Духовный мир - Григорий Дьяченко

Пошли на свою половину. Дарья Ивановна спокойно разговаривала с Костею, и сама начала сообщать ему о прошлогодней истории, как «он» буйствовал, причем, обращаясь ко мне и Николаю Прохоровичу, выразила уверенность, что и теперь будет бунтовать несколько дней, пока не успокоится… Николай Прохорович, видя, что жена интересуется подробностями открытия на печи, спокойно и покорно относится к новой «напасти», и сам повеселел. Подали самовар. С целью ослабить впечатление сегодняшнего утра и отвлечь мысли Дарьи Ивановны в сторону, я сказал:

– Мамаша! а обещанные на сегодня пирожки с капустою и яйцами будут?

– Будут, если ты пойдешь со мною на кухню, – улыбаясь, ответила она.

– Конечно, пойдет… чего там, пусть себе… – заметил Костя и умолк.

Явилась Афимья и позвала барыню в кухню. Вскоре и мы с Костею отправились туда же. Молча осмотрел он печь и ушел к отцу.

У стола, спиною к выходной двери, стояла Дарья Ивановна, приготовляя фарш; на той стороне стола, что к перегородке, Афинья делала тесто. Я поместился на лавке под окнами на улицу, возле Дарьи Ивановны, курил и балагурил, поглядывая за перегородку, в окно и за печь, и припоминая полет кирпича утром. Вдруг по этому направлению мелькнуло пятно, направляясь прямо мне в голову; по инстинкту я отклоняюсь в сторону стола… шум мимо уха и удар в стену…, быстро вскакиваю и чувствую, что я бледнею и дух у меня захватывает… нагибаюсь…, булыжник в кулак величиною.

– Господи, помилуй! – шепчет Дарья Ивановна, обращаясь в мою сторону.

– Это мне угощение! пробую я шутить и посылаю «ему» соответственное пожелание.

– Не брани, внушает мне она: уходи отсюда! Не прошло и двадцати минут, как вскрикивает Дарья Ивановна.

– Посмотри! – обращается она ко мне, указывая на стол.

Вижу на раскатанном уже тесте слой золы, от которой еще не осела и стоит в воздухе легкая пыль. Никто из нас не заметил, откуда она была брошена, но нужно было думать, что сверху, так как она осела на руках и голове у Дарье Ивановне и Афимьи.

– Ничего, другое тесто сделаем, а пирогов не оттягаешь!., шумел я, и отправился с докладом на свою половину. Здесь мы сообща порешили о происшествии заявить становому приставу, которого к вечеру ожидали в становую квартиру. К полудню стало тише.

Вечером явился становой и несколько близких знакомых. Смущались, расспрашивали, осматривали печь и стали свидетелями влетания в кухню, из-за перегородки, ложки, куска дерева и т. п. Становой предложил в виде охраны и для наблюдения сделать наряд людей от волости, которые заняли бы пост в кухне; а в сенях и снаружи дома советовал капитану из своих нижних чинов установить наружный пост. В этом смысле и были посланы распоряжения.

С утра следующего дня посты заняли свои места. В этот день я и Костя были пробуждены странным случаем. Прикосновение к голове и лицу чего-то холодного, падавшего сверху, разбудило нас. «Ты спишь, Костя?» – вскрикиваю я. – Что это холодное падает на голову? – так же громко переспрашивает он. Этот говор разбудил Дарью Ивановну, которая вошла к нам в приемную, вынула защепки из оконных болтов и вышла в кухню приказать Кораблеву, чтоб открывал наружные ставни, запиравшиеся болтами, проведенными внутрь дома. Таким способом, обыкновенно, будила нас мать по утрам. На этот раз ее упредил казус, о котором я помянул. Когда ставни были открыты, мы оба были глубоко возмущены: в волосах, на подушке, на одеяле, у меня и у Кости, был мокрый, холодный песок. Пришлось раньше времени встать и чиститься. День прошел в приемах знакомых, в расспросах, объяснениях. Бросало кое-что из кухонной посуды и наводило смущение и страх на мужиков, державших в кухне наблюдательный пост, но бросало реже. Обед нам готовила Афимья с Кораблевым у соседей, откуда и подавали, унося потом за собою и посуду и все остальное, ножи, вилки и т. п. Служил, вместо них, Водопьянов, который с мужиками – сторожами занимал кухню.

Последними в этот день приехали навестить нас одна из наших знакомых барыня с сестрою, барышнею. Проводить их на место действия взялись я и Николай Прохорович. При уходе Дарья Ивановна шепнула мне взять со стола стеариновую свечку, так как в кухне не достаточно было светло. Пошли; я со свечою – впереди, за мною гости, Николай Прохорович – в арриергарде. В кухне были одни мужики. Осмотрели печь, осколки битой посуды, разбитые стекла в одном из окон. Барыни были неробкого десятка – шутили, я не отставал.

