Gelato… Со вкусом шоколада - Леля Иголкина

— Скажи, пожалуйста, — всхлипываю и прошу.

— Я люблю тебя, циклопик, — хрипит и гладит по голове. — Все будет хорошо.

— Папочка, — давлюсь словами, заикаюсь и пищу, — я очень-очень тебя люблю. Пожалуйста, — волчком прокручиваюсь в удерживающих меня руках, занимаю свое место на его груди, подтягиваю ноги и сворачиваюсь в клубок, подрагивающий, словно у живого организма высокая температура, — обними меня. Крепко-крепко!

Отец помалкивает, но все в точности, что я прошу, выполняет.

— Велихов хочет встретиться, — через некоторое время произносит. — Ния, ты слышишь?

— М-м-м, — отказываюсь, отрицательно мотая головой.

— Не слушай никого. Помнишь, что я тебе сказал?

— Я не слушаю.

— И доверяй ему.

Увы, но не могу!

Глава 27

Антония

Вероятно, сейчас меня девчонки обсуждают. Сильно недоумевают, поражаются, возмущаются и, вполне возможно, крутят пальцем у виска, когда я этого не вижу. Так всегда. Если ты чем-то отличаешься от большинства, от скучной биомассы и отработанной органической пены, то ты обязательно изгой, ты тот, над кем можно подшутить и посмеяться — безобидно или зло. Без разницы, лишь бы вызвать глупые улыбки и очевидное пренебрежение на своем лице. Не слышу, не вижу, однако точно знаю, что сестры смотрят мне в спину, прожигают там дыру, чуть-чуть сочувствуют, но в большей степени прыскают, хихикают и издеваются. А я?

А я танцую, закусив нижнюю губу, словно сдерживаю крик и боль терплю. Двигаюсь под музыку, вращаю тазом, прикрыв глаза и широко расставив руки. Вальсировать мне не дано — тяжелая походка и тугое ухо. А здесь это и не важно. Темное помещение, стробоскопические лучи, зубодробильный бит, гулко отдающий мне в грудину, и прыгающие человеческие фигуры плечом к плечу со мной. Никому нет дела до того, как дергается рядом стоящая человеческая особь. Подобные ночные заведения на то и существуют, чтобы выплеснуть накопившуюся темную энергию без каких-либо изощрений. Покрутил телом, поплакал, поскулил… Прокричал обиду и убрался вон, чтобы следующий после разгрузки день начать без физических и эмоциональных зажимов. В этом месте можно быть кем угодно, достаточно лишь томно закатывать глаза и с придыханием шептать, например:

«Привет, малыш! Сегодня я, пожалуй, Жозефина!».

Между прочим, двоих мужчин, желающих познакомиться со мной немного ближе, я отшила наспех выдуманным иностранным именем. Не захотели юноши связываться с коверкающей родную речь Афродитой в моем лице. Они куда-то вдаль свалили, а я осталась с мыслями наедине.

Музыка смолкает, а затем меняется. Темп сильно замедляется, а я с нерастраченной энергией оказываюсь не в удел, потому что пришла сюда без пары. Не с кем предложенный сейчас медляк потанцевать. Поэтому останавливаюсь, тяжело вздыхаю — себя жалею и себе сопереживаю; затем старательно успокаиваю пульс, дышу открытым ртом и бегаю глазами по окружающей обстановке и раскачивающимся парам рядом со мной, тыльной стороной ладони вытираю выступивший на лоб пот и низко опускаю голову. Утыкаюсь взглядом в босоножки и сегодня люминесцентные бешено розовые ногти на ногах:

«Эка безвкусица и пошлость. Спрашивается, зачем я преобразилась так?».

— Потанцуем? — кто-то, подкравшийся ко мне сзади, касается моей поясницы.

— Я не танцую, — бурчу и одергиваю его руку.

— А в виде исключения? — кто-то нагло напирает.

— Нет, — не оглядываясь, отхожу от приставалы.

— Не передумаешь, маленькая?

— Нет, — шепчу под нос, спускаясь с возвышающегося танцпола…

Ну, что ж, я рада, что не ошиблась, и старшие на самом деле меня пасут. Пока иду через строй круглых столов, за которыми рассиживаются слишком шумные и пестрые компании из пяти-шести человек, не спускаю глаз с Юлы и Дари, которые, то ли в силу вежливости, то ли из-за данного родителям обещания, не отводят от меня глаза. Неужели я так плохо выгляжу, что заставляю их за себя переживать?

Хм, подумаешь! Все ведь хорошо, а с «Шоколадницы» как будто даже сняли обвинение. По крайней мере, мы чисты перед законом и с точки зрения технологических процессов приготовления кондитерских изделий тоже. Я ничего не нарушала, а чистоту поддерживала на надлежащем уровне. Даже компетентные органы это авторитетно подтвердили. Жаль только, что не извинились — не передо мной лично, а перед всем коллективом — за разгром, который там был произведен в результате санкционированных — звучит, как слабенькое утешение — действий. Сейчас бы радоваться и плясать от счастья, да только я не могу себя заставить посетить торговое помещение и начать все с чистого листа — в прямом и переносном смысле. Меня совсем не тянет туда! Противно, словно бабка отшептала.

— Что? — шиплю, кивая подбородком на улыбающуюся Юлю.

— Ничего, — пожимает плечами и переглядывается с Дашей.

Двоюродная стерва сегодня очень странно выглядит. Вообще с миссис Горовой произошли духовные и физические метаморфозы. Замужество преобразило рыбку. Сильно, практически до неузнаваемости. Она как будто растворилась в муже, детях, и забыла о том, кто сама такая есть. Замедленная речь, раздражающая — исключительно меня, наверное — доброжелательная улыбка, прищуренный взгляд и странная немного круглая или все же крупная комплекция тела цыпы совсем несвойственны когда-то первой красавице Смирновых. Материнство испортило Дари-Дори фигуру и выжрало исключительную сущность. Не то чтобы она поправилась или стала безобразной, но что-то — чего я, к сожалению или счастью, никак не уловлю — точно изменилось.

— Мужчины к нам скоро подтянутся, Ния, — подмигивает Дашка.

Не сомневалась, цыпы! Правда, изначально договор был не о том, что через несколько часов нас станет больше. Но, видимо, здесь не мне решать или громогласно выступать, а просто стоит соглашаться на предложенное и довольствоваться малым. Противно только, что не я это все затеяла, не я «свиданку» предложила, чтобы развеяться и увидеть белый свет, а по факту буду пятой лишней, резиновой запаской, которой можно за весь эксплуатационный срок автомобиля ни разу не воспользоваться. Вот и спрашивается:

«Зачем же так?».

— Я, пожалуй, пойду, — тянусь за своей сумкой, лежащей на диване.

— Нет-нет, — Юля подскакивает на своем месте и хватает меня за руку. — Ты не уйдешь! — мотает головой.

Видимо, папе с мамой приглядеть за мной клятвенно пообещала.