запасны магазеи, прокормишь ты всю свою державу, с иных с иностранных государствий будут к вам за хлебом приезжати, будут вам хлеб откупати, вы будете велику корысть полуцати!» Разгаданы сны, и вот все жители царства — «за Осипа Господа помолили, за Осипа присягу принимали, за Осипа крест целовали, Осипа царем (полуцарства) возносили…» Все вышло по его разгадке, и не преминул возведенный на высоту власти Прекрасный выполнить все — как говорил царю. Проведал «в том Израильском во граде» про египетские запасы хлеба благоверный муж Яков, — послал он братьев Иосифовых за хлебом. По приезде, повели их к царю Хараону, — бьют они челом грозному властелину, молят отпустить им хлеба. Иосиф же, сразу узнавший братьев-злодеев, позвал их в свои палаты, приказал «кормить хлебом-солью». Сидят они за столом, пьют-едят, а Прекрасный к ним свое слово держит; держит Иосиф к братьям слово, по имени каждого называет, спрашивает: жив ли их отец, жив ли их брат меньший. Братья — «жива отца Якова сказали, а жива брата Осипа не сказали». Выслушал Прекрасный, дал приказ насыпать братьям возы хлеба, не спрашивая за это никакой платы, а в воз к младшему брату — Вельямину — велел тайно положить золотую чашу. Уехали братья Иосифовы, послал Прекрасный за ними в погоню, приказал обыскать возы. Нашли в одном возу чашу. «Ай же вы, израильские люди!» — воскликнул Иосиф: «Я вас кормил хлебом-солью, безденежно возы вам насыпал, еще вы тем мною недовольны, увезли мою царскую чашу!» Освирепели братья Вениаминовы: «Такой же дурак (говорят) был его брат Осип, так ему, дураку, и смерть слуцилась!» Тут не мог выдержать Иосиф Прекрасный, залился горючими слезами: «Ай же вы, старейшая большая братья! Как бы я дурак был да мошенник, не кормил бы я вас хлебом-солью, не насыпал бы возы вам безденежно. За что вы мене, братия, убили, цветную вы с меня ризу сдирали, в глубокий ров меня бросали, желтыма пескамы засыпали, почто изо рву меня выимали, почто вы купцам продавали?» Обмерли от страха братопродавцы, пали к ногам Иосифа, «Прости, государь, нас — помилуй, прости ты нас, Осип Прекрасный!»…

И вот — простил братьям Иосиф («того он зла братняго не помнит»). Половину братьев оставил он у себя, а других отпустил во Израильскую страну, — просит привезти в Египет отца своего старого. Прошло несколько времени, успели съездить братья Прекрасного на родину, успели и вернуться с благоверным мужем Яковом к его любимому сыну, возвеличенному Богом за высокую добродетель. В ожидании отца приказал он поставить столб, обвить-обить его бархатом. Прибыл ослепший от горя благоверный муж Яков, велел сын проводить его к поставленному столбу, — начал тот обнимать его, принимая за сына любимого: «Свят ты мое любезное чадо, юнош ты мой молодыий, затужило твое ретивое сердецко на чужой на дальней на сторонки!» От жарких объятий старца выступил сок из столба с обоих концов; если бы это был не столб — не остаться бы в живых Иосифу Прекрасному. «Старейший отец ты наш Яков», — говорит он отцу: «тут тебе столоп, сударь, поставлен; ты был к столопу, сударь, приведен; укроти ты свое сердце богатырско, сдеем со мной доброе здоровье!» — «Спасибо, любезное мое чадо, что ты не шел теперь ко мне в руки: зажал бы с тоски тебя до смерти!» — было ответным словом слепца.

Стих кончается кратким сказом про то, как повел Иосиф отца во свои палаты, стал угощать-чествовать, — как жаловал он всех братьев «боярскими — генеральскими» чинами, жаловал и «удельными городами»; как «Яков блаженный» жил-поживал во Египте двенадцать лет, а когда умер-преставился — приказал Иосиф перевести его прах во Израильское Царство, где и похоронить «у соборной Божьей церкви». Сам же Прекрасный «сто десять лет царствовал (вторым по царе) во Египте», а по кончине также были отвезены его мощи на родину. «Ему слава и ныне, во веки веков, аминь», — договаривает последнее слово сказ, посвященный возвеличению добродетели над пророком.