– Дарья Ивановна, обратился я к гостям, советовала мне взять с собою страстную свечу [329], чтобы оградить вас во время осмотра; но оказывается, что и стеариновая действует: как видите, все тихо…

– Не дури! – с улыбкою, но укоризненно заметил мне Николай Прохорович. Барыни засмеялись и пошли из кухни, но уже в обратном порядке: я оставался в хвосте. Мужики стали усаживаться на лавке, у кадки с водою. Едва я занес ногу через порог и протянул левую руку к двери, чтобы взяться за край и притворить ее за собою, как почувствовал сильный удар в левую лопатку, вскрикнул от неожиданности и боли и пригнулся к порогу, которого не успел переступить… Николай Прохорович подхватил меня, шагнул в кухню, я за ним; барыни снова вернулись; снова осмотр без результата. Мужики ничего не приметили; кроме них, другого никого не было; порядочный кусок кирпича в глине лежал у порога, по видимому взятого из печи… осмотрели, даже взвесили на руке и бросили в число прочих вещественных доказательств…

На 7-е января приглашено было духовенство отслужить молебен в соборне с прочтением «заклинательных молитв». Но при этом произошло совсем уж что- то невероятное. Молебен служили в кухне. Кроме трех священников с причтом, в кухне поместилось несколько прихожан, принесших святыню, нас четверо (Дарья Ивановна с Костею у перегородки, Николай Прохорович против просвета, ближе к устью печки, я – рядом, но ближе к углу), у дверей в сени – сторожа, за порогом – прислуга и другие прихожане. В это утро печь топилась для тепла, причем кипятилась в ведерном котле вода про случай. Печь была истоплена, и устье ее было заставлено чугунной заслонкою. Хотя с утра и в момент прихода духовенства все было тихо, но все были в напряженном состоянии; опасливо переглядываясь, как бы выжидая событий. События не заставили себя ждать; произошло три случая, скоро, один вслед за другим. Еще в начале молебна священнодействующий заметно вздрогнул и быстро обернулся в нашу сторону, в то же время раздался звон медного котелка со святою иорданскою водою в руках причетника, стоявшего сзади близко к священнику. Причетник пугливо мотнул котелком в нашу сторону. Смотрим, опять булыжник… Очевидно, ударив священника в правое плечо и отразившись от него, он со звоном упал в котелок… Между священниками и причтом движение… Едва начали «заклинания», раздался двойной стук с треском в углу, где висел образ; все глаза направляются туда – и мы видим: часть доски, на которой написан был образ (около половины его), отделяется и падает на стол, вслед за кирпичом, которым расщепило доску. Смятение общее и полное… Чтение прерывается на мгновенье; священнодействующий берет упавший осколок иконы, благоговейно прислоняет ее к церковному образу и опускается на колени… все, как один человек, следуют его примеру… между прихожан слышатся возгласы: «Господи, спаси! Господи, помилуй!…» Чтение молитв возобновляется, но голосом, сдавленным спазмою, в котором слышатся слезы. Еще не улеглось впечатление от случившегося, как появляется из печи котел с кипятком… направляясь из печи по воздуху, между мною и Николаем Прохоровичем, и двигаясь стремительно, он ударяется о левое бедро Николая Прохоровича с такою силою, что того отталкивает вправо, а сам котел, отскакивая в сторону, падает между причтом и прихожанами, пролив воду и наполнив переднюю часть кухни паром… прихожане оторопели… Служение кончается торопливо, подымаются святыни, и священники с кропилом и святою водою спешат из кухни, а затем вовсе из дому, где происходят такие необычайные, сверхъестественные явления.

Два дня после этого было тихо. Передохнув, на третий день мы уехали в Харьков, и явились в пансион с опозданием, вынужденные объяснить инспектору истинную причину опоздания. Рассказ о необыкновенном случае в Липцах переходил от одного к другому, придавая мне и Косте Жандаку особый интерес в глазах не только товарищей, но и учителей. Это обстоятельство удручало Костю до болезненности, так что, наконец, он замолчал, и любопытные стали обращаться исключительно ко мне. Недели через три Николай Прохорович уведомил нас о «финале событий…» По отъезде нашем его убедили перейти на временную квартиру, оставив прежнюю под охраною и наблюдением сторожей и часовых, как было. Нуждаясь в отдыхе, он уступил. В народе в это время упорно держались два слуха: один, «Це ему пороблено», наслано; «це ему той арештант, що похвалявся!…» и другой: «То загублену душу, умершу без покаяния, покою не находят…» Намек на давнишний уже слух о том, что выселившийся дворник, продавший обществу избу с планом для постройки этапному квартиры, зарезал двух монашек, зашедших к нему на ночлег, и скрыл их в подвале. Стали выжидать, что будет дальше. Было ли это личное преследование, касающееся капитана Жандака, или же явления эти были принадлежностью данного места? Необходимо было, в виду этих соображений, сделать опыт и наблюсти.