Три круга Достоевского - Юрий Кудрявцев

Раздвоение человека впервые показано в «Двойнике», затем в образах Версилова и Ивана Карамазова.

Эстетическая теория Достоевского берет свое начало от «Бед­ных людей», проходит через «Село Степанчиково...», завершает­ся в статьях и романах последнего периода жизни. Лжеэстетики показаны писателем в образах Ратазяева, Опискина, Кармазинова.

Противопоставление «идиотов» «разумным», прежде чем дос­тичь своего завершения в романе «Идиот», было проведено в «Селе Степанчикове...» в образе Татьяны Ивановны, первой ге­роини, бросившей вызов «здравому смыслу».

«Жирный» человек, т. е. человек, думающий лишь о себе, на часто говорящий о любви к человечеству, впервые обнажен еще в «Маленьком герое».

Тезис «цель оправдывает средства» проходит через «Двойник», «Дядюшкин сон» и завершается в последнем романе, полностью раскрывшись.

Одна из самых фундаментальных идей Достоевского, идея о красоте, мир спасающей, впервые была высказана еще в «Хо­зяйке», небольшой повести, являющейся зародышем многих по­следующих работ писателя. Там же, кстати, изображён и первый вернувшийся к богу человек.

Многие проблемы Достоевского прошли через все его твор­чество. Но главное, что пронизывает произведения всех периодов жизни писателя, — это огромное внимание к человеку, самой большой сложности и ценности на земле. Человек выше всего, все для человека. Этот мотив — общий для всего творчества»

Достоевского. Проблемы человека — «всегдашняя сущность» этого творчества.

Все это позволяет сделать вывод, что при чтении произведе­ний Достоевского по третьему кругу нельзя обнаружить четко выраженных периодов в творчестве или мировоззрении писателя. Были лишь разные периоды жизни. Но не было коренной смены убеждений. В творчестве и мировоззрении был один период, рав­ный периоду всей жизни Достоевского. Никакого коренного пере­лома не было. Было лишь естественное развитие заложенных ранее философских идей, развитие, завершившееся созданием целостной философии человека, содержащейся во всем много­томном наследии, а не сведенной в какой-то трактат. Но послед­него и ожидать от художника не следует.

Последние романы писателя позволяют по-иному прочесть на­писанное ранее. «Бесы» просветляют идеи «Села Степанчикова...», «Братья Карамазовы» позволяют ярче видеть инквизиторское в «Хозяйке».

Происходило углубление философских проблем, но не было перелома.

Высказанное в 1839 году стремление всю свою жизнь посвя­тить разгадке тайны человека осуществилось. Разгадке этой тайны подчинено было все. 

Роль природы чисто служебная — оттенить настроение и по­ложение человека.

Уплотнение времени обусловлено задачей показать суть, ло­гику человека, а не его историю. Философию, а не социологию человека. А для этого большего промежутка времени и не нуж­но. Больший промежуток необходим для анализа формирования человека. Достоевского же интересует человек сформированный.

Разные жанры, в том числе и разножанровость «Дневника писателя», способствуют раскрытию разными средствами разных сторон человека.

Нереальное по кругу первому как бы задано для решения проблем третьего круга. Нарушение правдоподобия не является нарушением правды.

Повествование от автора или от героя помогает с разных сто­рон проникнуть в глубины человека.

Принцип иронии употреблен как средство разрушения сте­реотипов в понимании человека.

Увеличение числа героев в последних произведениях по сравнению с первыми показывает способность автора увидеть много­образие человеческих типов, что не мешает глубокому проник­новению в каждый из них.

Всевозможные неожиданности, скандалы, «вдруг» как бы подчеркивают алогичность и неисчерпаемость человека.

Хотя часто действие романов Достоевского происходит в сто­лице, но действие главного романа развертывается в провин­циальном городке. Для философского романа не имеет значение место действия.

Все это подчинено раскрытию проблем человека.

Человек ставится Достоевским очень высоко. Не отвергая влия­ния на человека внешнего (социального), не отвергая влияния внутреннего (биологического), Достоевский никогда не рассмат­ривал человека как игрушку в чьих бы то ни было руках. Чело­век — хозяин самого себя. Он не только носитель какой-то со­циальной идеи, но и творец идей, не только плод каких-то отно­шений между людьми, но и субъект этих отношений. Человек сам несет ответственность за свои поступки.

Требования к человеку у Достоевского велики. Но не чрезмерны. Человек должен быть личностью. Жизнь его должна быть идейно насыщена. Человек не всегда обязан ради идеи уходить из жизни, но всегда должен быть готов к этому.

Идейность жизни — это способность самому разбираться в миропорядке и жить не ради «иметь», а ради «быть».

Достоевский не зовет к самоизоляции личности. Личность самоизолируется у него лишь в том смысле, что не дает превра­тить себя в «штифтик» чего-либо. В остальном же цель жить не только и не столько для себя, сколько для других.

Достоевский остро ставит вопрос о смысле человеческого существования. Он решает этот вопрос своеобразно, не всегда со­звучно с теориями, которые у нас принято считать передовыми» но ставит проблему не менее глубоко, чем признанные передо­выми.

Звучит ли человек «гордо» у Достоевского? Нет. Не звучит. Человек современный. Гимнов ему Достоевский не поет. За чта гимны? Человек сложен. В нем есть -«брильянты» и «грязь». Петь ему гимны в этих условиях означало бы поэтизировать и грязь.

У Достоевского человек в борьбе. В борьбе с внешним, а еще больше с внутренним, с самим собою. И будет ли он звучать, гордо, это зависит от него самого. Что он предпочтет в жизни — идейность или безыдейность, личность или безличность, «быть» или «иметь».

Гордо звучит человек как идеал. Ему-то и гимны. А не чело­веку реальному. Пусть идет к идеалу. А Достоевский своей фи­лософией помогает ему, отыскивая в «грязи» «брильянты». Он показал нам много грязи в человеке. Но что делать? Было бы хуже, если бы писатель умолчал об этом или (предел низости) выдал бы «грязь» за «брильянт».

Достоевский не считал свое учение о человеке завершенным, абсолютным. Так считать мог только человек другого масштаба, не понимающий всей сложности проблемы. Недаром в его пос­ледних романах не один учитель жизни, а два. И оба они, осо­бенно в «Братьях Карамазовых», в разной степени, но отражают раздумья автора. Да и для каждого из этих учителей не все ясно.

Они не только в борьбе друг с другом. Но и в борьбе с собою. Внутри каждого из них есть другой. И не случайно Достоевский, дав записи Алеши о поучениях Зосимы, говорит, что в записях не все полно отражено, многое — отрывочно. А кто мешал ав­тору дать полное отражение? Все было в его руках. Да и Иван, изложив легенду, говорит, что это его бестолковая поэма. То есть пытается снизить ее уровень. Это — от проблематичности всего, с человеком связанного. И сбивчивый язык Кириллова кроме все­го прочего говорит о неокончательности идеи.