Паразиты - Рю Мураками

— Вон, посмотри! Видишь себя? — наклонилась старуха. Запись шла со звуком. Уихара прислушался, но разобрал

лишь слово «патриот». «Это японцы, — подумал он. — Интересно, а что значит „патриот"?» Патриот почему-то представился ему в виде морского моллюска в твердом панцире.

— Вон, видишь того мальчишку? Это ты! — не отставала старуха.

Уихара снова кивнул. И в тот же момент он понял, что напомнила ему самая первая сцена с трясущимися руками. Больницу. Вернее, больничную палату, где лежал его дедушка. Червя, ввинчивающегося Уихара в глаз. Тогда он не испытывал ни страха, ни боли — только бесконечное удивление.

У него было такое ощущение, будто эти люди с экрана стали частью его самого. С одной стороны, они не вызывали ничего, кроме отвращения и чувства гадливости. И все-таки Уихара понимал, что теперь они никуда не уйдут, — они успели проникнуть в его тело, как тот червь. Когда паразит вкручивался ему под веко, Уихара вдруг заметил, что он — уже не он, а кто-то другой, хотя и с сознанием прежнего Уихара. Не то чтобы он почувствовал, что попал под влияние какого-то более могущественного существа… скорее ему показалось, что границы его собственного тела стали отныне зыбкими, условными и что он может теперь быть кем и чем угодно. Поначалу его это даже позабавило. Впрочем, Уихара скоро убедился, что никому до этого нет никакого дела.

Все время, пока он размышлял, старуха бухтела ему прямо в ухо: «Это ты, это ты, это ты и это тоже ты!» Уихара кивал уже чисто автоматически. Потом он повернулся к ней и стал откровенно разглядывать ее лицо.

Экран тем временем показывал внутренность огромного цеха. О величине помещения можно было судить по тому, что ни пол, ни потолок в кадр не попадали. За столами, верстаками и конвейерами стояли дети и в свете сотен ламп, свисавших откуда-то сверху, не то что-то пилили, не то начищали до блеска. Чуть погодя Уихара догадался, что это были электрические выключатели. Своими механическими, заученными движениями дети напоминали муравьев. Перед каждым из них лежали напильники и ветошь для полировки.

— Вон-вон, смотри! Да посмотри же на себя!

Опять дети. На этот раз посреди поля, рядом с аэропланом… Дети выполняли гимнастические упражнения. Их было, вероятно, несколько сот — и ни одного сбоя, ни одной ошибки в движениях! И каждый повторял одно и то же… На некоем подобии эстрады возвышался человек в военной форме и руководил процессом. Позади самолета на земле были аккуратно разложены пулеметные диски. Когда упражнения закончились, дети, гордо улыбаясь, сгрудились вокруг аппарата… Уихара понял, что это кадры военных лет. Значит, и те, с мужчиной в кимоно и с чашкой воды, тоже! Но зачем эта старуха показывает ему это старье? И за кого принимает?

Поле, огромное поле… Местами вспаханное, местами под паром. По полю идут дети с лопатами. Позади них держатся несколько взрослых — все с саблями у пояса — и отдают приказания. Внизу появляются титры: «Юные добровольцы на сельхозработах». Дети улыбаются и смахивают капли пота, заливающего глаза.

— Вон ты где! — вдруг завопила старуха и схватила Уихара за руку.

Тот опять закивал, как болванчик. «Ну да, точно! Это же я! У меня было ружье и куча друзей…» Уихара повернулся к старухе, и ему показалось, что та плачет. На экране светилась надпись: «Из неизведанных краев».

— Я украла все это в конторе, — проговорила старуха. — Вообще там оказалась масса всякой дряни. Это валялось в подвале, в углу. Ну а я потихоньку прихватила с собой. Тебе ведь нравилась Сецуко Хара, да? У нее был один кавалер, но кто?

Уихара повторил про себя это имя — Сецуко Хара, и у него сразу возникло ощущение, что он действительно любил ее.

Пленка оказалась склеенной как попало: даже звуковое сопровождение не всегда соответствовало изображению. Женский голос без конца произносил одну и ту же фразу: «Ах, но это же ужасно!» А на экране дама высокого роста кормила козочек. Камера отъехала назад, и Уихара увидел целое стадо. Потом высокая дама (Сецуко Хара, как понял Уихара) подошла к какой-то девушке и что-то прошептала ей на ухо. По губам можно было догадаться, что именно: «Ах, но это же ужасно!» Вдруг Сецуко Хара швырнула наземь корзину с кормом и бросилась бежать. Отбежав несколько метров, она повернулась к козам, что-то прокричала им и припустила дальше. При этом она улыбалась на бегу. Добежав до небольшого пруда, Сецуко Хара остановилась, крикнула то же самое, что кричала козам, рыбам в пруду, и пропала из поля зрения. Потом Уихара увидел рыбок и черепаху, что сидела на камне посреди пруда. В ту же минуту звук совпал с изображением, и Уихара услышал: «Скажи, это правда?! Это правда?! Правда?! Скажи, это правда?!» — и так далее. Он рассмеялся и сам поразился своему смеху. Он уже не помнил, когда смеялся последний раз. «Что такое?» — шепнул его внутренний голос. Уихара почувствовал, как по спине прошел холодок. Он перешел какую-то невидимую грань, откуда уже не было возврата. То смеялся не Уихара — смеялся тот, другой. И этот другой теперь стоял на краю ямы и забрасывал настоящего Уихара землей…

