Духовный мир - Григорий Дьяченко

В то время ректором семинарии был архимандрит Адриан, жизни самой строгой, аскет, усерднейший богомолец; особенно избегал он женщин. Просили его служить молебен; приехал со своим певческим хором, в числе коих был и я. Были губернатор, жандармский полковник, полицеймейстер и много других знатных и знакомых. Начался молебен; вдруг, мгновенно вся мебель, которая была в комнате, перевернулась вверх ногами – все ахнули, но молебен продолжался, и когда все поуспокоились, с печки слетела кукла, роста взрослой женщины, стала лицом к архимандриту и начала ему кланяться. Молебен окончился, но что-то сказочное, неразгаданное, необъяснимое продолжалось.

Однажды тетя шла с дочерьми помолиться в Троицкий монастырь, где жил архиерей, за ними шла служанка. Когда они отошли довольно далеко от дома, пред тетей падает ее собственная помадная банка. Это подало повод обратить особое внимание на служанку – не она ли это делает? Дали знать полиции. Полиция усугубила надзор за двором, домом и служанкой, но все продолжилось по-прежнему.

Анна Емелиановна, гостившая у тети, уехала в деревню к брату священнику. Когда она приехала туда, ее начали расспрашивать, что и как в доме Менайловых? Был уже вечер, горела сальная свеча; Анна рассказывала, а брат ее и его жена внимательно слушались и ужасались. Вдруг слышат, что за перегородкой, где никого не было, что-то шуршит; идут туда и видят, что пара сапог и пара башмаков друг против дуга танцуют! Началось и там что-то ужасное: также все неживое и заходило, и задвигалось. Там были случаи, угрожающие опасностью людям: тяжелый медный подсвечник слетел откуда-то и попал в колыбельку ребенка, но ребенка не задел; нож сорвался со стола и полетел прямо на вошедшего мужичка, и только благодаря тому, что на мужичке была толстого сукна свитка, он не получил раны на теле; срывались картофель и свекла со скамьи и летали по кухне и пр. и пр., как и в Чернигове.

После того, как с отъездом Анюты в Чернигове стало тише, хотя и продолжалось еще долго, – у брата ее началось, с момента ее приезда, то же, что было в Чернигове. Начали думать и говорить, что все это непостижимое зависело от воли Анюты!

Анна Емелиановна была очень, очень красивая, умная, хорошо воспитанная кем-то из благодетелей (она была сирота); имела маленький, но очень приятный голос и пела, как птичка! За нею ухаживали многие, и между ними некто Зенков. Зенков семинарист, юноша очень умный и беспримерной энергии в изучении всего, чему только имел возможность научиться. Он был помощником семинарского библиотекаря; а библиотека Черниговской семинарии обладает, как говорят, такими книжными сокровищами, каких, пожалуй, и в петербургской публичной библиотеке нет. Вот поэтому-то и сочинили, что Зенков откопал там книги кабалистические, позаимствовал из них кое что, для нас непонятное, и научил тому Анюту, а она не сумела справиться с делом.

Зенков поехал в Петербург в медицинскую академию, и там умер. Говорили много и другого, но никто ничего не доказывал.

У брата Анны тоже, после ее отъезда, стало тише и тише; а в день Воскресения Христова, когда ударили в колокол к заутрене, батюшка уже был в церкви, а матушка и другие семейные еще были дома, вдруг сама собою открылась оконная форточка, и из нее что-то, довольно шумно, как бы вылетело!

Анна Емелиановна вышла замуж за г. Виноградского, который потом был священником. Жили они прекрасно, любовно, и более никогда с нею ничего чудесного не случалось. (См. «Ребус» и 1897 г., № 4).

В «Воспоминаниях о польском мятеже 1863 г.» г. Пономарева

15. В «Воспоминаниях о польском мятеже 1863 г.» г. Пономарева, в сентябрьской книжке «Исторического Вестника» за 1896 г. автор рассказывает следующий необъяснимый факт, свидетелем которого он был сам, вместе с офицерами Л… уланского полка, куда незадолго до начала, восстания 1863 года автор был выпущен из корпуса.

Третьему эскадрону, рассказывает автор, в котором я находился, назначена была стоянка в деревне Квитки, расположенной в десяти верстах от штаба, оставшегося в г. Корсуне (Киевской губ.). Большая деревня состояла из нескольких сот домов, и так как в Малороссии почти при каждом доме имеется садик, то утопавшие в зелени Квитки занимали в окружности несколько верст. Встретившие нас квартирьеры объявили, что удобных квартир и для гг. офицеров не оказалось, и единственное сносное помещение отведено для эскадронного командира, причем добавили, что есть хороший особняк, но они занять и его не решились.

– На каком же основании ты его не взял? – спросил старший офицер, обращаясь к унтер-офицеру.

– Ваше благородие, по словам крестьян, там уже несколько лет как завелась не чистая сила.

– Что за вздор ты говоришь? – со смехом вскричал офицер, – вероятно это тебе бабы наговорили.

– Никак нет, ваше благородие, по этому случаю и управляющий из него выехал. А до яблок и груш в саду ни один крестьянин не прикоснется.

– А дом хорош?

– Хороший, ваше благородие: четыре больших комнаты, кухня и комната для прислуги.

– Мы все можем поместиться? – продолжал допрашивать штаб-ротмистр Маркович.

– Вполне, ваше благородие.

– А отдадут ее под постой?

– С превеликим удовольствием.

Мы с радостью изъявили согласие и в количестве шести офицеров и восьми человек прислуги направились к заколдованному домику. Дом был одноэтажный, окруженный большим фруктовым садом и прилично меблированный. Как только управляющий узнал о нашем желания взять помещение, то сейчас же пришел к нам. Это был мужчина лет 60, с очень добродушной физиономией. Вот, что он нам сообщил:

– Я служу дет тридцать его светлости и пять лет тому назад был переведен из другого хутора. Со дня моего переезда но ночам раздавался какой-то гул в этом доме, напоминающий стон, а иногда случалось, что какая-то невидимая рука переставляла всю мебель. Кое-как я промаялся два месяца, но потом не выдержал, и с разрешения князя переехал в другой дом. В саду масса яблок и груш, но озолотите любого крестьянина, он до фруктов не дотронется. Ходит легенда, что это место проклятое, и что тут, несколько десятков лет тому назад, один из управляющих, находясь в белой горячке, перерезал всю семью, и в том числе грудного ребенка. Мой предместник не послушался крестьян и построил здесь домик. В нем он прожил пять месяцев, и однажды утром его нашли без признаков жизни лежавшим на полу. Вот на его-то место я и поступил. А может быть, с вашим приездом – закончил он рассказ – все будет обстоять благополучно, и нечистая сила оставит в покое этот дом.

Поблагодарив управляющего за сообщенные нам сведения, нисколько не изменившая нашего решения, мы прекрасно устроились в помещении, облюбованном сынами ада. Собравшись в столовую, мы весело болтали, вспоминая старую стоянку.

Вдруг раздался какой-то гул, словно кто-то молотом колотил по железу, и вслед за этим в доме послышался стон. Мы взглянули на часы: было ровно без четверти двенадцать. Испуганная прислуга выскочила из кухни и прибежала к нам. С фонарями в руках осмотрели весь дом, все закоулки, побывали в погребе, обошли сад, и нигде не нашли нечего подозрительного. Гул продолжался до четверти первого, и потом все стихло.

– Это первый бенефис, устроенный для нас, – сказал штаб-ротмистр Маркович, – знаете, господа, я готов пари держать, что это не что иное, как какая-нибудь мистификация. Вероятно, кому-нибудь нужно, чтобы этот дом был свободен от постоя, вот и свалили все на чертовщину. Завтра займусь розыском подземелья, и когда его найду, то и дух пропадет.

Мы приняли участие в розысках, но подземелья не нашли.

Явилось предположение, что кто-нибудь по ночам забирается в сад и, спрятавшись в нем, пускает в ход таинственную музыку, а потому, с разрешения эскадронного командира, майора Османова, с вечера были поставлены часовые в сад, а равно и около дома. Но ничто не помогло. На следующий день ровно с четверти 12 до четверти первого произошло то же самое, что и накануне. Часовые тоже слышали стон, как бы выходящий из нашего помещения. Если бы наша прислуга не состояла из денщиков, то мы бы ее лишились. Только строгая дисциплина могла удержать ее на месте.

Один из молодых офицеров заявил нам, что у него так расходились нервы, что он сейчас же отправляется искать помещение. Как мы его не уговаривали, ничто не помогло. Через час времени он возвратился очень довольный, так как ему удалось нанять у одного крестьянина комнату за три рубля в месяц. Его денщик, вероятно, с радости, что покидает проклятое место, напился пьян, и П. вынужден был отправить его под арест. При помощи наших денщиков товарищ перебрался на новую квартиру. В назначенный час гул возобновился, и спустя полчаса все стихло. Мы легли спать. После этого прошло не более двадцати минут, как в дверях раздался сильный стук, и вслед за этим мы услыхали голос покинувшего нас П…

– Господа, отворите скорее, это я.