Ноктюрны (сборник) - Дмитрий Наркисович Мамин-Сибиряк

это предприятие, как не стоящее его прожорливости. Так и жили заозерские помещики и даже на что-то надеялись, и наконец дождались новой эры, когда открылся Дворянский банк. Это было настоящим воскресением для заозерских дворян. Первую ссуду взял в банке, конечно, Захар Парначев и, конечно, сейчас же великодушно затратил ее на украшение города, – он устроил цирк. Это великодушное предприятие не встретило сочувствия граждан, а приезжавшая странствующая труппа потерпела убытки. Эта неудача не охладила благородного рвения Захара Парначева, и он убедился только в том, что нужно было выстроить совсем не цирк, а купальни «в турецком вкусе». Бани уже были, а купален не было. Какой же благоустроенный город не имеет купален?

– Я им устрою купальни, – упрямо повторял Парначев. – Если не могли поддержать цирка, пусть купаются. Это необходимо, особенно для дам, которые очень стесняются, когда приходится купаться на озере вместе с мужчинами. Прежде это еще было можно, а нынче другое… Современность, батенька.

Семен Васильевич, при всей своей положительности, доходившей до черствости, питал самые нежные чувства к милому Заозерску, с которым у него были связаны теплые детские воспоминания. Отчасти поэтому он повез сюда и молодую жену, точно хотел ее в чем-то проверит. Собственно говоря, ехать в Заозерск не было никакой надобности, а старый дядя являлся только предлогом. Анна Федоровна была рада этой поездке, чтобы вырваться из своей Парначевки. Уже дорогой она заметно оживилась, точно навсегда оставляла Парначевку. Даже первая размолвка была забыта, и Анна Федоровна опять могла радоваться, что едет на своих лошадях, и смотрела на спину кучера Спиридона с чувством собственности. В голове молодой женщины невольно являлась мысль, что она была бы совсем счастлива, если бы не эта девочка Настенька. Да, совсем…

Дядя Захар Ильич встретил молодых с распростертыми объятиями… Он жил на холостую ногу, занимая квартиру в восемь комнат. Прислуживал ему один казачок Васька, ухитрявшийся каждую минуту проваливаться сквозь землю.

– Васька, подлец, ты опять пропал?! – кричал старик. – Васька. Ну, Анюта, я очень рад, что ты вспомнила про старика. Да… А мы тут живем попросту, голубчик, как жили еще при Гостомысле.

Дома Захар Парначев расхаживал в черкеске и в валенках, что придавало ему вид человека, счастливо убежавшего из сумасшедшего дома. Беспорядок в квартире был ужасный, тем более, что тут же жили ирландский сеттер и две облезлые борзые. Собаки имели довольно жалкий вид, потому что подлец Васька не кормил их и не чесал.

– Не красна изба углами, – рекомендовал Парначев свое логовище. – Но зато какой ухой из налимьей печенки угощу… А затем пирог на четыре угла – пальчики оближете.

Анна Федоровна еще в первый раз видела квартиру старого холостяка в полном блеске и только брезгливо пожимала плечами, что забавляло Семена Васильевича. Разве так можно жить?.. Когда-то хорошая мебель была испорчена собаками, крашеные полы не мылись, везде пыль и безобразие невероятное.

– Старик хороший, хотя и любит чудить, – точно извинялся перед женой за дядю Семен Васильевич.

– О, он мне очень нравится…

Анна Федоровна хохотала чуть не до истерики, когда дядя принимался рассказывать о жизни в Заозерске. Это было что-то невероятное и нелепое до последней степени.

– Вам, должно быть, здесь очень скучно, дядя? – спрашивала Анна Федоровна.

– Нам? Скучно? – изумлялся старик. – Да мы и не слыхали, что есть скука на свете. Во-первых, еда… Потом карты, потом охота, потом любовь. Ты приезжай, братец ты мой, к нам летом и посмотри, как мы тут живем. Вон видишь площадь, где мой цирк стоит. Ну, напротив наш клуб.

– В этом маленьком деревянном домишке?

– А для чего же нам больше? Совершенно достаточно… Вот мы и собираемся в клубе каждый вечер. Перед клубом зеленая полянка, нам столы вынесут на полянку, ну, мы и играем. Когда совсем стемнеет, свечи подадут. Где ты это увидишь?

По части еды у дяди, действительно, было все приспособлено замечательно, а если чего не хватало, подлец Васька летел в клуб, служивший как бы продолжением собственной кухни. Вообще картина получалась единственная в своем роде.

– Знаешь, Аня, я часто думал о том, что кончу свои дни именно в Заозерске, – говорил Семен Васильевич в припадке откровенности. – Здесь есть что-то такое мирное, спокойное… То есть я думал об этом раньше, до знакомства с тобой.

– Могу только удивляться твоим вкусам…

– Да, ты удивляешься, потому что не знаешь этого милого Заозерска и представляешь его себе чем-то вроде зоологического сада или дома сумасшедших. А это неверно… Другого такого города во всей России не найдешь. И я убежден, что ты его полюбила бы, если бы узнала поближе.

Молодые прожили у дяди целую неделю, и Анна Федоровна, действительно, узнала много такого, о существовании чего даже не могла подозревать. По вечерам Захар Парначев любил предаваться воспоминаниям и впадал по этому поводу в грустное настроение. И было что вспомнить… Разве нынче люди? Так и мрут, как мухи, мрут целыми семьями, мрут от самых пустяков. Мужчины почти поголовно спиваются. Захар Парначев, отгибая пальцы, перечислял: Голышевы три брата спились, Бояркины – отец и два сына, Мозгалевы – целых пять человек, Андрусовы – вся семья, и т. д. и т. д. В дворянских усадьбах остаются только одни женщины.

– Дядя, ведь это ужасно! – возмущалась Анна Федоровна. – Отчего же это?

– Отчего? От современности, братец ты мой… И при этом дрянь народ. Да вот хоть я, – разве я человек? Тоже дрянь… Какие еще мои года, всего пятьдесят с хвостиком, а у меня уж поясница к ненастью болит, зубы выпадают. Одним словом, дрянь… А вон прадедушка Асаф Парначев…

Присутствовавший при этом разговоре Семен Васильевич сделал нетерпеливое движение, но удержать старика была трудно.

– Ты его не помнишь, Сенька? Впрочем, что же я говорю, когда он умер еще до твоего появления на свет. Да, вот это был человек, Анюта. И не человек, а прямо герой. Хоть сейчас на памятник ставь. Ему уже было девяносто лет, когда я его знал, а он и лето, и зиму спал в саду, на открытом воздухе. И все зубы до одного целехоньки… Он еще суворовской закалки был. А кончил… Всю жизнь никогда не лечился, а тут под старость желудок старику стал изменять. Вот он и придумал себе лекарство… Вотчина была большая, вот он и набрал себе тридцать баб-кормилок и целый год женским молоком питался.

– Фу, какая гадость… – возмущалась Анна Федоровна.

– Для обыкновенного человека это гадость, а Асаф Парначев был герой. Он потом француза из России выгонял, а из Заозерска хотел устроит крепость.