Иллюстрированная история религий - Шантепи Сосей

Форум Августа

Конечно, само собою понятно, что чуждые культы, нравы и мнения не могли распространяться, не вызывая против себя реакции. Так, еще в 161 г. сенат изгнал из города греческих риторов и философов. В особенности старший Катон более чем в продолжение полустолетия (он жил в 234-149 гг.) являлся представителем старинной римской добродетели в борьбе с чуждыми культами, расслабляющей роскошью и греческой образованностью. К последней он относился так строго, что хотя он сам был отцом латинской прозы, но осуждал писательство и опасался, что оно приведет к упадку истинного римского духа: о чужих культах он не хотел ничего знать и велел своему эконому приносить жертвы только у домашнего очага и на полевом алтаре и не спрашивать советов ни у каких чужих предсказателей; но туземные суеверия исполнялись им или по убеждению, или из политики; его книга De re rustica содержит формулы для симпатического лечения и чародейственные рецепты.

Еще при жизни Катона нововведения, против которых он вооружался, находили ревностных защитников в лице лучших его современников, а также и в непосредственно следовавшем за ним поколении. Сципион Старший и Эмилий Павел, а позднее кружок Сципиона Младшего, к которому принадлежали грек Полибий, Гракхи и Лелий, были друзьями греческой образованности. Замечательно положение, которое занял Полибий относительно римской религии. Он был большим почитателем римской политики и на римскую религию смотрел лишь как на средство удерживать неразумную толпу в должных границах. Но если такой взгляд господствовал между мыслящими людьми, то религия подвергалась серьезной опасности. Эта опасность могла бы быть предотвращена, если бы религия нашла себе поддержку в философии, и такую поддержку, по-видимому, должен был дать стоицизм. Однако для положительной религии, какова была римская философия – опасная союзница; поэтому многие желали удалить размышление из области государственной религии. В этом и состояло значение того различия, которое Сцевола делал между государственным культом (religio civilis), философией (religio naturalis) и мифологией (religiopoetica). К. Муций Сцевола был очень уважаемый и влиятельный юрист и pontifex maximus, павший во время Марианских волнений в храме Весты от руки убийцы. В своих мнениях он, как и все римское право того времени, зависел, конечно, от стоицизма; тем не менее утверждение, что вышеуказанное тройное деление было вообще принято у стоиков, не имеет достаточного основания. Замечательно, что человек с таким положением и характером, как Сцевола, защищал религию лишь как государственное учреждение и культ и совершенно не придавал ей никакой цены как предмету веры. Не таков был взгляд Варрона.

Марк Теренций Варрон был величайший ученый и теолог, который когда-либо появлялся у римлян; мы уже говорили о нем при обозрении источников. Хотя он и удержал различие religio triplex (тройной религии) Сцеволы, но он придавал ему другое значение. Гражданскую религию он сохранял, но только вследствие ее целесообразности и необходимости. Посредством аллегорического толкования он придавал богам народной веры естественное и разумное значение. Так, трех капитолийских богов он толковал в том смысле, что Юпитер – это небо, Юнона – земля, Минерва – мысль; далее, мифы о Сатурне объяснялись земледелием и т.д. Таким толкованием он стремился согласовать старинную отеческую религию со стоической философией. Это была первая и последняя попытка теологической обработки римской религии. Мы еще будем описывать многие интересные явления в области благочестия и нечестия в последние десятилетия республики и во времена императоров; но нам уже не придется говорить о теологической спекуляции, которая могла бы иметь какое-либо самостоятельное значение.

Падение гражданского, нравственного и религиозного порядка, предвиденное уже Катоном, полагавшим причины его именно в иноземной культуре и литературном образовании, привело, наконец, к полному перевороту всего общественного быта. Разумеется, здесь нет надобности делать очерк очень известной политической истории этого времени, но нам все-таки нужно описать общий характер последнего периода республики. Последнее полустолетие республики, от Суллы до империи Августа, носит на себе резко характерный отпечаток. При случае мы уже упоминали о событиях и лицах этого времени; но картина общего разложения всех отношений заслуживает особого рассмотрения.

Прежде всего надо отметить великое значение Суллы. Его диктатура обозначает переходный пункт от республиканской государственной формы к монархической. Эта перемена стоила полустолетия кровавой борьбы. После Митридата римлянам более не угрожал никакой внешний враг, но сами они истребляли друг друга во внутренней борьбе партий. В гражданских войнах и проскрипциях не только погибли некоторые из знатнейших родов, но также навсегда утратилась и та нравственная твердость, которая давалась служением родине и заботой о гражданских обязанностях и добродетелях. Сравнительно с этим не имело большого значения то, что формы религии сохранились и что суеверный Сулла даже покровительствовал многим туземным и иноземным культам. То, что он, несмотря на свои преступления или даже благодаря им, всегда достигал своих целей и мог смотреть на себя как на любимца богов – он называл себя по-гречески Эпафродитом, а по-латыни – felix (счастливый), – являлось обвинением против мирового порядка и потрясало веру более, чем ее могло упрочить установление культов.

