Заря над Уссури - Вера Солнцева

Высокие колья с рядами проволоки, унизанной острыми железными шипами, прикрыли путь к Июнь-Карани. Возьми их в лихой мороз, без ножниц, под пулеметным и орудийным обстрелом! В Благовещенске, сказывают, ножниц в складах полным-полно, далеко ли доставить? А вот по чьей-то небрежности или, того хуже, по злому умыслу люди на проволоку бросались с голыми руками.

Красные войска где шли по открытому полю, а где и ползли по зимними ветрами выстуженному снегу.

Белогвардейцы за железной изгородью сидели спокойные: не взять красным Волочаевки! Укрепления — первый класс, голыми руками их не возьмешь!

Белое войско в Волочаевке лихое, отборное — кадровые офицеры. Жестокие палачи, навсегда отрезанные от России: нет им назад ходу — напакостили русскому народу. Отчаялись беляки: знали, не будет им прощения-пощады за злодейства.

Зубами крепко-накрепко держались за последний клочок российской земли. Дисциплину военную крепко держали: понимали — промашка полному разору равна; не удержат Волочаевку — хоть в Японское море головой, хоть врассыпную бросайся, на чужие черствые хлеба, на холуйский горький кусок, за который надо и честью, и совестью, и жизнью расплачиваться.

«Все учли арифметики, все рассчитали на счетах, — думает Алена Яницына, — куда и как бить, чтобы побольше уничтожить русских людей рабочего класса; одного не усчитали грамотеи: свободолюбия народа, его победного, неустрашимого духа.

Народ — великая сила! Народ? Это я, Вадим, мама Маша, отец».

Пошла — десятого февраля — двинулась лавина Инской группы Народно-Революционной армии в наступление на твердыню — Волочаевку.

Знамена пунцовые, как живые птицы, бьются, кличут:

«Даешь Волочаевку!»

«За красный Хабаровск!»

«Привал на Имане, отдых во Владивостоке!»

«Вся власть Советам!»

Стужа каленая, лютая… Не дает передышки мороз. Иные бойцы, совсем плохо одетые, ждали своего боевого часа. Лица черные, обмороженные. Уши обмотаны полотенцами. А глаза у всех горят, ликуют…

— Даешь Волочаевку! — кричит в один голос с бойцами сестра милосердия Алена.

— На Воло-ча-евку! — вторит брат милосердия Силантий Лесников: пришлось и ему в госпитале попрактиковаться — не хватало медицинского персонала.

По пояс в холодном снегу брела Алена. Локоть в локоть с бойцами, — ободряла их, поддерживала; унимала кровь, бьющую из ран; чувствовала на своем лице теплое дыхание умирающих воинов, запоминала их заветы.

— Умираю, Алена… Как кончусь, сними валенки, отдай братьям-товарищам. Поклонись земно супруге любезной. Пусть простит, что не помог ей ребят поднять… Обидно мне… До завтрева бы дожить… Завтра наша сопка Июнь-Карань будет…

Рванулся на ее руках родимый, рванулся вперед и уже в беспамятстве командует:

— Вперед, вперед, ребята! Пальба всем отрядом по врагам революции. Пли, орлы боевые!

До гробовой доски не забыть бойцам наступления Народно-Революционной армии по всему фронту.

Народная армия разбита на две группы — Инскую и Забайкальскую. В первой группе — стрелковая бригада: Пятый и Шестой и Особый Амурский стрелковые полки, Четвертый кавалерийский полк, артиллерийский дивизион и два бронепоезда. Задача — освободить Волочаевку и Хабаровск.

Во второй группе — Первая Читинская стрелковая бригада: Первый, Второй, Третий стрелковые полки, Троицкосавский кавалерийский полк и отдельный Читинский кавалерийский дивизион. Задача — разгромить противника на побережье Амура, отрезать белым отступление из Хабаровска.

В тылу у белых партизаны-пластуны отряда Петрова-Тетерина и отряда Шевчука ждут знака военного командования, чтобы ринуться, навести панику на белых, смести! Пошла громада бить белых гадов общим кулаком: принять сражение, — «исход его будет решителен на всю кампанию».

Стынь-стужа! Сорокаградусный мороз не сдает. Частоколом, лесом — колья с проволокой колючей. Проваливаясь в снег по колено, кинулись люди на страшную железную путаницу с острыми шипами.

— В атаку! Урр-а-а!!

Нет ножниц — резать проклятую колючую проволоку! Рвут штыками, шашками, саблями, прикладами. Коченеют люди на ветру и стуже. Пар изо рта клубами. Дерево и то не выдерживало: березы трескались от мороза. Человек сильнее!

Вот взбирается на кол заграждения боец и тотчас же прыгает с него на колючую проволоку, старается нарочно упасть на нее всей тяжестью тела, кричит:

— На меня, валитесь, товарищи!.. Порвем!..