На экране вновь появилась Сецуко Хара. На этот раз на пару со своим возлюбленным. Вот они прогуливаются в горах, вот они гуляют по улочкам какого-то города… Из динамиков снова донесся визгливый женский голос. Но теперь звук не имел никакого отношения к картинке. Женщина кричала: «Ты что, действительно считаешь, что Германия столь же хороша? Ты что, действительно…» Уихара уже тошнило от смеха, но он не мог остановиться. Теперь ему казалось, что он начал ржать как сумасшедший, едва только увидел первые кадры с человеком, пытающимся выпить воды и в итоге обливающим себе лицо. Такие сцены увидишь разве что в комедии… Впрочем, женщины, марширующие в противогазах и в одинаковой одежде, не хуже. Такое обычно показывают в ночных передачах, а в действительности ничего подобного не существует.

Сецуко Хара тем временем благополучно выходит замуж и покидает Японию. Теперь она ведет нелегкую жизнь фермера… Сецуко Хара с младенцем на руках, Сецуко Хара смотрит на своего мужа, идущего вслед за плугом, запряженным огромным буйволом. Она улыбается… Позади нее простирается прерия…

Уихара никак не мог взять в толк, почему девушка из зажиточной семьи, одетая в очень дорогое кимоно, находится с ребенком в таком месте. Для чего ей кормить коз, сыпать корм рыбам и черепахам?.. Муж тем временем оставляет свой плуг и бежит к Хара. Он хватает ребенка и поднимает его вверх на вытянутых руках. У ребенка непропорционально большая голова — как у олигофрена. К тому же он ничуть не похож на мать.

Кадры из жизни Сецуко Хара вскоре сменились изображением женщин за швейными машинками. Уихара даже сморгнул несколько раз — настолько невероятной показалась ему скорость, с которой швеи управлялись со своей работой. «Может, пленка прокручивается слишком быстро?» — только и успел подумать он. Еще Уихара разглядел, что машинки установлены ровными рядами на узких столах в помещении необъятных размеров. Ясное дело, фабрика… Перед его глазами проплывали сотни и сотни машинок и женских рук. Между рядами неспешно прогуливались мастера. Глядя на них, Уихара засомневался, что смотрит фильм на быстрой прокрутке: женщины-мастера прохаживались вполне естественно. Значит, все-таки это швеи демонстрировали чудеса скорости: едва заправив один край в машинку, они уже подрубали другой. «Ну да, типа еще один прикол из ночной программы», — снова подумал Уихара. Его тело все еще сотрясалось от смеха. У него болел живот, а на глазах выступили крупные слезы.

После швейной фабрики пошла спичечная. Работали тоже одни женщины. С удивительной ловкостью они захватывали нужное количество готовых спичек, аккуратно подравнивали их и укладывали в коробки.

Уихара начал задыхаться — от хохота он не мог вдохнуть достаточно воздуху. Это уже не было похоже на обычный веселый смех. Капли пота стекали у него по лбу, по щекам и даже заливали глаза.

Зато старуха уже не смеялась…

Далее они увидели выстроенных по ранжиру медиков в ослепительно белых халатах. Врачи стояли во дворе, чрезвычайно напомнившем Уихара дворик в его психиатрической клинике. По яркости солнца и пальмам он догадался, что все происходит где-то на южных островах. Перед строем эскулапов выступал человек в военной форме. Он орал и взмахивал руками. В следующее мгновение крикун сменился человеком с ногой, ампутированной, как говорится, по самые яйца. Уихара подавился собственным смехом и замолчал. Смех вылетел из него, как воздух из проколотого шарика. Уихара чувствовал, словно в душу ему насыпали колотого льда. Смех затерялся где-то в глубине черной ямы, откуда пытался выползти тот, другой Уихара, его двойник. Он говорил что-то, но настоящий Уихара делал вид, будто не понимает…

Уихара здоровой рукой отер пот с лица и снова уставился в экран. Камера взяла крупный план руки, которая нежно поглаживала культю, напоминавшую кусок ветчины. Потом в кадре возникло улыбающееся лицо медсестры.