Храм Весты

Когда общественное благо отступает на задний план и по отношению к нему исчезает и одушевление, и сознание долга, тогда люди вполне поглощаются частными интересами. До какой степени доходило это в Риме, о том свидетельствуют многие судебные речи Цицерона. На такой почве дерзкие искатели приключений вроде Клодия и Катилины могли с помощью уличной черни угрожать опасностью государству, и даже лучшие люди, которых в то время в Риме было все же немало, потеряли твердость духа и были бессильны против общего расстройства. Кто хотел еще достичь чего-нибудь на свете, должен был отрешиться от твердости характера, иначе оставалось только погибнуть; так, слабоумный младший Катон признан был святым за свое философское самоубийство. Занятие философией для большинства тоже не было достаточно серьезным, чтобы сделаться истинной задачей жизни; а знатные римские юноши искали в школах Афин, или Родоса, не столько познания истины, сколько утонченной образованности и риторической ловкости.

В это время в Риме появились самые разнородные философские направления. Греческая образованность внесена была в Рим уже в середине II в. до н.э., когда оригинальность и сила мысли уже замерли в философских школах Греции; греческие друзья знатных римлян и учителя юношества частью были чистые эклектики или скептики, или же, если они держались определенного учения, как отцы римского стоицизма Панэций и Посидоний, то они скорее отличались энциклопедическим знанием, чем действительно содействовали разработке философских проблем. Бенн не без основания приравнивает этих мыслителей к софистам, с той разницей, что они настолько же ниже их по остроумию, сколько превосходят их ученостью. Мы не имеем в виду излагать здесь содержание различных философских систем, но нам нужно указать, насколько они соответствовали римским потребностям и применялись к римскому характеру.

Прежде всего обращают на себя внимание стоики. Стоическая философия вошла в такой тесный союз с римской жизнью, что она получила национально-римский отпечаток, а с другой стороны, римлянин сделался типом стоика. В стоической философии римляне находили опору для религии и морали; для первой не столько потому, что боги путем аллегоризации превращены были в космические или этические силы, сколько потому, что стоическое учение давало поддержку институту дивинации. Так как ауспиции издревле были одним из оснований римской жизни, то теория, защищавшая их против неверия, нравилась многим. Мораль и право тоже выросли на почве стоических воззрений, и Цицероново сочинение De officiis обработано в духе стоицизма. Римляне мало интересовались объяснением мирового устройства, которое давала стоическая философия, но их образ жизни и исполнение долга приняли стоическую окраску. Трезвое направление, строгий образ мысли, достойное поведение, хладнокровное терпение – все эти качества были в римском характере и раньше, и стоицизм только усилил их. Gravitas, constantia, aequanimitas (твердость, постоянство, спокойствие духа) были вполне римскими, так же как и вполне стоическими добродетелями, а также встречались вместе и в утилитарной (но не в гедонистической) морали.

Впрочем, надо заметить, что стоическое учение не овладело всецело Римом, и именно в последнее время республики многие им тяготились. Римские мыслители хотя и не могли сами создать чего-либо оригинального, но были всегда способны к критической оценке; поэтому слабые стороны веры в провидение и бессмертие, поскольку они основывались на стоическом учении, не остались от них скрытыми. К этому присоединилась еще проповедь противоположного мировоззрения, т.е. эпикурейского. Не разрабатывая дальше самостоятельно учения Эпикура, но с полным убеждением в его истине, Лукреций возвестил его как евангелие свободы, избавляющее от уз религии и освобождающее от страха пред богами и смертью. Но хотя эта проповедь встретила сочувствие многих, однако она менее соответствовала потребностям, чем эклектическое и скептическое направление, которое в описываемом периоде имело всего больше сторонников. Скептицизм мог принимать многие формы: у позднейших пиронистов (Энесидем, а во времена империи Секст Эмпирик) он развился в доктрину, в то время как новая академия угождала скептическому настроению светских людей. Эта форма, которая хотя и отказалась от систематического познания и твердого критерия, но зато подходила к жизни и ее требованиям и эклектически сохраняла многие мнения различного происхождения, господствовала в Риме. Такое направление вполне гармонировало с многосторонним образованием и внутренним непостоянством этого века, представляя притом ту значительную выгоду, что оно не было опасно для внешней религии как основания государства; и часто бывало, что в одной и той же личности совмещались скептический философ и защитник существующей религии. Страстные нападки эпикурейцев уничтожали устои, необходимые для жизни государства, но вместе с тем они требовали безусловной веры в атомистическое мировоззрение. Эклектический скептицизм академиков уважал существующее и давал занятие уму, не требуя больших усилий в сфере веры; поэтому последняя точка зрения гораздо более соответствовала духу времени, чем первая.