Восхождение, или Жизнь Шаляпина - Виктор Петелин

— Я, конечно, попробую… Но посудите сами, как это трудно в наших условиях. Вот, допустим, я хочу спеть какую-либо фразу иначе, против принятой традиции, поживее, то и в этом случае приходится пускать в ход какие-то увещевания, улещивания и трепетать в страхе, как бы не возмутилось чье-нибудь слишком чуткое самолюбие. Или, напротив, говоришь дирижеру, что хорошо бы спеть эту фразу медленнее, выразительнее, а он отвечает, что скрипки и виолончели не могут растянуть этот пассаж. И спорить с ним бесполезно… Или вот сегодня я говорю царевичу, что ему необходимо усвоить несколько иной порядок жестов и движений, вы подходите ко мне, царю Борису, так, как будто намерены побрить меня. Я слышу в ответ: «Прошу не учить меня»… А мне эта опера дорога, и я не хочу играть ее вместе с такими вот парикмахерами.

— Но надо же что-то делать, Федор Иванович! — продолжал свое Теляковский. — Вот в Художественном театре Станиславский и Немирович-Данченко ищут какие-то новые приемы, и чаще всего это им удается. Публика к ним валит…

— Мы не можем копировать приемы Художественного театра. Механическое использование принципов драматического театра в опере просто поведет к нелепости. У них все получается наивно и просто, а потому правдиво. Конечно, сейчас мода на Художественный театр, и в оперу проникают ремесленники и спекулянты и переносят к нам их принципы, но то, что у них получается правдиво и достоверно, у нас вызывает нелепые глупости. Ну к чему, например, в Частной опере режиссер Арбатов заставил Маргариту в третьем действии «Фауста», в саду, поливать из лейки цветы… Понимаю, для большего оживления сцены, для утверждения сценического реализма.

— А в «Русалке» таскают кули с мукой, — улыбнулся Коровин, который, вытащив свой блокнотик, делал наброски с Шаляпина.

— Да, вот и про эти кули я слышал. Зачем это новаторство? Глупость одна, не более того. Уж лучше итальянская рутина — по крайней мере, их шаблонные приемы не мешают петь и играть. Наши новаторы переносят на оперную сцену обывательскую пошлость во всей ее простоте и натуральности. Неужели Маргарите нужно, чтобы из лейки лилась самая настоящая вода на цветы? Глупости все это. Эти штучки приводят в восторг малокультурную публику, жаждущую новизны вообще, какая бы она ни была.

Целый вечер Шаляпин, Теляковский и Коровин проговорили о режиссировании в опере, особенно Шаляпин был беспощаден к так называемому новаторскому штукатурству в драме и опере.

«Все это было представлено в таком комическом виде, — вспоминал Теляковский, — что мы смеялись до упаду и пришли уже к тому заключению, что если из двух зол выбирать меньшее, то, пожалуй, рутина лучше: она, по крайней мере, более скромна и не мешает слушать музыку. А подобные натуралистические новшества, к тому же в руках бездарных руководителей, совсем испортят оперное дело и привьют такие привычки, от которых никакими силами не удастся отделаться.

Вечер этот для меня был очень памятен. Я прослушал такую убедительную лекцию, которая не только меня излечила от необдуманного увлечения новшествами, но и заставила всегда осторожно относиться к новаторам и не слишком доверять их убеждениям… После этого вечера я ясно стал понимать, что на сцене лучше недоигранное и что в известной малоподвижности казенных театров есть своя хорошая сторона, наложенная на них продолжительным опытом талантливых, хотя и несколько устаревших деятелей сцены. Новаторы же, часто совершенно беспочвенные в своей погоне непременно сделать не так, как это делалось раньше, легко превращались в модных клоунов и, начав с реализма и натурализма, постепенно доходили до новой рутины нарочливости, штукатурства и ненатурального выверта, выражавшегося в бесцеремонных переделках самой сути произведений, переделках, вызванных полным непониманием настоящего искусства и его тайного секрета. Шаляпин, как истинный художник, понимал это инстинктивно, а мне приходилось выслушивать и мотать на ус».

13 апреля 1901 года на сцене Большого театра Шаляпин впервые спел заглавную партию в опере «Борис Годунов».

15 апреля в «Московских ведомостях» известный музыкальный критик Н. Д. Кашкин писал: «…г. Шаляпин в заглавной, в то же время главнейшей партии оперы дал цельное превосходное создание. Нам дорого в сценических приемах артиста их тесное слияние с музыкой, дающее такую естественность исполнению, какой другим путем достигнуть невозможно. Г. Шаляпин никогда не ломает музыкальную фразу ради сцены и сохраняет за музыкой первенствующее значение, какое в опере ей и подобает, но все его движения и мимика так тесно согласованы с музыкой, что может показаться, будто она естественно вытекает из данного сценического положения. Это есть верх искусства, доступного оперному исполнителю, и г. Шаляпин владеет им вполне. Можно, кажется, поддержать пари, что в целой опере у него не подметишь рутинного, формального приема, если что-либо подобное не вытекает из самого смысла данного места в музыке и тексте; этим он отличается ото всех, даже наиболее талантливых певцов, каких мы знаем в Европе. Мы и не станем разбирать частности его игры: тогда нужно было бы пройти всю партию с начала до конца, ибо в самых простых на вид фразах было столько же обдуманности и мастерства, сколько и в самых сильных. Для великого таланта нет в искусстве ничего незначительного, и г. Шаляпин один из таких истинно великих талантов».

Конечно, Федора Шаляпина радовало подобное признание московской музыкальной элиты, радовали бурные аплодисменты публики, подношения многочисленных богатых поклонников… Но по-прежнему шипели завистники, вовсю работали сплетники, а злые языки, как известно, страшнее пистолета. Попалась на глаза Федору Шаляпину злая карикатура, на которой с явной издевкой показаны были Шаляпин и Собинов. Можно, конечно, и пошутить, и посмеяться. Шаляпин сам большой охотник до всяких розыгрышей и шуток, но всему должен быть предел, а тут журнальчик «Развлечение» позволил себе оскорбить его товарища по сцене, показать его в неприглядном виде, что может породить между Федором Шаляпиным и Леонидом Собиновым неприязненные отношения, а это крайне нежелательно во всех отношениях. И Федор Шаляпин написал письмо в редакцию журнала «Развлечение», которое и было напечатано 21 апреля 1901 года. Леонид Собинов тоже направил письмо в журнал, в котором писал, что «карикатура, оскорбляя меня, мало того, роняет еще в глазах публики мои добрые отношения с Ф. И. Шаляпиным, которыми я очень дорожу».

И сколько таких пакостей подкидывала московская публика, явно неравнодушная к звездам первой величины. Нет, Федор Шаляпин не клюнул на приманку, не дал в обиду своего замечательного партнера и друга. Скорее всего, в это время Шаляпин послал письмо Леониду Собинову. «Спасибо, милый Лёнка, за вобелку, — писал Шаляпин в ответ на посылку. — Я ее очень люблю. Ильин прислал также и мне, но я буду, выпив за твое здоровье, жевать твою. Скоро ли мы с тобой выпьем и закусим совместно? Жму тебя всего крепко. Твой Федор Шаляпин.