Совьетика - Ирина Маленко

Но сегодня нас прорвало. Скрывать свои чувства и мысли мы больше не намерены, как бы нас ни клеймили за это жующие ананасы и рябчиков. Больше всего они напоминают мне героя Ефима Копеляна из «Неуловимых…», сердито выговаривающего несознательной крестьянке, которая не хочет отдать ему свою единственную корову – под его торжественное обещание вернуть ей двадцать….

Крик души современного человека: "Но неожиданно проявилась страшная вещь: нашей эпохе нечего противопоставить застою, кроме жевательной резинки…"-

Да, вам нечего противопоставить той эпохе, кроме прокладок с крылышками!

И ради этого стоило уничтожить страну и так издеваться над людьми??

О чем я думала, улетая из Москвы? О словах пламенного друга народа Жана-Поля Марата. “Пятьсот-шестьсот отрубленных голов принесли бы вам спокойствие, свободу и счастье. Фальшивый гуманизм удержал вашу руку от удара, но из-за этого миллионы ваших братьев поплатятся жизнью»

…О господи, господи, если есть на свете рай после смерти, и если я его заслужу, пусть он будет таким, как СССР!

Говорят, Ельцин отомстил за своего дедушку?

Тогда пора нам начинать мстить за наших!

Советский Союз был драгоценной жемчужиной, которую мы легкомысленно бросили в грязь перед свиньями. Думая, что у нас еще навалом будет таких жемчужин – в других раковинах. А они на поверку оказались пустыми…

Памяти моего замечательного друга Томаса Патрика Энниса

(1947-2008)

«Я так верю вам и люблю вас, товарищи. Неужели вы не понимаете меня?»

Часть 2. Белфаст.

Глава 10. Сон в гамаке

«Кто доброй сказкой входит в дом?

Кто с детства каждому знаком?

Кто не ученый, не поэт,

А покорил весь белый свет,

Кого повсюду узнают,

Скажите, как его зовут?»

…Еще до поездки домой на Лизин день рождения летом 1999-го я написала в Дублине письмо по адресу, вычитанному мною в купленной чуть ли не из под-полы шиннфейновской газете – с вопросом, можно ли мне вступить в их ряды. Тогда это не несло с собой никаких привилегий, никаких выборных постов в Дойле , Стормонте или Европарламенте: наоборот- партия была еще настолько гонимой, что ее с большой натяжкой можно было причислить к легальным. Поэтому я и не афишировала своих намерений – и уж конечно, не говорила об этом Джеффри, у которого при одном только упоминании «the boys” судя по лицу начиналась диарея….

Я получила на это письмо очень странный ответ, извещавший, что я могу вступить в ряды «Друзей Шинн Фейн за границей». Особенно делалось ударение на поддержку финансовую – видимо, друзья за границей были не из бедных. Товарищи, милые, но я-то не за границей! Я же тут! Так я им и написала, но ответа на второе письмо не получила вообще. Меня это не удивило – понятно же, что люди в их положении не доверяют чужакам. Но желание узнать их поближе не уменьшилось – и вовсе не «в поисках приключений». Приключениями в своей жизни я как раз уже была сыта по горло! Мне просто хотелось настоящего товарищества. Чувства локтя. Чувства принадлежности к братству. А еще – во мне накопилось столько гнева за эти годы, что понять меня смог бы только тот, кто и сам знает жизни цену. У нас, как я уже говорила, были общие враги – особенно после Югославии.

Югославия стала для меня тем Рубиконом, после которого не могло уже быть для меня прежней жизни -с заботой только о себе и о своих близких, как у зверя, таскающего добытые им куски в свою нору, которого больше не волнует ничего кругом. Этого не понимают многие из моих знакомых: они думают, что «увлечение политикой», как они его называют, – это какое-то хобби, вроде собирания марок, которое можно по желанию отключить как горячую воду у нас дома летом. Они не понимают, что для меня нет обратной дороги после Югославии и того, что последовало за ней – и не потому, что я этого так хочу. Я бы с удовольствием не думала обо всей той грязи и мерзости, которая официально именуется «свободой», «рыночными ценностями» и «демократией» – если бы они не висели на шее у земного шара, как веревка-удавка. Для меня это не «занятие политикой», а борьба со злом и несправедливостью, которое политикой именуется, понимаете? Жанна Д’Арк говорила: «Если не я, то кто же?”… Я не могу «оставаться чистенькой», когда вокруг творится зло. Даже если лично меня в данный конкретный момент оно и не задело.