И валятся сверху, прорывают железную сеть, но уже мертвые, расстрелянные из пулеметов.

Посмотрела Алена вокруг:

— Батюшки-светы! Что творится! Что делается!

Вот слышится хриплый стон-выкрик:

— По мне ступай, братцы! Бей белых гадов!..

Стон, гул и грохот стояли над снегами Волочаевки. Дрожали воздух и земля от свинцовых пуль, свинцовой шрапнели, разрывов снарядов. Ад! Кромешный ад!

Ползут бок о бок с бойцами медицинский брат Силантий Лесников — подчинился воин: дисциплина! — и медицинская сестра Алена.

Фельдшерская долгая наука в партизанском лазарете и недолгая — всего несколько месяцев в госпитале Народно-Революционной армии — приучили Алену Яницыну к самостоятельности, хладнокровию, смелому решению на месте, как обойтись с тяжелораненым бойцом. Одному не научилась Алена — жалость отбрасывать, не тратить рвущееся от сострадания сердце на десятки стонущих людей. Ползет сестра от одного к другому, сумка с бинтами наготове…

Горюшко! Падают люди!.. Вот отхлынули назад, оставляя на проволоке стонущих, умирающих… Полковник Аргунов открыл с броневиков ураганный пулеметный и снарядный огонь. А броневики красных войск подойти на подмогу не могут — мосты взорваны.

На помощь застрявшим в проволоке ротам Шестого полка ринулась молча, без крика, команда пеших разведчиков Амурского полка. Часть на проволоке повисла, часть откатилась: свинцовой стеной огонь белых!

Откатятся красные воины от проволочных заграждений, зароются в снег. Вот он, противник, шестьсот — девятьсот шагов, а не схватишь за горло. На проволоке боевые друзья остались, — кто стонет глухо, кто в смертной судороге стынет, а кто замолк, глаза закрыл навсегда. Снег от крови багровел…

Сердце у Алены от тоски холодело: свои, дорогие, кровные гибли, а она помочь не в силах…

«Батя-то как? Жив! Холодно родному!»

Ветер метет сухой снег, ледяную поземку. Стужа крепчает. Мороз уже свыше сорока градусов. Как иглами колет глаза, засыпает лицо снежная пыль, взметаемая холодным вихрем и шрапнельными осколками.

На снегу, на лютом морозе раненому человеку погибель: быстро слабеет, замерзает. У иного рана легкая, пустяковая, ее в неделю заживить можно, а лежит раненый на снегу, силу теряет, гаснет, как восковая свечка на ветру. Без движения раненому нельзя в такой мороз, а двинуться силушки нет. И подползти к нему нельзя: вмиг скосят вражеские пули.

Зарываясь в снег, порой замирая неподвижно, к тому, к другому успевает подползти сестра Алена. Наложит повязку, а на ней тотчас же инеем кровь возьмется, ледяной красной коркой… Гиблое дело!

«Батя где? Здесь! Меня держится…»

Иван Павлович Шевчук, чуть не касаясь головой матицы невысокой крестьянской избы, шагает из угла в угол — обдумывает предстоящий поход. Задача Тунгусской группы — разгромить, уничтожить правый фланг противника, внести панику, угрожать тылу врага.

Половицы скрипят под могутным шагом широкоплечего, словно из чугуна литого Шевчука. «Да, прав командующий фронтом — исход наступления „будет решителен на всю кампанию“. Волочаевка в наших руках — и сопротивление врага будет сломлено, придется ему уходить! Станет, конечно, цепляться за все — лишь бы удержаться, не упасть в бездонную пропасть. Все учесть, обдумать. Следить за действиями противника, знать его тайные замыслы. Зови вперед, в бой, в наступление, звонкая воинская труба! В поход, боевые орлы!»

…Десятого и одиннадцатого февраля Забайкальская группа занимает села Верхнеспасское и Нижнеспасское, крушит части белого генерала Никитина.

Партизаны Пластунского и Тунгусского отрядов освободили от белых посидельцев Архангеловку.

Начальник Тунгусской группы Шевчук знакомится с захваченными у врага донесениями, приказами.

Секретный приказ привлекает его внимание. Вот это да! Подпись «старого дружка» — генерала Молчанова, автора разлюбезного письма и предложения Шевчуку «командовать почетным корпусом»… Любит, видно, бравый вояка-раскоряка в руке перышко держать, — знамо, оно легче винтовки! Хмурятся темные брови, голубые глаза с интересом скользят по бумаге.

— Читай, читай вслух, Иван Павлович! — просят партизаны, сбившиеся около командира.

Шевчук сперва плюнул и выругался, прочитав приказ, а потом расхохотался.