Восхождение, или Жизнь Шаляпина - Виктор Петелин

Но самое сладостное, что приятно холодило душу, — это надпись против всех спектаклей, в которых он принимал участие: «Все билеты проданы».

И еще одна радостная весть: 23 марта родилась дочь Лидия.

Да и полученное письмо от Теляковского, остановившегося в одной из роскошных гостиниц Милана, обрадовало Шаляпина: с первых дней знакомства с этим крупным чиновником он почувствовал к нему искреннее расположение.

Влас Дорошевич зашел к Шаляпину на Корсо Конкордиа, и вместе пошли в гостиницу, где остановился Теляковский, и всю дорогу проговорили об Италии и итальянцах.

— А вы знаете, Влас Михайлович, кто больше всех внушал мне надежды на успех ещё задолго до генеральной репетиции? — говорил Шаляпин, загадочно улыбаясь.

Пауза продлилась недолго, и на вопросительный взгляд умудренного житейским опытом журналиста Шаляпин радостно продолжал:

— Не угадаете… Два портье, которые почему-то полюбили меня, постоянно во время репетиции торчали за сценой и ухаживали за мной. Надо сказать, ко мне в театре все относятся хорошо, особенно секретарь директора, с которым мы просто подружились, славный малый, но эти двое изумляли меня своими заботами, как няньки. Я тоже их полюбил, разговаривал с ними, рассказывал о России, рассказывал и о себе, особенно о моих смешных приключениях… И они отвечали мне тем же, откровенностью и вниманием… Они же видели, как я волновался. Оба почтенного возраста, оба веселые, забавные, как дети, любили выпить вина. Они знали всех артистов, которые пели в «Ла Скала» за последние два десятка лет, критиковали их манеру петь, изображали приемы и позы каждого, сами пели и плясали, хохотали и казались мне смешными, добрыми гениями театра. И вот когда я раньше всех пришел в театр, возбужденный неизвестностью, нервный, они встретили меня и стали успокаивать: «Не волнуйтесь, синьор Шаляпино… Будет большой успех, мы это знаем! О да, будет успех! Мы служим здесь два десятка лет, видали разных артистов, слышали знаменитые спектакли. Уж если мы вам говорим — успех будет! Это верно! Мы знаем!» При этом, конечно, бесцеремонно перебивали друг друга, но говорили то, что мне так было нужно… Смотрел я на них: два старика, один седой, с черными усами, а другой толстенький и пузатый, но если бы вы видели их в этот момент, столько искренности и доброжелательности излучали их лица… Ну как же можно было их подвести… Очень ободрили меня эти славные люди!

Теляковский ждал их и сразу же стал расспрашивать о спектакле, нашумевшем в Милане.

— Вы знаете, Федор Иванович, я проездом в Милане, ну как же все-таки было не повидаться, хотя времени у меня совсем нет. Пойдемте в ресторан, там я уже бывал, превосходно кормят. К тому же вы сегодня не заняты в театре, а то я непременно бы пошел… Ну, нет худа без добра, не торопясь посидим за обедом, там и поговорим. Как вы думаете, Влас Михайлович?

Оба поддержали хорошее предложение и отправились в ресторан.

Здесь было тихо, уютно, никто не мешал им поговорить.

— Ну же, рассказывайте, как вы тут, Федор Иванович? Я уж читал о вашем успехе, но это все так, внешнее…

Теляковский тоже был в хорошем настроении: его заграничная командировка проходила успешно, а главное — скоро он будет в России и вновь окунется в любимое дело, столько еще нужно успеть, сезон еще не окончен.

— Ох, Владимир Аркадьевич, если б знали вы, как тяжко мне было все эти дни… Что там Большой театр или Мариинка… Когда начался спектакль, я дрожал так же, как на первом дебюте в Уфе, в «Гальке», так же не чувствовал под собой сцены, и ноги у меня были ватные. Сквозь туман видел огромный зал, туго набитый публикой. А тут меня повезли еще куда-то в облака, я встал в дыре, затянутой марлей, и запел: «Хвала, Господи!»

«Явно сгущает краски», — подумал Теляковский, внимательно наблюдая, как подвижно лицо Федора Ивановича, как легко читать все, что отражается в его душе.

— Пел вроде бы ничего, но ничего не чувствовал, просто пел наизусть то, что знал, давая столько голоса, сколько мог.

— Прекрасно пели, Федор Иванович, — сказал Дорошевич.

— Ну, вам со стороны видней, как говорится. А у меня в это время так билось сердце, что не хватало дыхания, меркло в глазах и все вокруг шаталось и плыло.

«Ох, преувеличивает, любит прихвастнуть, но как все талантливо у него получается. Даже когда он иронизирует над самим собой», — любуясь Шаляпиным, думал Теляковский.

— Когда я кончил последние слова, после которых должен был вступить хор, вдруг что-то громко и странно треснуло. Мне показалось, что сломались колесики, на которых я ехал, или падает декорация, я инстинктивно нагнулся, но тотчас понял, что этот грозный, глуховатый шум течет из зала.

— Глуховатый шум? — иронически переспросил Дорошевич. — Это был ни с чем не сравнимый обвал аплодисментов, восторженных криков, просто какое-то безумие радости, причем вы же знаете итальянскую публику, никто не оглядывался, как он выглядит в этот миг возбуждения.

— Да, я, конечно, потом-то понял, что зал аплодировал, прервав «Пролог» посредине, а я в это время чувствовал, что весь размяк, распадаюсь, не могу стоять. Чашки моих колен стукались одна о другую, грудь заливала волна страха и восторга… Правда, не верите, что вы улыбаетесь? — глядя на смеющихся Теляковского и Дорошевича, прервал свой рассказ Шаляпин.

— Да вы, Федор Иванович, не обращайте на нас внимания, рассказывайте. Так приятно вас слушать… — сказал Теляковский.

— А дальнейшее вам тоже должно быть попятно, Владимир Аркадьевич… Я около дыры той не пришел еще в сознание, а тут рядом со мной оказался директор синьор Казацца во фраке, тоже бледный от переживаний, никак не пойму, что он требует от меня… Потом только дошло — уговаривал меня пойти на сцену и поблагодарить публику. А по дороге я встретил толстенького портье, который восторженно приплясывал и орал мне вдогонку, что он был прав, предрекая мне такой успех… Помню, стоя у рампы, я видел огромный зал, белые пятна лиц, плечи женщин, блеск драгоценностей и тысячи рук, бившихся в зале. Такого энтузиазма публики, Владимир Аркадьевич, никогда я еще не наблюдал.

— Ну а дальше? — спросил Владимир Аркадьевич.

— Дальше петь было легче, но после напряжения в «Прологе» я чувствовал себя обессиленным, нервы упали. Но весь спектакль прошел с большим успехом. Я все-таки ждал каких-то выходок со стороны клакеров, обиженных мною… Вы слышали об этом?

— Да, я читал газеты, знаю о вашем смелом поступке, но другого от вас и не ожидал. Слава Богу, у нас этой мрази нет. Ну, перекупщики, спекулянты есть, конечно, но вот такой организованной клаки, как здесь… — Теляковский задумался.