Церковь плененная. Митрополит Никодим (1929-1978) и его эпоха (в воспоминаниях современников) - Гусейнова

… Среди студентов третьего курса прошёл слух: на экзамене по истории Русской православной Церкви будет сам митрополит. Наутро слух подтвердился: нас просили из аудитории пройти на первый этаж, к кабинету митрополита. Наш профессор-протоиерей Иоанн Белевцев – «суров, но справедлив», и студенты к нему привыкли. А как отвечать в присутствии самого митрополита? Особенно волновались «люди архиерейстии», – они знали: с митрополичьих иподиаконов спрос ещё строже! Но всё обошлось: пятёрки, четвёрки и редко – тройки.

В параллель. Прошли годы, и вот уже мы с коллегой-ассистентом принимаем экзамен у студентов нового поколения. Внезапно дверь открывается, и в аудиторию входит митрополит Антоний (Мельников). Протянув руку для лобызания, он приказывает пропустить вне очереди двух своих иподиаконов. В аудитории им как-то непривычно: вечно занятые «на послушании в покоях», они забегают сюда только в дни сессии.

Два иподиакона митрополита играли после отбоя в шахматы в профессорской. Проходя мимо профессорской, дежурный помощник инспектора заинтересовался пробиваюимся оттуда светом и зашёл «на огонёк». Увидев такую неподобающую картину, он спросил у братьев их фамилии. Один ответил: «Карпов», другой сказал: «Каспаров». На этом и разошлись. «Арбитр» понял, что его разыграли, только на воспитательском совещании.

Итак, экзамен. Первый из антониевских иподиаконов начинает что-то бормотать, читая текст по чужой шпаргалке и перевирая даты, названия, имена. Пытаюсь вклиниться, но звучит властное: «Достаточно! Второй вопрос!» Экзаменационная ведомость в руках архиерея; не вслушиваясь в галиматью своего протеже, он ставит напротив его фамилии «пятёрку».

Для второго – тот же «режим продавливания» и тот же высший балл. Спектакль окончен; внизу листа появляется архиерейская подпись, после чего «действующие лица» удаляются. И мы с ассистентом начинаем настоящий экзамен, с настоящим опросом и оценками, вносимыми в настоящую ведомость. А та, с двумя фамилиями и одной подписью, и сегодня хранится где-то в архиве академической канцелярии…

Этот комплекс – «наших бьют!» – сложился у митрополита Антония к началу 1980-х годов. Принимая экзамен у митрополичьих иподиаконов, честный и принципиальный профессор-протоиерей Василий Стойкое поставил каждому из них «неуд.»; впоследствии они с трудом пересдали экзамен на «тройку». «Легкоранимый» архиерей воспринял это как «камень в свой огород» и самовольно, без санкции Учебного комитета (Москва), освободил о. Василия от должности инспектора ЛДАиС. «Чёрную дыру» надо было заткнуть, и его выбор пал почему-то на меня, хотя я трижды отказывался и каждый раз предупреждал о. Василия, что над его головой сгущаются тучи. Но в 1982 г. мне всё же была всучена бумага о назначении на эту «собачью» должность, по-прежнему без санкции Учебного комитета.

После кончины «дорогого Леонида Ильича» (1982 г.) к власти в стране пришёл шеф КГБ Юрий Андропов, и чекисты почуяли, что их время снова настало. Вмешательство в церковные дела усилилось: «референт, что из органов», играя на амбициях и эмоциях правящего и викарного, стравливал их, как бешеных собак. Не желая участвовать в «схватке бульдогов под ковром», ровно через два года, отбыв оговорённый срок, я отпасовал обратно «протухшую кость» и ушёл с должности инспектора ЛДАиС.

Митрополит не мог осознать: как это можно добровольно выпасть из «номенклатурной обоймы» и расстаться с креслом, которое мечтают занять многие из начинающих? Его обвинительно-оправдательные упрёки наталкивались на мой ответ:

– Я же понимаю, от Вас ничего не зависит… Я же понимаю. Вы ничего не решаете…

И ведь не возразишь! Всё так!

Наконец прошение об отставке подписано, аудиенция закончена. На прощание цитирую слова, начертанные на могиле негритянского пастора Мартина Лютера Кинга, убитого в американском Мемфисе: «Свободен! Наконец-то свободен!». То ли правящий не расслышал «про Кинга», то ли «не владел материалом», но его реакция была неадекватной: «А при чём здесь немецкая Реформация XVI века?» [562]

Отношения с правящим архиереем были разорваны; с подачи «Большого дома» (питерский филиал «Лубянки») он писал донос за доносом в Учебный комитет, требуя вообще убрать меня из академии и перевести на самый дальний приход – в Сегежу (Карелия). Но тогдашний председатель Учебного комитета – митрополит Таллинский и Эстонский Алексий (ныне – Святейший Патриарх) – складывал «телеги» в «долгий ящик» с резолюцией: «Нельзя разбрасываться кадрами».

Для «комитетчиков» Учебный комитет был как кость в горле. Власти крайне болезненно воспринимали любые попытки Церкви вести духовное просвещение и рассматривали православные учебные заведения только в качестве «кузницы кадров» для Русской православной Церкви. Один из поступков, совершённых будущим Патриархом на должности главы Учебного комитета, с точки зрения властей мог выглядеть как скрытый вызов атеистическому режиму. Архиерей осмелился «переманить» на работу в свой комитет дипломатического служащего, сотрудника советского посольства в Греции, ныне известного церковного деятеля, председателя Отдела религиозного образования и катехизации Московского патриархата игумена Иоанна (Экономцева).

… И вот экзамен, митрополит Антоний «прикрывает своих парней»: «Ну как не порадеть родному человечку!». Смех сквозь слёзы… Но юмор ещё и в том, что только на экзамене мне стало понятно, что это его иподиаконы… Надо ли говорить о том, что при митрополите Никодиме и быть не могло таких вот «епархиальных придурков»? И лесковская прибаутка: «Архиерей наш Никодим – архилютый крокодил», – это явно не про владыку Никодима. Других имён называть не буду, чтобы каждый читатель сам смог проявить свои аналитические способности.

Отойдя от части дел, связанных с ОВЦС, владыка Никодим смог уделять больше внимания академии. В своих речах с академической кафедры он говорил о цели богословского образования, о задачах семинарии и академии, об обязанностях наставников и учащихся. Неоднократно он подчёркивал необходимость связи богословия с жизнью, «которая удерживает умозрение от удаления в бесполезную для дела спасения область отвлечённых рассуждений». Пример истинного богословия он видел в святоотеческом богословии, величайшее достоинство которого в том, что оно «развивалось не отрываясь от Апостольского Предания, основываясь на Божественном Откровении и соответствовало запросам жизни».

В те годы в перечне церковных дисциплин были такие «классово чуждые» предметы, как «Конституция СССР» и «История СССР» («кесарю – кесарево»). Долгие годы эти предметы вёл отставной офицер Щёлоков (дружок уполномоченного Жаринова). Речь его была бедна, но очень колоритна. Он постоянно употреблял солдатские словечки «ядрёна вошь» и «палёна мышь». Так, на занятиях он хорошо поставленным зычным командирским голосом возглашал: «И тогда коммунистическая партия, ядрёна вошь, взяла власть в свои руки, палёна мышь!». Студенты так и прозвали Щёлокова – «палёна мышь», а преподаватели именовали его «Асмодей». Вот несколько лекционных перлов Щёлокова.

– Как известно, Карловацкий раскол образовался в Карловых Варах, потому так и называется…

– Почему у нас учатся эфиопские студенты? Эфиопская Церковь –