Путь варга: Хищные пастыри. Книга 1 - Елена Владимировна Кисель

умеет: красиво говорить, убеждать, принимать нужные позы. Теперь всё стало как нужно. Но сначала было трудно. Вся эта чушь о том, что женщины не могут руководить подобными заведениями: глупости, придуманные несчастными людьми. Но мы с Морти всё преодолели. Нашли друг друга… вернее, это он меня нашёл. Так спокойнее, правда? Пусть ему достаётся слава. Мне ничего не нужно — только быть здесь. С пациентами и моими милыми пчёлками.

— С которыми вы знакомы с приюта Иовейны Айт, насколько понимаю, — Полли кивает Лайлу, потирает руки. Будто добрая учительница в ответ на вопрос ученика. И какая у неё Печать, вир побери, как же я не обратил внимание за всё время…

— Значит, вы… там и встретили её?

— Кого? Бетси?

Смех сотрясает внезапно. Погребает холодной, пьяной волной. Бетси. Чёрная грязь, густой мрак, безразмерное страшилище из-под кровати…

В себя прихожу от пинка Найви.

— Я думал, Хозяюшку зовут Полли.

— Нет, — остатки смеха царапают горло. — Так зовут другую хозяюшку.

Мы все безумны, все здесь. Безумцы в приюте умалишённых. Найви, который сообщает кому-то невидимому: «А говорят ещё — я долбанулся, а они Полли назвали Бетси!!» Полли, женщина-пичужка, похлопывает широкими рукавами кофты, выпевает тонким голоском песнь ответов… почему не зовёт на помощь Сэнди? Своего мужа? Или они уже все спят?

Лайл с его игрой безумен тоже. Может, он просто хочет потянуть время, но тон, которым он задаёт вопросы… Тебе дать очки, Лайл? Дать халат, чтобы ты мог заявить: «Я первый надел, теперь я тут доктор». Я могу сбегать поискать, наверное. Всё равно в этом насквозь безумном коридоре я бесполезен.

И безумен, как все. Иначе, наверное, я не стал бы стоять. Впитывать ответы, будто главы любимой книги.

— Стало быть, Бетси. Знаете, ей поразительно к… лицу. Или что у неё там, а? Я, правда, чуть по имени бывшей не назвал, но вы лучше придумали. Бэтси, значит, обитала прямо вот в этом домике, в приюте вашей милой наставницы?

— Эмри, — женщина-птичка склоняет голову, и одна из косичек задорно вздёргивается вверх. — Тебе когда-нибудь говорили, что ты очень догадливый?

— Было дело. Но при обстоятельствах, которые… в общем, скорее всего, в Бетси.

Полли смеётся над шуткой. Кажется — полетит. Погрузится в светлую память, которую всколыхнул вопрос.

Морщинки-лучики вокруг наполненных светом глаз. Звон хрустального колокольчика голоса.

— Леди Иовейна собирала сироток, чтобы дать им счастье. Она всегда твердила: человек рождён для счастья. Для радости. Не для боли и горя. Боль разрушает. И её нужно истребить в себе. Она учила нас приветствовать солнце. И рассказывать смешные истории друг другу. И всегда-всегда-всегда улыбаться, только это не у всех получалось.

— Ух ты ж, почему бы это.

Мурашки разбегаются по плечам. Ледяные, многолапые. За светом воспоминаний в её глазах — пустота. Словно здешние полые стены: толкни ненадёжный, изукрашенный покров — что откроется?

Жадная голодная грязь со щупальцами, нет. Старушка в мехах. С приторной, липкой улыбкой, пристала к губам — не оттереть. Сумасшедшая, которая признавала смех и не признавала слёз. Считала, что должны быть — светлые тона, без малейших тёмных. И запрещала плакать своим подопечным, плакать, и ссориться, и говорить о грустном, и её «маленькие солнышки» должны были только сиять, сиять, сиять…

Но они не могли, так ведь? Они были живые дети.

— Дети бывают такими непонятливыми. Они всё равно ссорятся, завидуют, падают. Скучают. Боятся. Иногда даже плачут. Я вот сначала тоже была… даже вспоминать не хочется.

Тебе не хочется вспоминать, не-выросшая девочка из приюта? Или ты не можешь вспомнить? Что — был кто-то, о ком ты плакала? Друзья или родные? Ты не желала признавать, что человек создан лишь для счастья?

— Ну что вы, не подумайте только. Леди нас никогда не наказывала, она только говорила, что мы должны подумать над своим поведением. У нас были две комнаты для раздумий, внизу. Там было немного грязно, но зато нам сразу становилось лучше.

— Грязно, говорите. Ну-ну…

Псигидра была мала. Не знаю, как образуются эти твари или как размножаются. Вышла ли она из долгого сна, который иссушил её? Была порождена каким-то ритуалом? Важно: она была мала. Была под домом. В подвале. Может статься, протекал фундамент? О чём я только думаю.

Обычно эти твари заставляют людей хворать. Вытягивают из них жизнь. Радость, магию.

Но дети в подвале не радовались. Они были напуганы, расстроены. Раздосадованы. И она выбрала иное.

Забирать то, что явственнее. Что на поверхности. Наверное, она даже не тянулась к ним чёрной грязью, не показывала себя, пока…

— Она ко мне пришла первой. Я плакала — и тут золото! Так красиво, представляете!

Полли рассказывает с детским восторгом. Пронесённым сквозь годы. Золото, светящиеся нити — в тёмном подвале. И она сначала совсем немного испугалась, когда увидела Бетси, а потом та дотронулась — и слёз не стало, и стало так замечательно. И она поняла — Бетси добрая, она тоже хочет всем только счастья, совсем как леди Иовейна…

— Я ходила в подвал. Потом. Сама. Чтобы Бетси не было одиноко. Мы учились с ней играть в прятки: я прошу, а она прячется. Потом я научилась её звать. И леди Иовейна говорила, что я её лучшая ученица. И я больше не плакала, я поняла… и никакой боли.

Женщина-девочка сияет улыбкой на округлом лице. Торчат косички. И выливается счастье сквозь глаза — пустое, выхолощенное.

А старый Найви присвистывает у меня за спиной. Он варг, конечно. Он сейчас должен сказать что-то. Что так не бывает… псигидра же не обладает сознанием в полной мере? Разве не поэтому с ней нельзя соединяться варгам — потому что внутри у неё лишь голод и чужая боль, и не к чему воззвать. Или, может быть, книги в очередной раз солгали, когда дело касается бестий?

— Так бывает? — спрашивает у себя под нос старик то, что хочу спросить я. И сам же отвечает:

— Нет.

— Как же так вышло?

— Потому что она рехнулась.

— Бетси? Полли?

— А есть разница⁈

Диалог с самим собой, перемежаемый хихиканьем… И глаза Лайла, который как будто совсем не слушает старого Найви — он ведь беседует с главой лечебницы, той лечебницы, что пропахла безумием от подвала до крыши. Где не в себе даже псигидра, не в себе все и вся. И Лайл со всеми тоже: у