Коллапс. Гибель Советского Союза - Владислав Мартинович Зубок

Украины создать большую армию, «единственным потенциальным врагом которой будет Россия». Черняев в дневнике выплеснул гнев на Кравчука: «Присваивает себе и ядерные ракеты, и Донбасс, и Крым… Идиот… Он что – считает, что и Севастополь ему принадлежит?! Нет уж… тут самый что ни на есть «демократ», если он русский, – будет против… И еще как будет!» Севастополь, главная база Черноморского флота, считался городом русской славы со времен Крымской войны 1854–1855 годов. Хотя он вошел в состав республики после передачи Крыма Украине при Никите Хрущеве, жители города горячо верили, что они оплот России[1316].

Бурбулис, запустивший пробный шар в этом споре, прекрасно знал, что Ельцину не нужна очередная ссора с Украиной. Госсекретарь и его помощники прекратили дискуссию. Андрей Козырев отверг обвинения России в империализме. Бурбулис заявил журналистам: «Оказалось, что Россию многие увидели в старом образе – имперском образе… Кто на нас так реагирует? Сохранившиеся коммунистические режимы в республиках, которым не нужна реально декоммунизированная Россия»[1317].

Момент для полемики был очень ответственный. В Алма-Ате собралась конференция представителей республик для подготовки договора, который бы упорядочил их экономические и торговые отношения. Большинство участников хотели, чтобы постсоветская экономическая зона оставалась беспошлинной и с единой валютой – рублем. Наиболее влиятельными фигурами в Алма-Ате были Явлинский и российский министр экономики Евгений Сабуров, который приехал с мандатом от Ельцина. Оба верили, что Российская Федерация сыграет роль ледокола, прокладывающего путь к радикальным экономическим преобразованиям на всем советском пространстве. Как ни крути, республики не могли игнорировать экономическую мощь России, особенно в сфере добычи и поставок нефти и газа. Президент Казахстана Назарбаев и другие лидеры стран Центральной Азии были особенно заинтересованы в экономическом договоре. Даже премьер-министр Украины Витольд Фокин парафировал его проект[1318]. Бурбулис с соратниками, казалось, специально выбрали время для спора о «старшинстве России», чтобы осложнить это начинание. Есть тому и подтверждения. Козырев, который тогда находился с визитом в Риме, заявил советскому послу Анатолию Адамишину, что лишь немедленный роспуск Союза и полный суверенитет России остановят разграбление российских ресурсов другими республиками[1319].

Горбачев тоже выкинул кульбит – отменил поездку в Алма-Ату, вместо того чтобы поддержать Явлинского с Сабуровым и их экономический договор. Теперь Горбачев хотел, чтобы республики сначала подписали Союзный договор. «Не надо бояться [россиян], Георгий. Что вы перед ними на задних лапах ходите!.. Ты что, подпал под влияние Бурбулиса?» – давил он на Шахназарова. Советский президент допустил очередной просчет – видя разобщенность российского правительства, он поверил, что может вернуть бразды правления[1320]. Горбачев жил в мире своих представлений и нуждался в хороших новостях. Когда директор-распорядитель МВФ Мишель Камдессю приехал в Москву для подготовки документов об ассоциированном членстве Советского Союза в фонде, в совместном коммюнике старательно избегалось упоминание «СССР» в качестве субъекта соглашения. «Наверное, не было в истории случая, когда в тексте документа не упоминалось бы название государства», – заметил в дневнике Черняев. Горбачева глава МВФ убеждал, что западные инвестиции и ноу-хау через несколько лет превратят Союз в экономическую сверхдержаву. Однако на брифинге для послов стран «Большой семерки» в Москве Камдессю описал Горбачева как жалкую и одинокую фигуру. По его словам, советская экономика не подлежала реанимации из-за «текущей конституционной и институциональной неразберихи» между республиками и внутри самой России[1321].

Президент Буш наконец выделил «СССР» 1,5 миллиарда долларов гуманитарной помощи. 6 октября советский лидер ответил взаимностью на жест доброй воли американцев в области ядерного разоружения – военные неохотно согласились на сокращение всех трех элементов советской стратегической триады, включая тяжелые ракеты с РГЧ ИН. В телефонном разговоре с лидером США Горбачев вновь рассказал о своих политических затруднениях. Он попросил американского друга вмешаться и убедить Ельцина подписать соглашение об экономическом союзе, парафированное делегациями двенадцати республик[1322].

Довольный успехом своей ядерной инициативы, Буш был готов проявить лояльность и поддержать Горбачева. «Эти ребята в центре – реформаторы. Нам не следует проводить политику содействия распаду СССР на двенадцать республик», – заявил он на заседании Совета национальной безопасности[1323]. Американский посол Роберт Страусс сообщал из Москвы, что правительство Ельцина раздирают разногласия. 8 октября президент США позвонил Ельцину, все еще отдыхавшему на Черном море. Буш осведомился о его здоровье и пригласил в Соединенные Штаты на лечение. Затем перешел к главной цели своего звонка: «Разумеется, это ваше внутреннее дело, которое меня не касается, но я бы хотел поделиться с вами вот какой мыслью. Некий добровольный экономический союз мог бы стать важным шагом для прояснения того, что кому принадлежит и кто за что отвечает. Это облегчило бы предоставление гуманитарной помощи и любые экономические инвестиции, возможные в будущем»[1324].

Слова Буша, его приглашение и просьба – все это очень польстило Ельцину. Он ответил, что ему еще нужно время определиться с дальнейшими шагами. Ельцин также напомнил, что уже обещал американскому президенту поддержать Горбачева, и заверил, что Россия подпишет Алма-Атинский экономический договор: «Мы понимаем, что меньше всего выиграем от экономического договора. На самом деле даже можем что-то потерять. Но подпишем его из-за более важной политической цели – спасти Союз», – заявил Ельцин[1325]. Когда Буш повесил трубку, Ельцин нетвердым почерком нацарапал у себя в блокноте: «Г-н Буш: отдых, приглашение для лечения, экономический союз 15 октября, экономическая помощь связана с этим». Затем – подчеркнутая фраза: «Я подпишу договор». Это была демонстрация американской мягкой силы. Всего несколькими часами ранее Ельцин сказал Бурбулису, что не станет сотрудничать с Горбачевым[1326]. Теперь же пообещал Бушу обратное. Ельцин понимал, что и верховенство России, и ее будущая роль в качестве правопреемницы сверхдержавы, и, наконец, его собственный статус полностью зависят от согласия Америки.

11 октября в кремлевском кабинете Горбачева снова собрался Госсовет. Украинское руководство прибыло в полном составе, включая Кравчука и Фокина. Место Ельцина продолжало пустовать. Горбачев нервничал – ему не удалось связаться с российским президентом. В последнюю минуту глава СССР пригласил на совещание съемочную группу, чтобы обратиться к общественности. Это не помогло – Кравчук тут же попытался наложить вето на обсуждение Союзного договора. В этот неловкий для всех момент появился Ельцин. Смерив взглядом телекамеры, он буркнул: «Компромисс». Одно слово мгновенно изменило атмосферу в Госсовете. Предложение обсудить проект Союзного договора приняли. Горбачев отослал телевизионщиков[1327].

Явлинский в своем докладе одно за другим разбил возражения республик против экономического единства. Он отстаивал главный тезис: только общий рынок и свободная торговля могут победить подход «разори соседа», который преобладал в отношениях между республиками и даже некоторыми регионами. Однако Явлинский лишь зря потратил свое красноречие. Кравчук