Три круга Достоевского - Юрий Кудрявцев

По романам Достоевского можно многое узнать о конкретике России. Причем порою это дается лишь небольшими штрихами. Вот в суде над Карамазовым среди публики толки о западе: «А мы запрем Кронштадт, да и не дадим им хлеба.- Где они возьмут?

—  А в Америке? Теперь в Америке.

—  Врешь» [10, 10, 275]. В нескольких словах попутно отраже­но почти монопольное влияние России на зерновых рынках мира.

Достоевскому есть дело до всего. Широта охвата проблем своего времени у него поразительна. Это видно даже из его запис­ных тетрадей, где диапазон записей очень широк: от списка соб­ственных припадков до проблем международной жизни.

Внимание Достоевского к конкретике проявилось и в его прак­тической жизни. У него была обширная переписка, и о чем толь­ко его ни просили. И почти всегда эти просьбы принимались очень близко к сердцу. Отношение к своему времени у Достоевского проявлялось прежде всего через отношение к людям этого времени. К конкретным людям.

Внимание к конкретике прошло через весь «Дневник писателя», где, широта охвата проблем, стоящих перед Россией, близка к пре­дельно возможной. Достоевский отразил почти все стороны жизни российского общества. Своеобразное исключение составляет жизнь крестьянства. В художественных произведениях этого отражения нет. Отсюда и мысль об исключении. Но, читая «Дневник писате­ля», нельзя не видеть, что основной герой здесь — народ, к кото­рому писатель и относил прежде всего крестьянство. И в этом своеобразие. Достоевский, видимо, не чувствовал себя достаточно знающим крестьянство, чтобы изобразить его в художественных образах. Но знал его вполне достаточно для изображения поня­тийного.

В произведениях Достоевского видна критика существующих порядков Запада. Но больше всего он уделяет внимания пробле­мам России. Прошедший через всю систему карательных органов России, писатель разбирает ряд конкретных судебных дел и по­казывает несовершенство российского судопроизводства. Он вы­ступает против того, что Россию «безлесят», «умерщвляют ее почву». Он борется против российских «разбойников пера и мо­шенников печати». Много говорит о самоубийствах, так частых в России. О бедственном положении низших слоев. Он одобряет крестьянскую реформу и в то же время именует ее «недоделан­ной». Борется за эмансипацию женщин. Не может смириться с цензурным гнетом.

Достоевский полемизирует почти со всеми основными журна­лами России, с журналами самых разных направлений. Он кри­тикует многих литературных и общественных деятелей. К критике этой можно по-разному относиться, но нельзя отказать ей в убе­дительности и корректности. Хотя порою Достоевский бывал и резок. Особенно резко он критиковал литераторов, лакирующих российскую действительность.

В отношении Достоевского к российской действительности ха­рактерна не только широта охвата, но и глубина проникновения в проблемы. Писатель никогда не скользил по поверхности. Он проникал в суть проблемы. Найдя суть, он никогда не старался се упрятать, замаскировать, что характерно для многих его со­братьев по профессии.

Сила обличения России, негативного в ней у Достоевского не меньшая, чем в так называемой обличительной литературе. Он отразил жизнь России во всех ее противоречиях. В его творчест­ве отражено не так уж много положительного из российской кон­кретики. В основном отрицательное. Достоевский не усыплял чи­тателя, не внушал ему, что в окружающей действительности все в порядке, когда до порядка было очень далеко.

Выделяя отрицательное, писатель выполнял долг видящего дальше других: обратить внимание на суть происходящего ради искоренения в нем негативного. Обнажая несовершенство тех или иных явлений, Достоевский не всегда дает рецепты для их ис­правления. Не дело художника решать специальные вопросы. Важно обратить на них внимание.

Достоевский показал свое время как время «опошленных ис­тин», время «всеобщего лакейства мысли», время цинизма и «калмыцкого отношения к делу». Это отражение болезни России проведено с большим мастерством и правдивостью. Свое время художник отразил глубоко и честно.

Нельзя, однако, сказать, что в отражении своего времени не было ошибок и противоречий. Они были. Хотя это ошибки чело­века честного и много думающего.

У писателя были, естественно, свои оценки явлений действи­тельности. «Коммуна», «шайка Пугачева» — то, чем наше время гордится, никакой гордости у Достоевского не вызывало. Было свое особое отношение к некоторым политическим и обществен­ным деятелям России. «Ваш приверженец и почитатель» — подписался Достоевский под одним из последних писем к Победо­носцеву. Но высокие отзывы о Победоносцеве — в письмах. В том, что для печати не предназначалось. В печати я не помню у Достоевского подобных отзывов. К печатному слову писатель относился значительно строже, чем к слову в письме.

У Достоевского есть положительные отзывы об императоре Александре II. В письмах, неопубликованных при жизни стихотво­рениях, «Дневнике писателя». Оценку царя, в основном высокую, я объясняю отчасти реформами, которые при всей их ограничен­ности были, однако, для России вообще и для людей того вре­мени явлением положительным.

В письмах, записных тетрадях есть резкие слова по адресу Тургенева, Гончарова, Белинского, Чернышевского, Добролюбова. Но в опубликованном тон значительно мягче, оценки сдержан­нее. Через «Дневник писателя» проходит имя Белинского. И всю­ду, хотя и выражаются какие-то несогласия с критиком, чувству­ется уважение к нему. Проявлено уважение и к Чернышевскому при описании встреч с ним. Во всяком случае этого уважения больше, чем в воспоминаниях Чернышевского об этих же встре­чах. Надо сказать, что и в письмах, где речь шла о проблемах воспитания, для Достоевского очень важных, он советовал чи­тать тех писателей, о которых порою отзывался не очень лестно.

Как ошибочные я вижу некоторые оценки российского государства, особенно его внешней политики. Мне не нравится До­стоевский, пишущий о радости русского народа при объявлении войны Турции. Мне кажется, что это было ошибочное восприятие умонастроения народа.

Я считаю ошибочным тезис, записанный в одной из тетрадей: «Объявились лучшие люди. За это одно можно заплатить много денег и много крови» [ЛН, 83, 586]. Речь идет о войне с турками, выявившей этих людей. То, что они объявились, возможно, не ошибка. Что за это можно отдать много денег — то же самое. Но что за это можно отдать много крови — здесь ошибка. Чужой кровью платить не следует. За что бы то ни было. И тезис этот противоречит всему умонастроению писателя. Поэтому-то я его и рассматриваю по разделу исключений, а не правил.