Когда еще шли дымились развалины в Белграде, я решила отправиться на республиканское (то есть, шиннфейновское- сторонники этой партии называются ирландскими республиканцами (не путать с американскими!) празднование годовщины несостоявшейся Ирландской революции – подавленного британцами Пасхального восстания 1916 года.

На демонстрациях я не была к тому времени уже лет 10. А на такой – о которой объявлялось бы на самовольно расклеянных по городу листовках – и вообще никогда в жизни. На этих листовках я вычитала, что на ней будет выступать один из лидеров этой партии (для краткости буду называть его просто Лидером). Я видела его, конечно, по ирландскому телевидению – где обычно на него яростно нападали журналисты после какого-нибудь очередного взрыва, совершенного the boys, а он с невероятным терпением стойко отказывался этот взрыв осудить, объясняя, почему тот был совершен, – и имя его мне было хорошо знакомо: не помню точно, с какого момента, но знание это уходило корнями куда-то далеко, в детство, а, как я уже говорила, все мы родом именно оттуда….

– Какой привлекательный мужчина!- сказала моя мама, когда его впервые по телевизору в Дублине увидела, – Такой серьезный, вдумчивый… В нем есть какой-то магнетизм.

Я запомнила эти ее слова, а теперь у меня появилась возможность взять для нее автограф этого привлекательного мужчины, полного магнетизма: я как раз только что купила и прочитала его автобиографию, чтобы лучше понять жизнь на Севере…

Книга произвела на меня тягостное впечатление. Подумать только, совсем недалеко отсюда в таких нечеловеческих условиях до сих пор живут кровные братья зажравшихся под «кельтским тигром» дублинцев, а тем и дела нет до их страданий! И вообще, кажется, никому на Земле до них нет дела, а когда они сами восстают в защиту своих прав, «все мировое сообщество» – этот натовский антипод нашего «все прогрессивное человечество»- выносит им «общественное презрение»: «три-четыре: (хором) фу!»…

…В тот день светило яркое весеннее солнышко, и было почти как обычно бывает ирландским летом. К дублинскому Главпочтамту – историческому зданию, в котором когда-то сражались восставшие (на его стенах даже следы пуль до сих пор видны)- собралась порядочная по размерам толпа, в которой, как мне показалось, все друг друга знали. Чуть поодаль со скучающим видом читали газетки те, кому по долгу службы за такими мероприятиями полагалось наблюдать.

Я ожидала, что Лидер выступит с речью тут же- так, по крайней мере, я поняла из прокламаций. Но его не было. Вместо этого перед нами выступила художественная самодеятельность с тем, что у нас в СССР называлось «литературно-музыкальный монтаж». Особое впечатление на меня произвел актер, изображавший одного из руководителей восстания- он даже внешне на него был похож. Было странно, что празднование годовщины восстания не является официальным праздником – все-таки от него, можно считать, ведет начало независимое ирландское государство. Сам тот факт, что годовщина эта не праздновалась официально, подтверждал, что это государство все еще не настолько независимое, как можно было бы подумать…

Официальная часть кончилась довольно быстро, но сама демонстрация еще только, оказывается, начиналась: из центра Дублина собравшиеся намеревались маршировать в Гласневин, на севере города, где похоронены республиканские герои. С внутренним волнением шла я впервые в их толпе…

Если я скажу, что это было похоже на наши советские демонстрации, я покривлю душой. Нет, не было. На нашей демонстрации царила атмосфера праздника, на этой – дух сурового милитаризма. Его подчеркивала музыка, под которую мы маршировали – флейты и барабаны придавали демонстрации характерный, пожалуй, для одного только ирландского Севера колорит. Чувствовалось, что этим людям нечего праздновать… Кроме собственной несгибаемости – несмотря на все «фу!» из уст мелкобуржуазных чистоплюев и на пластиковые пули и пытки.

Я шла в самой гуще этих людей- и ощущала то, чего ни разу не почувствовала за все эти годы ни в одной из стран капиталистического мира: тепло настоящей, не кофейно-шоппинговой дружбы. Не по отношению ко мне, конечно – меня никто из них не знал. Но я шла среди них и кожей ощущала: эти люди не предадут, на них можно положиться; тот, кто состоит в их рядах – словно член одной большой семьи…

Я смотрела на них, а в голове звучало: