Иллюстрированная история религий - Шантепи Сосей

Довольно удивительно, что De rerum natura начинается с обращения к богине – с поэтически-прекрасного гимна Венере; и однако Лукреция нельзя упрекнуть за это ни в непоследовательности, ни в оппортунизме: под именем Венеры он прославляет не что иное, как производительную силу природы; поэтому именно такое воззвание является как раз подходящим началом. Вместе с тем призывание Aeneadum genitrix (родоначальница потомков Энея) придает всему сочинению патриотический отпечаток. Такому национальному характеру своей задачи поэт придает большую важность; он желает возвестить римлянам на их родном языке спасительное учение Эпикура.

В частностях своих поэма Лукреция содержит много замечательного. Во многих очень удачных жанровых картинах он рисует суетное честолюбие и зависть поколения, терзавшего друг друга в гражданских войнах. В третьей книге важны не столько доказательства, посредством которых он борется со страхом смерти, сколько изображение людей, которым этот страх портит жизнь. В V-й книге встречаются часто весьма удачные изображения начала и первых ступеней цивилизации. Что касается до самого учения, то в изложении его Лукрецию недостает оригинальности. Ни из чего не видно, чтобы он имел на свой век глубокое влияние; его имя редко встречается в литературе как его времени, так и времен империи; но уже в раннем периоде Средних веков, в эпоху Каролингов, многие христианские писатели заимствуют у него выражения и мысли. Во всяком случае, Лукрецию надо отдать ту честь, что во всей всемирной литературе антирелигиозное направление редко где проявлялось с таким достойным одушевлением, как у него.

Если на Лукреция следует смотреть как на единичное явление, то Цицерон вполне может быть признан за представителя своего времени. Он не был ни глубок, ни оригинален как мыслитель, но несмотря на это, сделался величайшим римским философом. Благодаря своим разносторонним занятиям он приобрел обширное общее образование и в приятно написанных сочинениях так изложил философемы различных философских школ, что в той форме, которую он им дал, они получили широкое распространение и оказали значительное влияние. Цицерон был эклектик и склонялся больше всего к учению новой академии. Греческие подлинники, на основании которых он писал, большею частью известны нам только из его же сочинений; поэтому нельзя с точностью определить, насколько он был самостоятелен в их обработке. Заметно, впрочем, что в разных его сочинениях выступают довольно значительные различия, в зависимости от источников, которым он пользовался. Иногда (как в De officiis) он следует преимущественно стоикам. Иногда у него выступает то скептическая, то положительная сторона платонизма (последняя там, где он рассуждает о бессмертии), а иногда он заимствует многое у Аристотеля. Надо сказать, что Цицерон не глубоко входил в сущность разных этих систем и нередко писал о таких вопросах и мнениях, действительное значение которых было для него непонятно и о которых он судил лишь поверхностно. Особенно это проявляется в его трех книгах De natura deorum ("О природе богов"), где и эпикурейская система, и стоическая догматика изложены неудовлетворительно и оценены неверно, а пустой скептицизм новоакадемика Котты, с которым автор почти во всем соглашается, вовсе не соответствует великим вопросам, о которых трактуется в этом сочинении. То же можно сказать и по отношению к философскому содержанию De divinatione ("О гадании"). Впрочем, это сочинение в качестве интересного сборника материалов никогда не утратит своей ценности.

Ликторы с колонны Марка Аврелия в Риме

О каких-либо великих, основных воззрениях у Цицерона нет и речи. Он придает большую ценность общему мнению, consensus gentium, а в частности, римским нравам и обычаям и тому взгляду на приличия, который господствовал в окружающей его среде. Основанием его нравственности служит понятие добродетели, honestum, заключающее в себе decorum, подобающее, которое он определяет так: id quod tale est, ut detracta omni utilitate, sine ullis praemiis fructibusve per se ipsum posset jure laudari (то, что, независимо от всякой полезности и без всякой прибыли или выгод, само по себе, по справедливости, заслуживает похвалы). Таким образом, он ставит его вне зависимости от последствий, а только от уважения и одобрения людей; с другой стороны, его философия не совершенно уж бескорыстна, так как в Tusculanae disputationes ("Тускуланских беседах") речь идет именно о res beate vivendum maxime necessarias (вещах, особенно нужных для счастливой жизни).