LXI

Детские годы

Трудовая-подвижническая жизнь народа-пахаря, идущая по белу свету рука об руку с бедностью, несмотря на всю темноту своих невзгод, не заслоняет света солнечного от усталых очей вековечного работника — со всею той радостью, какую несет земле этот чудодейный дар неба. Чуткое сердце простолюдина более, чем чье бы то ни было, наделено способностью смотреть проникновенным взором в глубину обступающего сумрака и находить в нем яркие просветы, не только примиряющие с жизнью, но даже вызывающие в самом оскорбленном и униженном судьбою человеке любовь к ней. На свой лад воспринимая впечатления всего окружающего, суеверная душа народа, до сих пор остающегося «тысячелетним ребенком», близка к матери-природе, — как былинка — к возрастившей ее земле-кормилице. В ней, несмотря на всесокрушающую работу времени, еще не успела изгладиться та восприимчивость, с какою, например, смотрит Дитя на расстилающийся перед ним необъятно-широкий простор мира Божьего. Каждое явление природы и жизни запечатлевается в пей — со всею своей полнотою и самобытностью, — и не только запечатлевается, но и обогащает эту восприимчивую душу чистым золотом веры в свет и тепло бытия и в победу их над тьмой и холодом жизни. Зеркало души народной — его не страшащееся смерти слово, выкованное могучим молотом творческого воображения на несокрушимой наковальне многовековой мудрости, — отразило в своих бездонных глубинах все, чем живет и дышит, все — что видит и чувствует, все — над чем печалится и чему радуется эта беспомощная в своем стихийном могуществе, эта могучая в своей детской беспомощности душа. Слово — сказание и слово — предание орошающего трудовым потом грудь Матери-Сырой-Земли богатыря-пахаря, почерпающего в бесконечной преемственности поколений великую мощь, не обошло и взглядов народа на зарумяненные раннею зорькой земного бытия детские годы, со всеми их запечатлевающимися до гробовой доски радостями и мелкими-преходящими невзгодами. Ведет оно об ясном утре жизни человеческой свой особый цветистый сказ.

Дети, по слову народной мудрости, — «благодать Божия»; ими благословляет Бог семейное счастие. «У кого детей много, тот не забыт от Бога!» — говорит посельский-деревенский люд, говоря — приговаривает: «У кого детей нет — во грехе живет!» Таким образом и на Руси бездетность считается карою господней за грехи, как у древнего Израиля. Богомолы — люди старые — подают молодоженам, лишенным «Божьяго благословения», добрый совет: взять приемыша, чужого ребенка-сироту, «в дети», чтобы — «Бог простил, своих деток зародил». Благочестивая старина, крепко-накрепко державшаяся за прадедовские заветы, сберегла до наших забывчивых дней и такие изречения о детях, как, например: «Дай-то Бог деток народить, дай-то Бог деток воскормить!», «Кому детей родить — тому и кормить!», «На деток Господь подаст!», «Первый сын — Богу, второй — царю, третий — себе на пропитание!», «Сын да дочь — красныя детки!», «Сын да дочь — день да ночь, и сутки полны!», «Дочерьми люди красуются, сыновьями — в почете живут!», «Кто красен дочерьми да сынами в почете — тот и в благодати!» и т. д. «Счастлив отец в сыновьях, а мать — в дочерях!» — молвит крылатое народное слово. Но оно же обмолвливается, словно себя само оговариваючи, что: «Детки — деткам рознь!» Как бы пояснение к этому подсказанному житейским опытом присловью, ведет пахарь-народ и такие речи о детях, как: «Добрый сын — на старость печальник, на покон души поминщик!», «Добрый сын — всему свету завидище!», и такие, как: «Блудный сын — ранняя могила отцу!», «Худое дитятко — отцу-матери бесчестье, роду-племени — позор!», «Детки хороши — отцу-матери венец, худы — отцу-матери конец!» От опечаленных детьми отцов-матерей пошли ходить по светлорусскому простору такие поговорки, как: «У кого детки — у того и бедки!», «Маленькие детки — маленькие бедки, а вырастут велики — большие беды будут», «Дети — на руках сети!», «Малые дети не дают спать, большие не дают дышать!», «С малыми детьми горе, с большими — вдвое!».