В жизни своей Цицерон тоже различал гражданское и философское воззрения на религию. Являясь часто скептиком в своих философских трактатах, он в своих политических и судебных речах говорит как верующий государственный человек, который верит в божественные предзнаменования и в карающее правосудие. Частные разговоры, в которых выражалось сомнение в существовании богов, не исключали возможности в общественной жизни энергически исповедывать веру в них. Известно, что Цицерон, довольно скептически относившийся ко всяким гаданиям, сам был авгуром.

Если искать у Цицерона твердых религиозных убеждений, то мы найдем у него некоторую веру в промысел и сильную веру в бессмертие. О последнем он в тоне горячего убеждения и с платоновскими аргументами рассуждает в первой книге "Тускуланских бесед", в somnium Scipionis ("Сне Сципиона") и в других местах. Душу он считает божественной, что вытекает из ее ощущений и сил, короче – из совокупности всего ее существа. Отношение души к телу сравнивается с тем, которое существует между богом и миром; да и для бога он не может создать никакого представления выше того, которое выводится из представления о человеческой душе. Замечательно, что эта вера в бессмертие есть единственный религиозный элемент, который можно найти в частной жизни Цицерона. В его корреспонденции решительно нигде не встречается религиозных мотивов и мыслей, и только уже в преклонном возрасте, когда он потерял взрослую дочь, Туллию, Цицерон стал искать утешения в мысли о бессмертии. Он написал для самого себя Consolatio, "Утешение", и хотел даже для умершей дочери поставить святилище в своем деревенском имении и почитать ее как богиню. Так как у римлян не было греческого понятия о демонических и героических существах, то они прямо переходили к полному обоготворению – апофеозу. Как у Лукреция, так и у Цицерона мы видим, с какой силой в это время преследовала людей мысль о смерти; первым условием счастливой жизни в Тускуланских беседах признается "de contemnenda morte" (презрение к смерти).

Ранее господствовало мнение, что время Римской империи было периодом упадка, но благодаря свету новых исследований в настоящее время его должно считать опровергнутым. Разложение и порча, на которые как на отличительные признаки этого времени указывают христианские писатели и которые изображаются также многими римскими писателями, бывшими в числе врагов империи, суть отчасти обманчивые представления. В противоположность литературным источникам многочисленные памятники, надписи на вотивных таблицах, гробницах и т.д., указывают на то, что в низших слоях общества и в провинциях еще господствовала наивная религиозность и вместе с ней многие суеверия. В общем же нравственные и социальные условия при императорах были гораздо лучше, чем в последнее время республики. Некоторые реформаторские и эклектические стремления указывают также на жизненную силу древней религии. Языческий мир не погиб, впав в скептицизм и неверие; наоборот, в этом периоде он старался слить воедино все положительные элементы веры. Первые такие попытки исходят от императора Августа.

Реформа Августа состояла, с одной стороны, в учреждениях, которыми он или реставрировал древние формы культа, или создал новые, а с другой стороны – в духовном влиянии, так как он не только построил многочисленные храмы и издал законы для возвышения семейных отношений, но и имел возможность сильно воздействовать на мнения и настроения. Политика Августа не устраняла древнего республиканского общественного устройства. Поэтому он снова возвысил положение сакральных учреждений, которые уже отчасти пришли в упадок.

Август реставрировал более восьмидесяти храмов в Риме, сделался членом всех больших греческих коллегий, а по смерти Лепида был избран в звание великого понтифика. В 27 г. до н.э. он принял поднесенный ему сенатом титул Августа, не только для того, чтобы покончить со своим прошлым в лице Октавиана, но также и потому, что этот титул, заимствованный из жреческого языка (Augustus священный), облекал его носителя во все достоинства, которые могла ему дать религия, и ставил его в положение лица, которому "tamquam praesente et corporali Deo fidelis est praestanda devotio" (верующие должны были посвящать себя как присутствующему в телесном образе богу).

Стремления этого властителя направлены были на то, чтобы сделать религию твердой опорой как общественного порядка, так и собственной его власти. Измеряя его учреждения таким масштабом, следует, без сомнения, заключить, что они были очень разумны. Он указал языческой религии такие пути, по которым она шла потом в течение многих веков и на которых проявила великую силу усвоения и сопротивления.